Александр Владленович Шубин

1917 год

Документ

Из меморандума генерала Корнилова, 3 августа

…для достижения целей войны необходимо иметь три армии: в окопах, в тылу – в мастерских и заводах, и третью – железнодорожную, которая бы подвозила изготовленное в тылу на фронт. Для оздоровления рабочей и железнодорожной армий необходимо подчинение их той же железной дисциплине, которая устанавливается для армий фронта…

Зимний дворец, 3 августа.

Керенский, Савинков, Корнилов, Чернов, другие министры

Корнилов делает доклад (его голос звучит фоном):
Таким образом, на этом участке фронта складывается весьма опасное положение. Если противник перейдет здесь в наступление, под угрозой оказываются…

Савинков негромко Керенскому:
Слава Богу, мне удалось уговорить его не выступать здесь со своим политическим меморандумом и ограничиться чисто военными вопросами. А то не миновать скандала. Можно себе представить, в какие колокола забьет наша демократия, услышав о превращении тыла в новую армию с железной дисциплиной.

Керенский:
Да, перед совещанием он излагал мне планы чуть ли ни военной диктатуры.

Корнилов:
… Этот вопрос я бы хотел изложить более детально…

Керенский (громко):
Не нужно вдаваться в детали, Лавр Георгиевич.

Корнилов:
Хорошо, я завершаю…

Керенский Савинкову негромко:
Все-таки он очень затянул свой доклад.

Корнилов и Савинков идут по коридору Зимнего

Корнилов (возмущенно):
Почему он прервал меня? Просто как юнкеришку какого-то.

Савинков (успокоительно):
Что Вы, Лавр Георгиевич, Александр Федорович очень уважает Вас. Но ведь в правительстве есть разные люди. Что если какие-то важные детали через них уплывут к врагу.

Корнилов (удивленно, как бы прояснив для себя нечто важное):
Поразительно. А я и не подумал, что в нашем правительстве могут быть шпионы.

Савинков:
Я этого не говорил. Но левые министры действительно окружены подозрительными личностями, якшаются с большевиками, уличенными в шпионаже. Так что нужно сохранять осторожность. Особенно при дальнейшей работе над политической частью Вашего доклада, которую мы решили пока не представлять правительству. Тем более – этому правительству.

Корнилов:
Конечно, конечно. Действительно, припоминаю, что Завойко говорил мне о сообщениях прессы, что и Чернов за границей был на содержании немцев. Впредь буду внимательнее в этом вопросе, хорошо, что Вы с Керенским предупредили меня. Но все же, при таких условиях наша первейшая задача – поменять это правительство на истинно патриотическое.

Кабинет Керенского, 11 августа.

Стол с зеленым сукном, лампа, стеллажи с красивыми книгами по юриспруденции. На стеллаже бюст Наполеона. Звучит пластинка Бетховена.

Керенский и Савинков.

Савинков, настаивая:
Когда же наконец Вы рассмотрите проект Корнилова на правительстве?

Керенский (переходя от смущения к возмущению):
Не знаю… Не уверен… Он слишком много о себе думает, Ваш Корнилов. Мы с Вами планировали, что главнокомандующий должен быть опорой действующего правительства. Действующего, понимаете. А он хочет переделать всю конструкцию власти.
(упирает на слово «действующего).

Савинков:
Но с этим составом правительства ничего…

Керенский:
Это правительство – единственный источник законности в России, который еще остался. Оно может меняться только по соглашению образовавших его сил, а не с помощью переворотов. Иначе – гражданская война. И Корнилов здесь – инструмент власти, а не игрок. Для игрока у него просто нет достаточных политических знаний.

Савинков (твердо):
Боюсь, с такой ролью он уже не согласится.

Керенский (злобно):
Он или Вы не согласитесь? Борис Викторович, Вы испытываете мое терпение. Я наделся обрести в военном ведомстве опору в Вашем лице, а сталкиваюсь с ультиматумами и, не побоюсь этого слова – с интригами. Сначала эти ультимативные требования ввести смертную казнь в тылу и военные суды. Это что за столыпинщина!
Потом эти признаки Бонапартизма в Ставке. Их бы не было, если бы именно Вы не кадили фимиам Корнилову.

Савинков (пытаясь умиротворить):
Вы преувеличиваете, Александр Федорович. Вот Корнилов упрекает меня, что я прославляю Вас все время в разговорах с ним. Но для меня важнее всего – ваш с ним союз, интересы дела. Мы должны решиться на проведение более жесткой линии. И начать нужно со смертной казни.

Керенский (переходя от уступчивого тона к назидательному):
Да, вернуть смертную казнь вероятно придется, тут я не спорю, но в очень строгих рамках, без кровожадного политического террора – лишь как чисто уголовную меру.

Савинков (встает, нависает над Керенским):
Если Вы не соглашаетесь по этому основному вопросу - все остальное несущественно. Вот и Корнилов считает…

Керенский (встает, подходит к окну):
Мне надоело, что Вы используете Корнилова как инструмент давления на меня. Науськиваете на меня то кадетов, то еще более правые общественные организации, требующие принять замечательную программу Корнилова, которую они даже не читали.
Ваша вчерашняя выходка с вызовом Корнилова на заседание правительства, которое даже не было мной назначено – это как назвать! Генерал явился в сопровождении отряда преданных ему солдат с пулеметами. Это же как большевики в июльские дни!
Пришлось нам с Некрасовым и Терещенко выслушивать от имени правительства плоды Вашего с Корниловым бюрократического творчества. Это все написано словно царским чиновником из произведений Салтыкова-Щедрина. У вас получается, что можно приговорить инженера к смерти за какую-нибудь техническую ошибку.

Савинков (садится):
Так мы вопрос не ставим. Хотя… Это многих бы отрезвило, и технических ошибок стало бы меньше.

Керенский (разворачивается к Савинкову):
Да если Корнилов выступит с этим проектом на предстоящем Государственном совещании в Москве, то при нынешних политических условиях придется немедленно отправить его в отставку.

Савинков:
Может быть, разумно было бы изменить эти политические условия.

Редакция, 13 августа.

Витин:
На первую полосу предлагается такая информация.
Вчера в Москве, подальше от бурливого Петрограда, открылось Государственное совещание – наиболее представительный форум современной России. На нем представителям рабочих и предпринимателей, правых и левых сил, предстоит обсудить пути решение многочисленных проблем сегодняшнего дня, чтобы страна могла спокойно провести осенью выборы в Учредительное собрание.
На Государственное совещание приглашены представители Советов, земств, профсоюзов, предпринимателей и других общественных структур. Любопытно, что большевики исключены из делегации ВЦИК Советов, так как не дали гарантии, что не используют Совещание для демонстративного ухода в знак протеста. Большевики обвинили правительство и контрреволюционные силы в стремлении подменить Учредительное собрание Московским совещанием.
Но все внимание привлечено не к демаршам разбитых большевиков, а к отношениям премьер-министра Керенского и главнокомандующего Корнилова.
Совещание открыла речь Керенского. Есть стенограмма.

Зал. Трибуна.

Выступает Керенский (эмоционально, по-актерски, как говорят со сцены, но не переигрывая):
В великий и страшный час, когда в муках и великих испытаниях рождается и создается новая свободная великая Россия, Временное правительство не для взаимных распрей созвало вас сюда, граждане великой страны, ныне навсегда сбросившей с себя цепи рабства, насилия и произвола.
(Аплодисменты).
И какие бы и кто бы мне ультиматумы ни предъявлял, я сумею подчинить его воле верховной власти и мне, верховному главе ее.
(Аплодисменты).
Эта анархия слева, этот большевизм, как бы он ни назывался, у нас, в русской демократии, пронизанной духом любви к государству и к идеям свободы, найдет своего врага. Но еще раз говорю: всякая попытка большевизма наизнанку, всякая попытка воспользоваться ослаблением дисциплины, она найдет предел во мне.

Снова редакция.

Славская (восхищенно):
Нельзя не признать, что Керенский остается не только нашим премьер-министром, но и первым российским оратором.

Мрачник (ехидно):
И своим ораторством он почти не скрывает, что главный его противник сегодня – генерал Корнилов, сорвавшийся с поводка.

Позднев:
Сегодня генерал Корнилов прибыл в Первопрестольную.

Белорусский вокзал

Прибытие поезда, из которого выходит Корнилов в окружении офицеров.
Встречает восторженная толпа хорошо одетых людей. Один из встречающих:
Гряди, вождь, и спасай Россию!
Женщина подносит генералу цветы и падает перед ним на колени. Солдаты с георгиевскими лентами бросают букеты под ноги Корнилову. Восторженная толпа поднимает генерала на руки и несет его.

Снова редакция.
Витин:
Прибыв в Москву, генерал встретился с политическими деятелями от кадетов и правее, а также с представителями бизнеса. Большое впечатление произвело то, что он пошел молиться к иконе Иверской Божьей матери.
Завтра генерал выступит на Государственном совещании.

14 августа, Государственное совещание
Зал, трибуна.

На трибуну поднимается Корнилов.
Овация правой части зала, делегаты встают. Левая часть молча сидит. Вставшие депутаты кричат левым: «Встаньте!», «Хамы!» Левые кричат: «Холопы!» Постепенно шум утихает, делегаты садятся на места.

Корнилов:
Если принять решительные меры на фронте по оздоровлению армии и для поднятия боеспособности, то я полагаю, что разницы между фронтом и тылом относительно суровости необходимого для спасения страны режима не должно быть. Но в одном отношении фронт, как непосредственно стоящий перед лицом опасности, должен иметь преимущество. Если суждено недоедать, то пусть недоедает тыл, а не фронт.

Снова редакция.
Витин:
Корнилов также заявил, что Тарнопольский разгром вызван влиянием извне на армию и неосторожными мерами, принятыми для ее реорганизации. Генерал рассказал об актах насилия солдат против офицеров и требовал восстановить дисциплинарную власть офицеров во всей полноте, поднять их престиж и зарплату.

Мрачник:
Получается, что введение смертной казни на фронте не улучшило положение с дисциплиной, и офицеры по-прежнему конфликтуют с собственными солдатами.

Позднев:
Да, необходимы комплексные и более решительные меры.

Витин:
С программой социально-экономических преобразований, разработанных советами, выступил Николай Чхеидзе. Программа предлагает государственное регулирование экономики на демократической основе.

Славская:
Вот было бы замечательно соединить эту программу с решительностью Корнилова.

Мрачник:
Генерал не направит свою решимость на осуществление программы социалистов. Ему милее кадетская программа – железный порядок в государстве и всемерная поддержка свободы бизнеса.

Витин:
И беда в том, что правительство Керенского – это лебедь, рак и щука, которое не проводит ни той программы, ни другой.

22 августа, кабинет Керенского

Адъютант:
К Вам просится Владимир Николаевич Львов.

Керенский:
Львов? Да, неудобно как-то с ним получилось – пришлось оставить его без места в правительстве. А человек сохраняет влияние – говорят, московский капитал пригрел бывшего министра по делам Церкви. Давайте-ка его сюда.

Входит В.Н. Львов.

Справка.

Львов Владимир Николаевич, 1872 года рождения. Дворянин. Депутат Государственной думы в 1907-1917 гг. В марте-июле 1917 г. – обер-прокурор Святейшего Синода.

Львов (бросаясь навстречу Керенскому, который не встает с места):
Александр Федорович, душа моя. А я к Вам ходоком от москвичей. Первопрестольная в большом волнении. Правительство-то ваше трещит. На Государственном совещании деятели земли русской чуть не передрались. Нельзя же, любезнейший мой, на двух телегах сидеть, когда они разъезжаются. Наши круги мольбой молят Вас о создании более крепкого правительства. И готовы порадеть на благо, так сказать.

Керенский:
И о каких же кругах идет речь?

Львов:
Поверьте, народ крепкий, патриотический. Но прежде чем что-то поддержать, мы бы хотели знать конфигурацию, так сказать.

Керенский (уклончиво):
Конфигурация еще складывается.

Львов:
Так позвольте, батюшка мой, порадеть и в этом деле. Готов объехать людей влиятельных и Вам доложить – кто с кем и как готов рассаживаться.

Керенский:
Что же, будьте любезны.

Львов выходит.

Керенский адъютанту (размышляя):
Что же, если московский капитал уполномочил его собирать политические контакты, это, пожалуй, будет на пользу. Места себе он пока не просит, обещает помочь. Значит, мы ничего не теряем и запишем его в копилку наших предвыборных связей. Уж очень он темнит, правда, ну да потом выложит карты, расхвастается.

24 августа, вечер, Ставка, Могилев.
На столе военные карты, на стеллаже дорогие фигурки русских и французских солдатиков 1812 года и конная статуэтка Наполеона. Звучит пластинка с маршем в стиле начала XIX века.

Корнилов, его ординарец Завойко, Лукомский, Савинков входят в кабинет командующего в сопровождении офицеров и солдат, которые о чем-то спорят и подают какие-то бумаги всем троим. Завойко с трудом выпроваживает просителей за дверь, обещая:
Конечно, конечно, товарищи. По всем вопросам командующий примет решения. И Савинков тоже примет. Да, да. Спасибо, спасибо, до свидания.

Корнилов садится в кресло (остальные пока стоят):
Признаться, Вы начинаете разочаровывать меня, Борис Викторович. Откуда такое упрямство в защите прав армейских комитетов? Офицеры не могут нормально работать, когда им в затылок дышат какие-то комитеты.

Савинков (нависая над Корниловым):
Будем откровенны, Лавр Георгиевич. Как только мы распустим комитеты, Вы отодвинете нас, гражданских от управления страной. Военная диктатура – это не то, что нужно сейчас России. Откровенный военный переворот вызовет гражданскую войну.

Корнилов:
Сядьте (Савинков садится).
Может быть, пора отобедать?

Савинков:
Боюсь, не успею – поезд.

Завойко:
Ну тогда на посошок?

Савинков:
Пожалуй.

Завойко:
Имеется водка и неплохое крымское вино. Массандра-с.

Савинков:
За неимением французского пойдет и Массандра.

Завойко выходит в соседнюю комнату и приносит бутылку, изящные бокалы и блюдо закуски.
Наливает.

Корнилов:
За успех нашего дела.

Савинков (ворчливо):
Но только чтобы оно было именно наше, а не только Ваше. Вы же знаете, как я рискую.

Корнилов (расслаблено):
Знаю, знаю. Конечно, за успех нашего общего дела. Наведем порядок в России – история всех нас погладит по головке – даже Вашего Керенского.

Выпивают.

Корнилов (рассуждая):
Вот, Вы говорите – «переворот». Ну какой переворот! Мы же с Вами обсуждаем разумные меры, которые можно провести в жизнь без антиправительственного переворота. Нужно лишь, чтобы правительство согласилось с ними – и все получится. Даже не правительство – там и немецкие шпионы есть – а лично Александр Федорович Керенский. Он – символ правительства, и с ним задуманные нами преобразования будут законными в глазах страны.

Савинков:
Совершенно верно. Мы должны изменить Россию в соответствии с нашими общими предложениями. Они должны помочь стабилизировать власть. Но не будем забывать и о политической перспективе. Керенский – наш будущий президент. И он должен быть на нашей стороне.
(Акцентирует на словах «общими» и «должен»).

Завойко (не сдержавшись, с ухмылкой):
Этот болтун – и президент?

Корнилов (жестом останавливает Завойко):
Президент должен хорошо говорить. Но у него должна быть твердая опора, иначе это будет не президент, а тряпка. Александр Федорович последнее время дает понять, что опасается меня и моей популярности. Это напрасно. Я хочу, чтобы все произошло легально. Керенский сегодня – символ легальности. А я – опора легального порядка.

Савинков:
Не могу не согласиться. Кстати, опора нужна прямо сейчас. Если мы введем запланированные нами меры, возможно новое выступление анархо-большевиков. Боюсь, что и лидеры Советов нас не поддержат в этой ситуации. Так что в Петрограде нужна верная Керенскому военная сила.

Лукомский:
Мы уже подумали об этом. Перебрасываем к Петрограду конный корпус генерала Крымова. Он даст отпор большевикам, если что. Вот, взгляните.

Приподнимаются с кресел, склоняются над картой.

Савинков:
Керенский просил, чтобы корпусом командовал не Крымов, а, например, Краснов.

Корнилов:
Краснов не успеет принять корпус. Если хотите, потом можно будет заменить Крымова, но не сейчас.

Савинков:
Когда корпус будет в Петрограде?

Лукомский:
27 августа.

Корнилов:
Тогда можете объявить и о военном положении, и о смертной казни, и о военно-революционных судах, и о введении военной дисциплины на транспорте и на военных предприятиях.

Савинков:
Отлично. Я немедленно выезжаю в Петроград.

Савинков выходит, Лукомский его провожает.

Корнилов (снимает китель мундира, остается в рубашке и брюках с подтяжками, устало закрывает глаза):
Президент, тоже мне. С Керенского хватит и поста министра юстиции. Надо бы вызвать его сюда, чтобы не натворил там в Петрограде чудес.

Завойко:
Я подготовлю соответствующую телеграмму ему. Хотя, думаю, Крымов не даст ему начудить. Все подготовлено очень хорошо.

Корнилов:
Да, у Крымова план действий по каждому району Петрограда. Кого разоружить, кого – под замок. Если не окажут сопротивления, конечно. Да уж, пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался. Я думаю, Крымов не задумается, в случае, если это понадобится, перевешать весь состав рабочих и солдатских депутатов.

Завойко:
А Савинков на это не обидится? Или мы уберем этих гражданских господ из руководства?

Корнилов (встает, подходит к окну, открывает его):
Душно. Я ведь казак, а здесь… Воли не хватает.
(После паузы)
Нам не нужна сейчас чисто военная диктатура. Страна этого не поймет. Да и не дело офицеров управлять хозяйством и массами. Нам нужно гражданское правительство под твердым военным контролем. Создадим Директорию, введем туда Керенского с Савинковым. А там видно будет – может быть после успокоения ситуации отправим политиканов на отдых.

Завойко:
Или устроим им торжественные похороны?

Корнилов:
Можно и похороны, хотя не хотелось бы. Савинков, как умный человек, понимает обстановку и, естественно, пришел к тем же выводам, к которым пришли и мы. Может быть, почти к тем же – цепляется за старое, за комитеты и советы. Если Крымов повесит лишних 30–40 человек, то Савинков потом и сам будет доволен, что назначили именно Крымова. А кадеты так и вовсе станут аплодировать. В результате у нас останется обновленная коалиция министров на службе нашему делу. И никакой гражданской войны. Все легально, никаких заговоров и переворотов. И никаких Советов и комитетов.

Звонок, Завойко говорит по телефону:
Да. Действительно? Очень интересно. Сейчас узнаю.
Корнилову:
С Вами хочет встретиться Владимир Николаевич Львов, бывший министр. Он утверждает, что Керенский послал его к Вам с какой-то миссией.

25 августа, утро, Петроград, Дворцовая площадь.

Савинков решительно идет к входу. Из машины выскакивает Позднев:

Борис Викторович! Какое счастье, что я Вас встретил!

Савинков останавливается:

Здравствуйте, слушаю Вас.

Позднев:
Мы бы хотели как можно скорее взять у Вас интервью. Ходят самые невероятные слухи…

Савинков (по деловому, торопясь закончить разговор):
Обязательно буду у Вас, но только после того, как ситуация прояснится.

Позднев:
Значит верно то, о чем говорят? Все-таки Александр Федорович ударит кулаком по столу!

(Савинков останавливается, секунду размышляет, потом жестом показывает Поздневу, что они вместе могут пройтись в сторону Зимнего).

Савинков:
Александр Федорович – большой сторонник демократического антуража. Его еще нужно убеждать и убеждать. Было бы неплохо, если бы Вы, со своей стороны, поддержали наше стремление к наведению порядка в прессе.

Позднев:
Мы готовы. Но тут важна и военная сила. Надеюсь, трения с Лавром Георгиевичем позади.

Савинков:
Большие начальники капризны и трудноуправляемы умными людьми. Один – нерешителен, а второй, пожалуй, слишком решителен. Керенский хотел использовать его как дубинку против Советов, но «дубинка» может вырваться из рук. Важно, чтобы Вы правильно ориентировали общественное мнение в предстоящих событиях.
(Тоном приказа):
Ваша задача: с завтрашнего вечера усилить кампанию за введение смертной казни в тылу. Также важны слухи о готовящемся выступлении большевиков. Для его подавления в столицу прибывают славные патриотически настроенные войска. Их действия будут нуждаться в поддержке прессы. Ну, Вы понимаете – не будут Вас учить. Однако о войсках пока говорить никому не следует. Когда войска начнут действовать в Петрограде – тогда и давите на газетный курок.
И есть еще нюанс: все эксцессы – это Корнилов и генерал Крымов, а весь позитивный результат – мы с Керенским. Не перепутайте.
(Нервно смеется).

Позднев (тоже хихикнув):
А когда ожидать прибытие войск?

Савинков:
Послезавтра. Думаю, тогда все и решится.

Последние слова договаривают рядом с часовым, после чего Савинков проходит в Зимний.

Позднев уходит.

Часовой подходит к телефону в будке:
Але, ЦК эсеров. Гоца пожалуйста. А кто есть? Ну, его давайте.
Это Семенов. Тут Савинков чего-то мутит. Послезавтра, говорит, все решится. Вы там примите к сведению. Ага. Ну, так мы завсегда.

Кабинет Керенского.

Керенский и Савинков.

Савинков:
Поездка прошла успешно. Корнилов признаёт Ваш авторитет, он выдвинул нам в поддержку конный корпус Крымова…

Керенский (встает, делает несколько шагов):
Крымова? Я же ясно распорядился, что корпусом должен командовать другой человек. Краснов, например.

Савинков (успокаивающе):
Они объяснили, что Краснов не мог прибыть вовремя, а ситуация срочная.

Керенский (резко разворачивается в Савинкову):
А в чем срочность?

Савинков:
Корпус должен подойти к Петрограду тогда, когда мы объявим в столице военное положение. Казаки и туземная дивизия будут здесь 27 августа. Значит – это и есть дата, к которой нужно приурочить решительные меры. Если корпус будет просто стоять в столице, он разложится, как и все остальные тыловые части.

Керенский (усаживается в кресло):
А почему нам вообще нужно столь срочно объявлять военное положение?

Савинков:
Потому что как только мы введем смертную казнь в тылу, возможны массовые волнения сторонников левых радикалов.

Керенский:
Но мы еще не решили вводить смертную казнь. Вы подготовили слишком простой закон – там не оговаривается ограниченность её применения. Такой закон о военно-революционных судах сможет стать оружием политического террора. А я не хочу становиться Робеспьером. Террор оборачивается своим острием против тех, кто его вводит.

Савинков (встает, подходит к шкафу, берет в руки бюст Наполеона и смотрит на него):
Но те, кто вовсе не имеет в руках меча, падет под ударами других мечей. Ждать больше нельзя – не разворачивать же корпус Крымова. Вы должны наконец принять решение.

Керенский:
Хорошо, я вынесу этот вопрос на заседание правительства. Посмотрим, удастся ли хотя бы в общей форме получить одобрение большинства.

Савинков (нависает над Керенским и ставит перед ним бюст Наполеона):
Заклинаю, примите это решение 27 февраля хотя бы в общей форме. Потом можно будет всё конкретизировать.

Керенский:
Посмотрим, посмотрим…

25 августа, утро, Орша.
По платформе прогуливаются Львов и Витин.

Витин:
Как хорошо, что я встретил Вас, Владимир Николаевич. Я ведь, между прочим, только что из Ставки, брал интервью у Главнокомандующего по итогам Государственного совещания.

Львов:
Боюсь, это ваше интервью может уже на днях устареть.

Витин:
Вы думаете? Пожалуй, мне тоже показалось, что в Ставке что-то зреет. Как Вы думаете, с Керенским или без?

Львов:
С Керенским было бы лучше, спокойнее. Но ведь он «фальшив, как пена морская». Я только что от него.
Предприму последнюю попытку свести вместе Корнилова и Керенского. Если не выйдет – пусть Александр Федорович катится к чертовой бабушке.

Витин:
Однако, насколько я знаю, Борис Викторович Савинков работает в тесном контакте с обоими.

Львов:
Савинков ничего не понимает. Старый экстремист. У него свой план в голове – и террор ввести, и демократию приобрести. Нет, здесь уж или – или. Сейчас должно быть не до сантиментов, сейчас гидру Советов нужно подавить.

Витин:
Как это верно! Но ведь ответная реакция низов может быть разрушительной.

Львов:
А для этого нужны вы – пресса. Вы должны все правильно объяснить плебсу. Знаете что, милочка моя, бросайте-ка Вы ваш питерский билет, и поезжайте со мной снова в Могилев, в Ставку. Там и для Вас дело найдется. Там вершится история.

Витин выходит к Львову из вагона с вещами, его поезд уходит, и он, перейдя пересаживается на поезд в сторону Могилева.

25 августа, день, Ставка.

Корнилов, Завойко, Лукомский, Львов.

Львов (энергично входит в кабинет):
Я, отец мой, к Вам прямо от председателя правительства. Он уполномочил меня еще раз прояснить конфигурацию будущей власти.

Корнилов (удивленно, но удовлетворенно):
Что же, мы этот вопрос в общей форме обсудили с Борисом Викторовичем. Но раз Александр Федорович желает уточнить подробности, пожалуй, это будет полезно. Я рад, что он ставит этот вопрос в практическую плоскость.

Львов (важно, с сознанием собственной важности):
Мы обсуждали ряд вариантов. Создание более правого правительства. Или диктатура, передача власти главнокомандующему. Или создание коллективного руководства под фактическим председательством главнокомандующего, которому будет подчиняться новое правительство из гражданских лиц.

Корнилов (раздумывая, рассуждая):
В условиях войны это было бы разумно. Разумеется, в этом коллективном руководстве должны быть представлены Керенский и Савинков. Это – формальная сторона дела. Но единственным исходом из тяжелого положения страны является фактическое установление диктатуры и немедленное объявление страны на военном положении. Если это не сделают политики, придется прибегнуть к вооруженной силе…

Львов:
Но все же…

Корнилов:
Хотите выпить?

Львов:
Отчего же нет, коль в честной компании.

Завойко:
Имеется водка и неплохое крымское вино?

Львов:
Нам, русским патриотам, пристало водочку употреблять.

Лукомский:
И то верно – настало время быстрых действий. Водка действует быстро.

Смеются.

Завойко отходит в соседнюю комнату, возвращается со шкаликом водки, стаканами и блюдом закуски. Выпивают.

Львов:
Фактический диктатор, разумеется, Вы.

Корнилов (преодолев секундное смущение):
Я не настаиваю на этом, но в годину бедствий не могу и отказаться от этой тяжкой ноши. Извините, господа, дела.

Корнилов идет к выходу, Львов и Завойко устремляются за ним. Они идут по коридору, затем выходят к автомобилю. В коридоре к ним присоединяется ожидавший там итога беседы Витин.

Корнилов:
Передайте Александру Федоровичу мое приглашение прибыть в Ставку. В столь сложный момент только здесь я смогу гарантировать его безопасность. Сюда можно созвать видных политиков и решить все окончательно.

Львов:
Обязательно передам.
Вот, разрешите отрекомендовать, обозреватель…

Корнилов:
Да мы знакомы – вчера только встречались.

Львов:
В том смысле, что это – совершенно наш человек. Ведь важно правильно осветить события.

Корнилов останавливается у машины, дверь которой открыл Завойко.

Корнилов (обращаясь к Завойко):
Да, это важно. Разработайте-ка основные тезисы, с которыми мы обратимся к стране. И важно, чтобы Вы (обращается к Витину) начали разогревать прессу еще до нашего официального выступления. Нужно представить приход корпуса Крымова в Петроград как освобождение от хаоса. Сделаете?

Витин:
Приложу все усилия.

Корнилов:
Вот и отменно.

Садится в автомобиль, уезжает.

Вечереет.
По улице Могилева прогуливаются Завойко, Львов и Витин

Львов:
И каким же будет состав нового кабинета? Нужны видные общественные деятели.

Завойко:
Скорее – люди деловые, и без амбиций. Можно - лидеров наших предпринимательских кругов.

Витин:
А как же Керенский и Савинков. У них амбиций немало.

Завойко (наставительно):
Придется умерить. Савинков вполне справится с работой военного министра – зама Корнилова по тылу. А Керенскому Лавр Георгиевич готов предоставить пост министра юстиции. Оформлять наши решения в законы. Хотя я думаю, что с этим понижением он не смирится. Так что сейчас можно включить его в Директорию хоть первым замом Корнилова, а потом выбросить их колоды. Но это между нами, конечно.

Львов:
Можете быть уверены. Я хоть и приехал к вам с поручением Керенского, но считаю его бабой, и не держусь за ее подол.

Завойко Витину:
На Вашу порядочность мы тоже можем рассчитывать.

Витин:
Как Вы можете даже спрашивать об этом!

Завойко:
Не обижайтесь, но мы переживаем решающий момент в истории страны. И ее исход зависит от каждого из нас. Я хотел передать с Вами некоторые дополнительные инструкции нашим людям в Петрограде.

Вечер. Кабинет Корнилова

Корнилов (без кителя) и Завойко.

Корнилов:
Ну что, посланник Керенского, уехал.

Завойко:
Да, умчал. Только по-моему, он скорее наш посланник, чем Керенского. Премьера он не любит, зато любит посредничать. И понимает, за кем сила. А кстати - было ли у Львова какое-то письменное удостоверение от Керенского?

Корнилов:
Спрашивать об этом было бы излишним. В.Н. Львов имеет репутацию человека безукоризненно порядочного, и я не могу ему не поверить.

Завойко:
Ладно, пусть надавит на Александра Федоровича – благо тому деваться уже некуда. Корпус Крымова на подходе к Петрограду.

Корнилов:
Разработайте проект создания Совета национальной обороны под моим руководством, которому будет передана верховная власть до Учредительного собрания. Я останусь в Ставке, а в Петрограде пусть действуют мои заместители – Алексеев, Савинков и Керенский. Куда уж без него пока. Он продолжает пользоваться популярностью в широких кругах населения. Совету национальной обороны и будет подчиняться правительство, куда можно позвать предпринимателей, кадетов и всяких популярных, но готовых подчиняться общему курсу плехановых.

26 августа, вечер, Петроград, кабинет Керенского.

Керенский и Львов.

Львов (играя волнение):
Александр Федорович! Ситуация полностью изменилась! Вы – под колпаком.

Керенский (удивленно, но не очень встревожено):
Господи, Владимир Николаевич, что там случилось у Ваших патриотических друзей из Москвы?

Львов:
Да при чем здесь Москва. Я к Вам только что от Корнилова. Он ставит вопрос ребром. Он сформулировал твердые требования к Вам.

Документ:

Требования, изложенные В.Н. Львовым А.Ф. Керенскому от имени Л.Г. Корнилова.

Генерал Корнилов предлагает: 1) объявить Петроград на военном положении и 2) передать всю власть военную и гражданскую в руки Верховного главнокомандующего, 3) отставки всех министров, не исключая и министра-председателя, и передачи временного управления министерств товарищам министров впредь до образования Кабинета Верховным главнокомандующим.

Львов:
Генерал требует, чтобы Вы немедленно прибыли в Ставку.

Керенский (словно сделав открытие):
Я конечно подозревал, что генерал является сторонником диктатуры, но чтобы вот так нагло…

Львов:
Вы должны поддержать эти требования, Александр Федорович. Ради России, и ради себя. Лучше быть министром юстиции в патриотическом правительстве, чем отвечать перед историей за развал Родины.

Керенский (тоном: «какая глупость»):
Да не собираюсь я быть министром юстиции при Корнилове. Еще чего не хватало! Не поеду я в Ставку, лучше вызову сюда этого солдафона.

Львов (вскочив с места):
Вы правы! Вы правы! Не ездите туда. Там для вас расставлена ловушка; он вас арестует. Уезжайте куда-нибудь далеко. Но вы должны уехать из Петрограда. Они ненавидят Вас.

Керенский (тоном сомнения):
Как-то это все-таки странно. Давайте свяжемся с генералом.
Как бы все это сформулировать? А то не дай бог перехватят любители чужих секретов.

Идет телеграфный текст:

«Керенский:
Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем».

Мы видим Ставку, где у телеграфа стоят Корнилов и Завойко.

Корнилов говорит Завойко:
Как странно он формулирует вопрос. Нет бы прямо спросить. Видимо, он не один у аппарата, и не только со Львовым. Может быть, у него Чернов за спиной стоит? Мы ответим тоже осторожно.

Текст:
«Корнилов:
Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мной Владимиру Николаевичу с просьбой доложить Вам, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок. В любом случае прошу прибыть в Ставку».

Корнилов – Завойко:
Если Львов и Савинков изложили суть наших разговоров Керенскому – он поймет всё правильно.

Петроград.
У телеграфа стоит Керенский. Говорит сам себе:

Он всё понимает – значит послал Львова с конкретными требованиями. Всё сходится. Вот и Гоц приходил со своими сообщениями, мол, завтра переворот. Я ему говорил, что не нужно паниковать… А оказывается, его информация четко стыкуется со всем этим… Ай да Львов, ай да Савинков, ай да Корнилов. Ну, погодите у меня, голубчики!

Документ:

Телеграмма № 4153
Главнокомандующему генералу от инфантерии Л.Г. Корнилову.
Приказываю Вам немедленно сдать должность генералу Лукомскому, которому впредь до прибытия нового верховного главнокомандующего вступить во временное исполнение обязанностей главковерха. Вам надлежит немедленно прибыть в Петроград.
Керенский.

Петроград, 26 августа
Трактир, сидят Витин и офицер с георгиевским бантом. Играет музыка в стиле «Эх яблочко, куды ты котишься» или «Девочка Надя, что тебе надо».

Витин:
Я к Вам с поручением. Вот.

Передает пакет.

Офицер разворачивает пакет, читает.

Офицер:
Отлично. С эдаким письмом такие толстосумы, как Путилов, непременно раскошелятся. А то мы тут поиздержались в ожидании дела. Некоторые господа офицеры уже ропщут – сколько нам тут сидеть под предлогом занятий по бомбометанию. А с деньгами-то веселее будет.

Наливает водки себе и Витин.

Витин:
В преддверии завтрашнего дела может быть все-таки не надо пить.

Офицер:
Не вижу препятствий. Я перед атакой всегда принимал – бодрит, прибавляет решительности и зоркости. Уже если надо, я не промахнусь. А кто не пьет, тот не русский.

Достает пистолет, прицеливается в Витина.

Офицер:
Промахнусь?

Витин:
Уберите оружие, на нас смотрят.

Офицер убирает пистолет:
Пусть смотрят. Все равно уже ничего остановить нельзя. Эту шайку уже ничего не спасет. Георгиевские кавалеры дежурят вокруг Совета. Когда поступит приказ – никто не уйдет.

Витин:
Надеюсь, уже завтра.

Офицер:
За завтрашнюю охоту на товарищей.

Чокаются с Витиным, выпивают.

Документ

Из обращения к народу генерала Корнилова:

Я, Верховный главнокомандующий, генерал Корнилов, пред лицом всего народа объявляю, что долг солдата, самопожертвование гражданина Свободной России и беззаветная любовь к Родине, заставили меня в эти грозные минуты бытия Отечества, не подчиниться приказанию Временного правительств и оставить за собою верховное командование народными армиями и флотом.

Редакция, 27 августа

Позднев:
Да уж, господа, сегодня у нас будет, чем удивить читателей. Сенсация за сенсацией. Как гром среди ясного неба грянуло заявление Керенского о том, что он отправил в отставку Корнилова, а тот не подчинился. Керенский обвинил Корнилова в мятеже. Корнилов заявил, что в правительстве заседают изменники.
Вслед за этим развалилось правительство. Кадеты фактически поддержали Корнилова и вышли из правительства. Эсеры и меньшевики заявили, что больше не вступят в коалицию с кадетами. Похоже, премьер-министр остался у нас единственным носителем законности в стране.

Витин:
Меж тем верный Корнилову корпус генерала Крымова движется на Петроград. Настроение генералов решительное – они стремятся покончить с беспорядком, царящим в тылу, установить крепкое правительство Победы, наказать изменников независимо от их политического статуса.

Славская:
Вот еще из Зимнего информация. Перед своим самороспуском правительство уполномочило Керенского принять скорые и решительные меры, дабы пресечь все попытки посягнуть на верховную власть в государстве и на заявленные революцией права граждан.
В гостинице «Астория» была арестована группа прокорниловских офицеров; закрыты правые газеты «Новое время» в Петрограде и «Русское слово» в Москве.

Витин:
Я был в кадетском ЦК. Лидеры кадетов утверждают, что произошло недоразумение, что Керенский и Корнилов оба планировали повернуть руль власти вправо, но Керенский по какой-то причине не решился на это. Милюков рассчитывает, что ему еще удастся уговорить двух лидеров отыграть назад. Иначе страна погрузится в гражданскую войну.

Мрачник:
Боюсь, она в любом случае в нее погрузится. Ведь если Корнилов и Керенский вместе попробуют раздавить Советы, то Советы будут воевать против них.
Поступают сообщения из Москвы, Нижнего, Киева, Харькова и даже какого-то Гуляй-поля. Везде Советы создают вооруженные отряды, готовые воевать с корниловцами.
Вот последнее сообщение - ЦИК и Исполком Совета крестьянских депутатов создают Комитет народной борьбы с контрреволюцией. В Комитет вошли и большевики. Это позволило им легализовать свои структуры.
В Петрограде наблюдается смесь революционного энтузиазма и паники. Поговаривают, что казаки и кавказские кавалеристы вот-вот устроят в городе резню.

Документ:

Из воспоминаний Н.Н. Суханова:
– Как? Вы не знаете? Корнилов с войском идет на Петербург. У него корпус… Здесь организуется…
Я бросил трубку, чтобы бежать в Смольный. Через две минуты мы с Луначарским уже вышли. Я передал ему услышанные в телефон два слова, и мы оба получили от них совершенно одинаковый толчок. Мы почти не обсуждали оглушительного известия. Его значение сразу представилось нам во всем объеме и в одинаковом свете. У нас обоих вырвался какой-то своеобразный, глубокий вздох облегчения. Мы чувствовали возбуждение, подъем и какую-то радость какого-то освобождения.
Да, это была гроза, которая расчистит невыносимо душную атмосферу. Это, может быть, настежь открытые ворота к разрешению кризиса революции. Это исходный пункт к радикальному изменению всей конъюнктуры. И во всяком случае это полный реванш за июльские дни».

Суханов Н. Н. Записки о революции.

Луга, 27 августа
Эшелон корпуса Крымова.
Стоят вагоны, около них курят солдаты, что-то обсуждают, читают листовки.

- Тут за подписью Керенского против Корнилова. А говорили, что идем большевиков усмирять.
- Да Керенский этот – болтун, мало ли что сбрешет.
- Болтун или не болтун, а он – законное правительство. Против правительства я не подписывался. За это знаешь, что бывает.

К солдатам подходят люди в гражданском:
Товарищи солдаты, мы посланы Петроградским советом и ВЦИК советов – народным парламентом.

Солдат:
О, тут из Питера приехали. Ну, расскажи, что там творится.

Гражданский:
Объявлена всеобщая мобилизация против мятежных войск Корнилова и Крымова.

Солдат:
Это против нас что ли?

Гражданский:
От вас зависит – поддержите ли вы мятеж генералов против правительства и Советов, или останетесь на стороне народа и революции.

Офицер:
А ну давай назад в вагоны. Гражданским отойти от режимного объекта!

Солдаты в вагоны не заходят, недовольно гудят.

Солдат:
Ты погоди, ротный. Тут такое дело, что обманули нас. Говорили, что за правительство против большевиков идем. А оказалось – генеральский мятеж.

Другой солдат:
А генералов нам поддерживать не резон. Они за войну до победного, а Совет – за мир. Хватит уже войны с немцем. А они, гляди-ка – гражданскую войну затеять хотят!

Документ

Из воззвания генерала Корнилова к казакам.

Я обвиняю Временное правительство в нерешительности действий, в неумении и неспособности управлять, в допущении немцев к полному хозяйничанью внутри нашей страны…
Я не подчиняюсь распоряжениям Временного правительства и ради спасенья Свободной России, иду против него и против тех безответственных советников его, которые продают Родину.

+++Редакция, 29 августа

Славская читает новости, остальные слушают:
Исполком Юго-западного фронта арестовал своего командующего фронтом генерала Деникина, поддержавшего Корнилова, а армейские комитеты – своих командармов. Сработал механизм, созданный как гарантия от правого переворота.
В Выборге и Гельсингфорсе было убито несколько офицеров, поддержавших Корнилова, включая генерала Орановского.
Борис Савинков, назначенный генерал-губернатором Петрограда и теперь организующий отпор корпусу Крымова, выпустил воззвание: «В опасный час, когда враг прорвался через наш фронт и когда пала Рига, генерал Корнилов попытался дискредитировать Временное правительство и революцию и примкнул к рядам ее врагов».

Позднев:
Корнилов и Крымов связывают большие надежды с силами туземной дивизии. Конники с Кавказа не вовлечены в русские политические дискуссии, зато в их исторической памяти живут жестокости русских при покорении Кавказа. Есть опасения, что дивизия может пролить немало крови на улицах Петрограда.
Навстречу дивизии выезжает делегация во главе с председателем Исполкома Всероссийского мусульманского съезда Ахмедом Цаликовым. Любушкин взял у него интервью.

Цаликов Ахмед Тембулатович, 1882 года рождения. Осетин. Член РСДРП с 1905 года, меньшевик. Один из организаторов Всероссийского мусульманского съезда в 1917 году, выступал за культурную автономию мусульман в составе единого Российского государства.

Вокзал
Цаликов и Любушкин, группа кавказцев-политиков.

Любушкин:
Ахмед Тембулатович, насколько велика угроза Петрограду от войск Туземной дивизии, которые входят в состав корпуса Крымова?

Цаликов:
Пока эта угроза велика. Наших братьев-мусульман используют в темную. Но мы откроем им глаза. Мы расскажем, что генерал Корнилов хочет восстановить ту империю, в которой угнетались все народы, в том числе и народы Кавказа. Что он хочет вести войну до полного взаимного уничтожения народов. Я уверен, что мы найдем те слова, которые достигнут самого сердца наших братьев-мусульман, и Туземная дивизия не пойдет на Петроград.

Позднев:
Что же, будем надеяться, что у него получится убедить кавказцев, и колонны Крымова не станут штурмовать позиции защитников Петрограда – иначе гражданская война разольется по всей стране.

Редакция, 31 августа.

Позднев:
Ну что, товарищи, похоже и эту политическую грозу мы пережили. Дай Бог, последняя. Наш Любушкин сообщает, что войска Крымова окончательно завязли под Лугой. Солдаты отказываются идти на Петроград.
Крымов согласился выехать в столицу для объяснений. Можно сказать, что угроза Петрограду миновала.
Все это нужно скорее дать в номер, успокоить граждан. А то по всему Питеру патрули красной гвардии – с трудом проехал сюда.

Славская:
Демократия прошла испытание на прочность. Революционная армия отказалась служить инструментом в руках кандидата в Бонапарты.

Мрачник:
Но сам Корнилов окопался в Могилеве и может еще оказать сопротивление. Там есть лично ему преданные войска.

Позднев:
Нужно послать туда Любушкина. Работайте…

Встает, выходит. В коридоре его догоняет Витин.

Витин:
Срочное сообщение – только что передали. После разговора с Керенским генерал Крымов застрелился. Какая трагедия, какая утрата для отечества. Его кровь – и на нас, не поддержавших восстановление порядка.

Позднев (смущенно):
А при чем здесь мы? Корнилов и Крымов обманули наши надежды. Я и сам был готов помочь в их добрых намерениях. Но когда они решились выступить против правительства – увольте, это не для нашей газеты.
Вот, Савинков – на что сторонник твердого порядка, а и то предпочел остаться с Керенским. Ах, все-таки перемудрил Борис Викторович. Я так ему доверился, а он дал таки маху.
В наше время можно идти с правительством против Советов, но не против Советов и правительства одновременно.

Ставка, 1 сентября.

Стоят генералы Алексеев и Корнилов, в углу стоит Завойко.

Алексеев Корнилову (ворчливо):
Да, наломали Вы дров, молодой человек. Придется теперь Вам отдохнуть, подумать. Да-с. О безопасности своей не беспокойтесь – Вас будет стеречь Ваша же охрана. Но извольте направиться с ней в Быхов, под арест. Так-то.

Алексеев стоит в нерешительности, потупясь, потом выходит.

Корнилов снимает китель, подходит к столу:
В горле пересохло.

Завойко наливает из графина стакан воды.
Корнилов выпивает и швыряет стаканом в солдатиков и статую Наполеона. Садится в кресло:
Кругом изменники, дураки и обманщики. Как все было продумано, а лопнуло пузырем. Все кончено теперь.

Завойко (поднимая статуэтку Наполеона и ставя ее на место):
Ничего еще не кончено. Эти говоруны не остановят наше святое дело. Теперь их сожрут большевики, как пить дать. А потом, когда это случится, позовут нас. Потому что с большевиками можем справиться только мы. Нужно просто ждать.

Петроград, 1 сентября.

Керенский в окружении военных и политиков идет по Дворцовой площади по маршруту, которым шел Савинков, но в обратном направлении. Подходит к прессе у Александрийского столпа.

Любушкин:
Александр Федорович, каковы итоги Корниловской истории?

Керенский (торжественно, грозно):
Мятеж Корнилова ярко высветил, кто есть кто. Будут сделаны важные выводы по назначениям. Теперь власть от распавшегося правительства переходит к Директории во главе со мной. В нее войдет пять членов – истинные революционеры и патриоты. В ней не будет место людям, которые сотрудничали с мятежником или проявили колебания.
Это дает нам свободу рук, возможность принять решительные назревшие меры. И я могу объявить вам, что отныне Россия провозглашается республикой.

Любушкин:
А какие меры будут предприняты для расширения политической базы власти?

Керенский (насмешливо):
Вы смеетесь? Политическая база власти широка как никогда, впервые ей ничего не угрожает, кроме внешнего врага. Враги революции и демократии низвергнуты в пыль, и мы можем спокойно довести страну до Учредительного собрания.

Редакция

Позднев (тоном подведения итогов):
Итак, теперь мы живем в Республике во главе с Директорией Керенского. Провозглашение России республикой, не дожидаясь вердикта Учредительного собрания по такому важному вопросу – еще один символ бесповоротного разрыва с тем прошлым, к которому нас хотел вернуть Корнилов.

Мрачник:
Строго говоря, Корнилов не выступал за монархию. Хотя история революций учит нас, что вслед за установлением военной диктатуры часто возвращается и монархия.

Позднев:
У нас есть интервью одного из лидеров победившей демократии Ираклия Церетели.

Обстановка Смольного института, много красных полотен и простые стулья. Сидят Позднев и Церетели.

Позднев:
Каковы с Вашей точки зрения последствия Корниловского мятежа?

Церетели (уверенно):
Мы многое поняли в эти дни. Демократия была расколота. В этом была ее слабость, из этого вытекали многие проблемы России. Как ни были велики наши разногласия, Корнилов был встречен сплошной стеной демократии. Принципы единения должны быть сохранены. Необходимо создать единый революционный фронт.

Позднев:
Правильно я понимаю Вашу мысль, что в этот фронт войдут и большевики? Их влияние выросло, сегодня Петросовет впервые проголосовал за их резолюцию.

Церетели (недовольно, но снисходительно):
Я бы не стал преувеличивать значение этого события. Мы считаем, что большевики победили при голосовании, потому что на этом заседании еле-еле набирался кворум. При более солидном кворуме вряд ли они будут контролировать Петросовет. К тому же их резолюция «О власти» была довольно компромиссной, мало отличалась от того, что предлагаем мы, меньшевики. Мы тоже выступаем против новой коалиции с кадетами, за проведение социальных преобразований в стране.

Позднев:
Тем более – есть возможность для компромисса. Вот и Ленин из своего подполья написал статью «О компромиссах».

Документ:

Союз большевиков с эсерами и меньшевиками против кадетов, против буржуазии… испытан только по одному фронту, только в течение пяти дней, 26–31 августа, во время корниловщины, и такой союз дал за это время полнейшую, с невиданной еще ни в одной революции легкостью достигнутую победу над контрреволюцией, он дал такое сокрушающее подавление буржуазной, помещичьей и капиталистической, союзно-империалистической и кадетской контрреволюции, что гражданская война с этой стороны развалилась в прах, превратилась в ничто в самом начале, распалась до какого бы то ни было «боя»…
Если есть абсолютно бесспорный, абсолютно доказанный фактами урок революции, то только тот, что исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками, исключительно немедленный переход всей власти к Советам сделал бы гражданскую войну в России невозможной.

Церетели (высокомерно, затем по ораторски):
Я бы не стал придавать словам Ленина такое значение. Во-первых, для начала нужно, чтобы он вылез из подполья и предстал перед судом. Во-вторых, большевики вообще склонны к демагогии. Это сегодня они говорят о компромиссах. Нужно посмотреть, как они поведут себя завтра. Хорошей проверкой для них будет намеченный на 14 сентября форум всех демократических сил.
Демократия может объединиться на основе демократической программы, оглашенной Чхеидзе на Государственном совещании. Настало время созвать Демократическое совещание, которое станет истинной опорой демократической власти и создаст временный парламент, который просуществует до Учредительного собрания.

12 сентября, квартира Славской.
Из патефона слышится романс.
У стола сидят Славская и Мрачник.

Мрачник:
Пир во время чумы. Спасибо моим родственникам из села Семеновка. Ай, какие помидорчики. А лучок! И сала кусочек. Ну что – по самогоночке, пока никто не видит, как мы нарушаем сухой закон.

Славская:
А по самогоночке. Ну и пайковым хлебушком закусим.

Выпивают, закусывают.

Славская:
Странное дело – жизнь ведем, почти как нищие, а я сейчас совершенно счастлива. Больше, чем в мартовские дни. Как и тогда – ощущение, что всё устроится, а мы будем вспоминать эти дни с ностальгией.

Мрачник:
Да, теперь пожалуй наладится. Хитрец Керенский всех обыграл – и левых, и правых, общественность сольется в демократическом экстазе и, держась за ручки, добредет до Учредительного собрания. А оно уже примет необходимые, хотя и не всегда популярные меры.

Славская:
А как же твоя знаменитая мрачность?

Мрачник:
Влюбленный Мрачник теряет свою мрачность.

Хватает ее в охапку и переносит на кровать.

Поезд Олилла – Гельсингфорс, сентябрь.
Вагон битком набит солдатами, матросами и немного небогатых штатских. На переднем плане стоит тетка в платке. Камера приближается к ней.

Справка

Крупская Надежда Константиновна, 1869 года рождения. С 1890 г. участвует в социал-демократическом движении. В 1898 г. в ссылке вышла замуж за Владимира Ульянова (Ленина). Член РСДРП с 1898 г., большевичка. Депутат Выборгской районной думы Петрограда.

Солдат:
Достало все. Ведь вроде умных людей к власти мы привели, и что?

Крестьянин:
Умные-то, когда слова говорить. А сделать ничего не умеют. Вот, в город курей везу, а что я за них получу для жизни. Гвоздей горсточку да проволоки моток. Тьфу.

Рабочий:
Мы-то курей давно не видали. Хотя и не бездельники вроде, и могли бы нормально жить.

Матрос:
Не, не могут эти Керенские ничего наладить. Тут нужен знаток, и с руками. Вот я мотор наладить могу, а они что ж.

Рабочий:
Государство всеж таки не мотор, посложнее будет.

Солдат:
А что в нем такого сложного?! Вот, большевики все просто объясняют. Здесь рабочие и солдаты, там – буржуи с прислужниками государством рулят. Нужно сесть за руль и ехать.

Рабочий:
Эк у тебя все просто. Они же руль под себя наладили.

Матрос:
Вот ты и переналадишь. Тебе Советы на что даны? Советы - тоже машина. Только под нас налаженная.

Рабочий:
Советы это – да. Но не хотят господа Керенские с ними считаться.

Матрос:
Так надо заставить. А кто не хочет считаться – тех за борт. Вот мы недавно пару корниловцев в Выборге утопили натурально и при всем народе. Остальные офицеры стали шелковые.

Солдат:
Офицеры шелковые, говоришь? Это хорошо. Пора и Керенского за борт. А то поздно будет.

Одобрительный гул.

Крупская выходит из вокзала Гельсингфорса, садится на лавочку, устало вытягивает ноги. Ухмыляется:
«Пора и Керенского за борт. А то поздно будет». Не забыть рассказать Ильичу. Пожалуй, ему это будет интересно.

Смольный, резиденция Петроградского совета, помещение фракции большевиков, 14 сентября.

Длинный стол, заваленный бумагами.
Присутствуют Свердлов, Сталин, Каменев, другие большевики.

Каменев (тоном лидера, порываясь идти):
Пора ехать на Демократическое совещание. Там уж мы попробуем поднажать на наших нерешительных друзей социалистов. Не глупо, хаотично, как в июле, а по всем законам политической тактики. Чтобы выкинуть кадетов на обочину истории и создать правительство социалистов, опирающееся на Советы. Это позволит наконец сдвинуть ситуацию с мертвой точки и начать менять прогнившую страну, спасать людей от голода.

Сталин (ворчливо, не торопясь вставать с места, хотя движение остальных – идти за Каменевым):
Но они навязали нам в Демократическое совещание кучу всякой шушеры – там и земства, и кооператоры, и черт знает кто еще. Если эта штука создаст правительство, за нас там вряд ли проголосуют. А правительство без нас – это новая керенщина. Хоть с кадетами, хоть без них – ни на что реальное не решатся.

Свердлов:
Но сейчас уже не июль. За нами – неплохие силы. После перевыборов Советов за нами – крупнейшие центры. И Петросовет, и Моссовет, и Киев, и приличная часть войск. На выборах в Московскую городскую думу мы получили больше половины голосов. Они не смогут нас проигнорировать.

Каменев:
Во всем они нам, конечно, не уступят, но будет чем торговаться.

Входит Крупская.

Крупская:
Есть вам письмо от Ильича.

Сталин:
Очень вовремя. Что там?

Свердлов читает, потом говорит:
Невероятно! Ильич считает, что возможности для компромисса исчерпаны. Если Демократическое совещание не примет наши условия, а это скорее всего так и будет…
Вот это да. Ильич предлагает восстание. «Середины нет. Ждать нельзя. Революция гибнет».

Каменев (удивленно и возмущенно, разворачиваясь от выхода):
Он что там, в Финляндии, с ума сошел?! Какое восстание?!

Свердлов:
Вот, даже предлагает план: окружить Демократическое совещание и арестовать депутатов. Лихо.

Каменев:
Надеюсь, никто здесь не собирается следовать этому плану? Я думаю, будет правильным пока это письмо сжечь. Как будто его и не было.

Сталин неторопливо выбивает трубку в пепельницу, убирает трубку, складывает письмо и кладет в карман. Говорит, улыбаясь:
Письма не горят.

Четвертая серия
Осень революции

Редакция 14 сентября

Позднев:
Сегодня, товарищи, у нас очень важные, хотя и давно ожидаемые новости. В Петрограде, в здании Александринского театра открывается Демократическое совещание. Форум, который призван подвести итоги революции на ее последнем этапе – накануне выборов в Учредительное собрание. Конечно, мы все понимаем, что только Учредительное собрание – парламент, избранный всеми гражданами на основании всеобщего равного прямого голосования – имеет право разрешить основные проблемы, стоящие перед Россией. Но чтобы дожить до этих выборов, нам нужна политическая стабильность. Наконец мы достигли единения всех революционных сил. Наконец у нас есть возможность обрести демократию и спокойно провести выборы в Учредительное собрание.

Александринка.
Титры: «Открытие Демократического совещания в Александринском театре».

Фойе театра, ходят люди в гимнастерках, кожанках и пиджаках. За спиной обозревателя лестница, по которой они поднимаются в сторону зала.

Позднев стоит у лестницы, пишет в блокноте.
Его голосом зачитывается текст.

Здесь собрался подлинный цвет нашей страны. Здесь и выдающиеся теоретики марксизма – меньшевики. Здесь и овеянные славой эсеры. Здесь и кооператоры – основа нашего будущего экономического подъема, и представители новоизбранных земств – краеугольный камень нашей демократии. Даже хулиганствующие политики - большевики тоже здесь. Не удивительно – в обстановке социальных бедствий их влияние сильно возросло.
Какое правительство создаст Демократическое совещание, чтобы оно довело нас до Учредительного собрания? Доверит ли оно снова власть Керенскому?
Премьер-министр выступил на совещании и ответил тем, кто считает, будто у него теперь нет политической опоры:

На трибуне Керенский.

Керенский:
Не думайте, что я вишу в воздухе. Имейте в виду, что если вы что-нибудь устроите против меня, то остановятся дороги, не будут передаваться депеши!

Аплодисменты одной части зала, хохот другой (можно показать зал, где это происходит, можно – только первый ряд).

Керенский сходит с трибуны, поднимается Троцкий:
Товарищи, у нас много разногласий относительного будущего правительства. Но я спрашиваю вас: есть ли у нас разногласия относительно того правительства, которое сейчас правит и говорит именем России? Я здесь не слышал ни одного оратора, который взял бы на себя малозавидную честь защищать Директорию, или ее председателя Керенского…

Аплодисменты, шум, выкрики:
Да здравствует Керенский! Вон! Довольно!
Долой Керенского! Вся власть советам!

Троцкий:
Власть необходимо передать наиболее представительному объединению трудящихся – Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!

Мартов:
Выступая от имени большинства ЦИК советов, заявляю, что необходимо решительно отвергнуть всякое соглашение с кадетами, всякую безответственную власть и приложить свои силы к делу создания истинно революционной власти, способной разрешить неотложные задачи революции и ответственной, впредь до Учредительного собрания, перед полномочным представительством трудящихся народных масс.

Фойе.
Стоят сотрудники редакции.

Витин:
Похоже, большинство собравшихся не склонно больше доверять власть Керенскому, хотя и тут у него есть сторонники.

Славская (с надеждой):
Может быть, они сумеют создать, наконец, правительство, имеющее широчайшую опору в обществе – в Советах, в земствах, в профсоюзах и кооперативах?

Мрачник:
Но если членам совещания опять не удастся договориться о конструкции такой власти, то Керенский оставит власть при себе – по крайней мере до созыва Учредительного собрания.

По коридору стремительно идет Керенский в окружении адъютантов.
Видит Чернова, резко поворачивается к нему.

Керенский:
Так и знайте – если вы здесь не договоритесь, я буду считать, что у меня развязаны руки.

Чернов:
Вы не можете формировать правительство вопреки воле демократии.

Керенский:
Вот и определитесь – какая это воля. Если сможете.

Керенский идет дальше, бросает адъютанту:
Болтуны.

Прохаживаются Каменев, Мартов, Троцкий

Каменев Мартову:
Однородное демократическое правительство, которое можно создать здесь, на Совещании, мы поддержим по крайней мере до Съезда Советов. Это обеспечит мирное развитие революции. Такому правительству никаких угроз слева не будет.

Мартов:
А после Съезда советов?

Каменев (поглядывая на Троцкого):
Тут гарантии давать трудно – Съезд имеет полное право взять власть.

Мартов (удивленно, возмущенно):
С какой стати! Ведь в Советах не представлены очень многие силы России.

Троцкий (задорно, полемично):
И хорошо, что не представлены – не будут путаться под ногами пролетариата и крестьянства.
Съезд – это не искусственно скомбинированное Демократическое совещание. Съезд избирают реальные органы самоуправления рабочих, крестьян и солдат – Советы. Так что волю пролетариата и армии определяет именно он, а волю крестьянства выскажет крестьянский Съезд. Вот она –демократия на деле, а не ваши говорильни.
Кто с Советами – тот сможет войти и в новое, советское правительство. Кто против – посторонись, не мешай работать.

Мартов (возмущенно):
То есть вы обещаете поддержку правительству не до созыва Учредительного собрания, а всего на месяц? Кому нужна такая поддержка, которая позволит вам за этот месяц подготовить очередную каверзу.

Отдельно стоят у столика, едят бутерброды Церетели, Чернов и Савинков

Чернов:
Кадетов больше пускать в правительство нельзя. Это же отъявленные контрреволюционеры, интриганы. С ними ничего не получится – любому полезному делу они будут вставлять палки в колеса.

Церетели:
Боюсь, Александр Федорович не видит без них будущего правительства. Он с либералами сработался, да и каких-то реформ до Учредительного собрания проводить он не собирается.

Чернов:
Тогда к черту Александра Федоровича! Нужно немедленно действовать, иначе страна просто развалится.

Савинков:
А что собственно сделает это ваше демократическое правительство из социалистов и без кадетов? Накормит города? Каким образом вы сделаете это лучше, чем делается теперь? Успокоит крестьян? Но ваши меры по разделу помещичьих земель все равно должны быть освящены авторитетом всероссийского парламента. Иначе все это будет незаконно и непрочно. Или у Вас есть рецепт прекращения войны?
Нет, пусть уж Александр Федорович несет сей крест, принимает на себя все тумаки во время предвыборной кампании. А потом на Учредительном собрании найдем кого-нибудь получше на роль председателя правительства.

Чернов:
Важно начать действовать. Уже это одно изменит настроения людей, которые вот-вот готовы взбунтоваться из-за бездействия правительства.

Савинков (с издевочкой):
Тогда, дрожайший Виктор Иванович, придется ломать Партию эсеров. Потому что треть ее – за сохранение Керенского во главе Временного правительства. От добра добра не ищут, любой неосторожный шаг свалит Российскую повозку в канаву, где её поджидают на разграбление большевики и корниловцы.
Будешь ли ты в разгар предвыборной кампании раскалываться с бабушкой русской революции Брешко-Брешковской, председателем Крестьянского совета Авксентьевым, с Гоцем, с которыми пуд соли съели?

Чернов:
Гоц против Керенского…

Савинков:
Но власть брать сейчас боится. И правильно делает – как и наши друзья меньшевики.

Чернов:
Большинство эсеров против коалиции с кадетами.

Савинков:
Но и против союза с большевиками. Расколешь партию – с кем останешься? С этим наивными дурачками из левого крыла? С Машей Спиридоновой и ее политическими ухажерами Камковым и Карелиным? Виктор, нужно сохранить Партию эсеров.
Ладно, меня записали в корниловцы, и может быть я даже выйду из партии, чтобы не портить ей реноме. Но Чернов – это знамя единого движения, народного социализма. Он не может раскалывать партию, он должен учитывать все мнения.

Чернов приосанивается. Звучит звонок к заседанию. Чернов важно идет в зал в окружении сторонников.

Тобольск 20 сентября
Бывший губернаторский дом, двор, деревянный забор.
Николай II и царевич Алексей пилят дрова. Одеты в добротные чистые гимнастерки. Александра Федоровна громко и несколько нервно говорит с крыльца:
Только осторожнее. Чтобы ни одной царапины у Алексея. Ники, ты же понимаешь.
Уходит в дом.

Николай останавливается передохнуть:
Что-то ты сегодня долго говорил с охраной. О чем тебе говорить с нашими сторожами?

Алексей:
Да так… Солдату нравится Ольга. Еще спрашивали про матушку… Неудобно повторять. Я объяснило им, что про Распутина – это одни слухи. Хорошо, что им хватило ума не спрашивать об этом саму Государыню.
И потом – если с ними не говорить, то от кого узнавать новости?

Николай (задумчиво):
Мой народ увлечен сплетнями, в то время как ему готовят реки крови и новый деспотизм. Интересно, кто станет российским Кромвелем или Наполеоном?

Алексей:
Хорошо бы Робеспьер не появился.

Николай:
В нашем положении это почти одно и то же. Сначала мне отрубят голову, потом тебя возведут на трон. Так было в Англии, да и во Франции почти также.

Алексей:
Что Вы такое говорите, Ваше величество. История не может все время повторяться.

Николай:
Хорошо бы, чтобы не повторилась…

Снова пилят.

Николай:
Хотя… Хорошо бы, чтобы она не повторилась в части цареубийства. Но трон должен вернуться к нам – иначе России конец. Будет что-то другое, но не Россия. Представляешь, если на трон сядет какой-нибудь еврей или, скажем, грузин! Большая Грузия вместо России – мыслимо ли!

Алексей:
Грузины – добрые подданные…

Николай:
Подданные-то они добрые, а вот сейчас взялись Россией править… Керенский не может с ними совладать. Похоже не тянет он на Наполеона…
А может быть они просто поубивают друг друга? Всем ведь от этого будет лучше. Может быть нужен именно Робеспьер, чтобы расчистить дорогу порядку. В конце концов, когда пилят лес – опилки летят…
Зачем Керенский загнал нас сюда, в Тобольск? Хочет спасти, или сохраняет для гильотины? Или сам еще не решил?
Осторожно, здесь сучёк.

Останавливаются, смотрят на сучёк.

Алексей:
Может быть, запилить рядом, обойти его. Мы ведь не торопимся.

Николай:
Да, пожалуй… Сейчас не нужно торопиться. Время работает на нас. Россия видит, к чему привели эти самозванцы. Россия скажет своё слово. Так или иначе, Россия не может без царя. Хорошо бы, чтобы вернулась законная династия, но с них станется – они могут и новую учредить…

Снова пилят.

Редакция 22 сентября.

Позднев (с добродушным недоумением):
Слушайте, друзья, что там творится на этом вашем Демократическом совещании? Что-то они меня совсем запутали. Куча проектов разных резолюций, а результата все нет. Им что там, делать нечего?

Витин (с недоброй иронией, тоном рассказчика):
Эти отцы демократии не только Вас запутали, но и сами запутались. Третьего дня они голосовали вопрос о власти. Так насмешили весь мир. 766 делегатов против 688 проголосовали за коалицию как принцип построения власти. При этом Чернов, например, воздержался. Он вообще теперь мечется между лагерями и непонятно, чего хочет. Эсеры, которые еще неделю назад держали удачу за узду, разваливаются на глазах.
Затем принялись голосовать – какую коалицию надобно. 595 делегатов отвергли участие в правительстве кадетов. Вроде бы все ясно. Но когда стали голосовать резолюцию в целом, то против нее выступили и сторонники Керенского, рассчитывающие на коалицию с кадетами, и большевики, которым вообще не нравится идея коалиции с кем-то правее социалистов. В итоге резолюция собрала лишь 183 голоса против 813. Совещание осталось без резолюции. Потом, правда, левые крылья эсеров и меньшевиков одумались и проголосовали, как им сказали товарищи из ЦК. Большевики к этому времени уже стали уходить с этого совещания – смысла в нем нет, говорят. Смех, да и только.

Мрачник:
Да уж, победители Корнилова понаставляли друг другу подножек. Центристы провалились, что снова дает шансы крайностям.

Позднев:
Но Демократическое совещание все же выбрало временный парламент – Демократический совет. Может быть, он создаст правительство?
Там собрались очень достойные люди – куда лучше, чем в прежней Думе. Они представляют и Советы, союз городов, и кооператоров, и учителей, и мусульман, и национальные группы. Возглавляет Совет видный эсер Авксентьев, я видел в списке видных ученых Сорокина и Чаянова…

Любушкин (входит, говорит запыхавшись):
Только что узнал – Керенский решил сам формировать правительство – безо всякого предпарламента.

Позднев:
Ну вот, есть еще порох в пороховницах Александра Федоровича. Дождался завершения демократической говорильни, и вернул себе бразды правления.

Мрачник:
Но страна уже другая. Если раньше люди готовы были слушать умных говорунов, то теперь они хотят дел. А правительство, сформированное по принципу «лебедь, рак и щука» на дела не способно. Политические берега разъехались, и Керенский, как акробат, идет по ниточке над пропастью. Но вся страна не сможет пройти за ним.

Славская (возмущенно):
Обманщик! Он же обещал считаться с Демократическим совещанием, а сделал по-своему. Упрямец и обманщик!

Мрачник:
Это ты о ком?

Славская:
О Керенском, конечно.

Мрачник:
О твоем любимом Керенском?

Славская:
Мой любимый – это ты. А Керенский – фигляр и обманщик.

Мрачник (задумчиво и иронично):
Да уж, если в нем разочаровываются даже такие поклонницы, как ты, плохи его дела. Своими политическим кульбитами он расчищает место для своих противников. Если всю полноту власти все-таки возьмут большевики, они должны будут поставить Керенскому памятник за то, как он помог им в этом деле.

Позднев (удивленно, насмешливо):
Ну уж это Вы дали лишку! Большевики у власти? Это невероятно. Еще Каменева и других правых большевиков в какую-то коалицию могут взять – младшими партнерами. Но возглавить правительство большевики не могут – это же партия хаоса и утопии. Вы еще скажите – анархисты придут к власти. Это же нонсенс!

Мрачник:
У анархистов нет Ленина.

Пустынная улица, ветрено.
Торопливо идут два человека. Порывом ветра с одного из них сдувает кепку – вместе с волосами. Зритель понимает, что это – парик, а человек – Ленин (без бороды). Ленин хватает парик и кепку, отряхивает парик, оглядывается, прилаживает его на голову. Озираясь по сторонам, они торопливо уходят.

Редакция 7 октября.
Сотрудники редакции. Разложены карты.

Витин заканчивает доклад:
Таким образом, в ходе сражения за Моонзундские острова Балтийский флот оказал серьезное сопротивление немцам. При соотношении сил 300 германских кораблей на 116 наших немцы потеряли 9 кораблей, а Балтийский флот только два, один из которых – линкор «Слава» – был затоплен собственной командой, чтобы не достался врагу. Однако из-за слабости наших сухопутных сил эти острова германцы захватили. Угроза нависла над Эстляндией, а может быть – и над Петроградом.

Позднев:
Что еще сегодня в номер?

Витин:
Сегодня открывается Временный совет республики.

Позднев:
Это наш временный парламент?

Мрачник:
Парламент – это громок сказано. Реальных прав у этой говорильни нет. Так. Предпарламент для выпуска словестного пара.

Позднев:
Но нельзя же так и написать!

Витин:
Я написал оптимистично. Вот:
Здесь собрался подлинный цвет нашей страны. В Совет республики, или как его чаще называют – Предпарламент – вошли наиболее яркие, выдающиеся политики и мыслители. И либералы, и марксисты, и эсеры, и даже большевики. Хотя они как раз обсуждали вопрос – стоит ли им сюда являться. Но вот ведь – явились.

Позднев:
Это какое-то дежавю. С тем же пафосом Вы писали о Демократическом совещании до того, как оно провалилось.

Витин:
Работа такая. Мрачник конечно же прав – говорильня. Но мы должны приучать народ к парламентским процедурам. Вот, слушайте дальше. Демократическое совещание избрало в Демократический совет, как он сначала назывался, 313 членов. Но затем Керенский и кадеты настояли на расширении этого предпарламента за счет более правых сил до 555 членов. По неполным данным, у нас здесь 135 эсеров, 92 меньшевика, 30 народных социалистов, 75 кадетов и 58 большевиков. Остальные представляют беспартийные общественные организации.
Интеллектуальный уровень Совета республики очень высок, конечно. Здесь и Авксентьев, и Мартов, и Троцкий, и генерал Алексеев, и другие звезды.

Позднев:
Ладно, в номер.

Мрачник:
Я бы добавил для объективности, что политическое значение этого органа не больше, чем было бы значение какой-нибудь Академии политический наук. Уже ясно, что созданное 26 сентября новое Временное правительство Керенского не будет ответственно перед Предпарламентом. В крайнем случае – посовещается с ним.

Титры: «Открытие Временного совета республики в Мариинском дворце». В зале рассаживаются люди в костюмах и реже – в гимнастерках.

В кадре трибуна. На ней Троцкий.

Троцкий:
Официально заявлявшиеся цели Демократического совещания, созванного ЦИК Советов, состояли в упразднении безответственного личного режима, питавшего корниловщину, и в создании подотчетной власти, способной ликвидировать войну и обеспечить созыв Учредительного собрания в означенный срок. Теперь Совет Российской республики объявлен совещательным учреждением; на восьмом месяце революции безответственная власть создала для себя прикрытие из нового издания булыгинской думы.
Мы, фракция социал-демократов большевиков, заявляем: с этим правительством народной измены и с этим Советом контрреволюционного попустительства мы не имеем ничего общего.

Троцкий спускается с трибуны, за ним уходит большая группа людей, среди которых видны Каменев и Свердлов.

Снова редакция

Славская (в редакции, удивленно):
Большевики ушли из предпарламента. Надо же, ведь этим они изолируют себя!

Мрачник:
Учитывая их нынешнее влияние, уж и не знаю, кто кого изолирует.

Позднев:
Есть данные об экономическом положении?

Любушкин:
А как же. Имеется. В следующем месяце ожидается получение государством для городов и армии более 33 миллионов пудов хлеба. Это несколько больше, чем в январе, когда царский аппарат собрал 32,5 млн пудов хлеба, но меньше, чем в мае – 52,7 млн. В июне было получено 33,3 млн пудов хлеба. Так что прогнозы министерства продовольствия можно считать оптимистичными. А Рябушинский заявил «нужна костлявая рука голода, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа…»

Позднев:
Нужно еще что-то на четверть полосы.

Витин:
Поступил текст Обращения Собора Русской православной церкви. В нем говорится:

Документ.

«Во множестве приходов различных епархий крестьяне насильственно забрали себе церковную и частновладельческую землю…
… был зверски убит уважаемый священник о. Григорий Рождественский со своим юношей-племянником на глазах жены; заграбив деньги, разбойники бежали, заслышав набат, а собравшиеся прихожане, увидев плавающего в своей крови убиенного пастыря, принялись растаскивать всё оставшееся после грабителей имущество осиротевшей матушки: рожь, овес, яблоки – все, что попадало под руки».

Мрачник (озабоченно):
Да-а-а, картина. Если еще немного потянуть с переделом земли, начнется всероссийская пугачевщина. И авторитет Церкви крестьян не остановит. Плохо у неё совсем стало с авторитетом.

Славская:
Ещё бы. В стране такие перемены, а они все о своем имуществе пекутся. Землю у них крестьяне запахивают. Вот, этот несчастный священник. Беда конечно, что его убили какие-то уголовники. Но можно ли говорить, что это был уважаемый священник, если прихожане проявили такое отношение к его смерти. Похоже, служители Церкви добилась того, что народ её воспринимает наравне с помещиками и капиталистами. А им в ближайшее время, похоже, не здобровать.

Позднев:
Господа… (осекается) …В смысле товарищи. Ну нельзя же так… Все-таки человек погиб.

Мрачник:
Собор счел возможным привести этот частный случай как доказательство более общего явления. Мы обсуждаем явление. Авторитет Церкви падает. Крестьянство – на грани всероссийского бунта. Да и рабочие тоже.

Петроград 10 октября.
Большая комната, обставленная по-домашнему. Стол с белой скатертью, сервант, шкафы, полки с книгами.

Вокруг стола нервно ходят Каменев, Зиновьев с бородой, Троцкий, Свердлов, Сталин и другие люди – всего человек 10.

Зиновьев:
А почему решили собрать ЦК здесь, на квартире Суханова? Он же может явиться в самый неподходящий момент. Суханов – известная сорока, на хвосте разнесет все наши тайны по Петрограду.

Свердлов:
Не волнуйся ты так. Квартира хорошая, просторная. Спасибо жене Суханова товарищу Флаксерман. Она спровадила его на дачу. Во всяком случае здесь, у известного меньшевика, не будут искать ни тебя, ни Ленина.

Каменев:
А Ленин будет?

Сталин:
Обязательно. Его и ждем.

Входит Ленин (без бороды). Собравшиеся со словами «Владимир Ильич», «Наконец-то», «Вот снова с нами» подходят к нему, приветствуют рукопожатиями и похлопываниями по плечу. Каменев и Зиновьев более сдержаны, здороваются рукопожатием.

Свердлов:
Что же, товарищи, начнем. На повестке дня заседания ЦК – вопрос о взятии власти. Слово предоставляется товарищу Ленину.

Ленин:
Товарищи, с начала сентября наблюдается какое-то равнодушие в вопросе о восстании…

Каменев (перебивая):
Владимир Ильич, в начале сентября вы еще предлагали союз эсерам и меньшевикам.

Ленин (быстро парируя):
Но тогда же они и отвергли протянутую руку, обнажив свою контрреволюционную сущность. Если мы всерьез выступаем за передачу власти Советам, то этот вопрос нужно ставить практически. И так время уже почти упущено. Мы должны определенно знать – сколько у нас штыков, где расположены части противника, где – колеблющиеся и как их перетянуть на нашу сторону…

Зиновьев (тоже перебивая, возмущенно):
Но это же бланкизм, ставка на путч, а не народное восстание!

Ленин (снова быстро реагируя на реплику, выбрасывая руку вперед, как каратист, эффектно отбивающий удар):
Настроение пролетариата Петрограда ясное – он поддержит наши действия. Крестьянское движение тоже идет в нашу сторону, этот огонь теперь не так просто будет потушить.
Но сами наши действия должны быть хорошо просчитаны и организационно обеспечены…

Каменев (перебивая):
Почему речь идет только о пролетариате Петрограда?! А провинция?

Ленин:
Наш подъем идет гигантскими шагами по всей России, и главное – на фронте. Но все эти успехи могут рухнуть в любой момент – ведь контрреволюция готовит сдачу Петрограда.
Большинство теперь за нами, массы устали от слов и резолюций. Политически дело назрело. А вот технически – не готовится.

Гул в комнате. Слышны реплики:
- Да силы то есть…
- А если с фронта придут…
- С кем они? С нами или с корниловцами…
- Да уж точно не с Керенским…
- Зато матросы…

Зиновьев:
Нужно ждать Учредительного собрания, оно даст новые возможности…

Свердлов:
Товарищи, к порядку! Владимир Ильич еще не закончил.

Ленин:
Ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с нами, бессмысленно…

Каменев:
Почему же, ведь время работает на нас…

Ленин (с ударением на «работало»):
Время работало на нас, но по мере приближения Учредилки оно будет работать против нас, расхолаживая массы и давая новые возможности для сплочения контрреволюции. Нужно действовать немедленно, решительно, без оглядки на говорунов, в том числе и в наших рядах.

Зиновьев:
Эта авантюра может закончиться новыми июльскими днями, полным разгромом, после которого наша партия уже не поднимется.

Каменев:
Ну хорошо, предположим мы захватим власть. А дальше-то что. Хлеба мы не дадим. Имеется много шансов, что и мира мы не сможем дать. Ничего не получится, пока не начнется революция в Германии и Австро-Венгрии!

Ленин:
Если мы начнем здесь, это ускорит революцию в Европе. Там капиталистическая система еле держится из-за напряжения войны. Во всяком случае, мы сможем продержаться до начала мировой революции.

Документ:

«…наша революция непобедима, если она не будет бояться сама себя, если она вручит всю полноту власти пролетариату, ибо за ним стоят еще неизмеримо большие, более развитые, более организованные всемирные силы пролетариата, временно придавленные войной, но не уничтоженные, а напротив, умноженные ею».

В.И. Ленин. «Удержат ли большевики государственную власть»

Каменев (чеканя слова):
Мы глубочайшим образом убеждены, что объявлять сейчас вооруженное восстание – значит ставить на карту не только судьбу нашей партии, но и судьбу русской и международной революции. Дело идет о решительном бое, и поражение в этом бою было бы поражением революции. Партия пролетариата будет расти. И только одним способом может она прервать свои успехи – именно тем, что она в нынешних обстоятельствах возьмет на себя инициативу выступления и тем самым поставит пролетариат под удары всей сплотившейся контрреволюции, поддержанной мелкобуржуазной демократией. Против этой губительной политики мы подымем голос предостережения.

Последние слова Каменева тонут в гуле и гаме, хотя и слышны.

Троцкий (тоном умиротворителя):
Товарищи, тихо товарищи. Я вполне согласен с товарищем Лениным, что вопрос о восстании назрел, но с ним же я согласен, что восстание не готово.

Зиновьев:
Вот именно!

Троцкий:
Нужно сделать так, чтобы наша подготовка к восстанию не дала Керенскому и стоящим за его спиной корниловцам повода нанести по нам удар. Надо вести дело осторожно и законно. Предстоит Съезд советов. Есть угроза германского наступления. Ведь так?

Каменев:
К чему ты клонишь?

Троцкий:
Нужно создать орган Петроградского совета, который будет готовить восстание. Но для всех вокруг он будет заниматься обороной Петрограда и защитой предстоящего Съезда советов от угрозы разгона Керенским. Созыв Съезда советов – 20 октября – это тот срок, к которому можно приурочить наше восстание, свержение Керенского.

Ленин:
Поздно будет!

Зиновьев:
Все равно авантюра!

Каменев:
Зачем же тогда восстание. Съезд и сам может взять…

Троцкий:
Сам Съезд ничего не возьмет, если его не подкрепить силой.

Сталин:
А что, неплохо придумано.

Коридор или прихожая этой квартиры

В коридор выходит Антонов-Овсеенко. На диване в полумраке целуются здоровенный мужчина и средних лет женщина.

Справка:

Антонов (Овсеенко) Владимир Александрович, родился в 1883 году в семье офицера. В 1901 году окончил Воронежский кадетский корпус, поступил в Николаевское военное инженерное училище, но был отчислен за отказ присягать на верность царю и отечеству. Участник социал-демократического движения с 1901 года. В 1904 окончил Владимирское юнкерское пехотное училище в Петербурге, служил подпоручиком в Варшаве, но перед отправкой на Русско-японскую войну перешел на нелегальное положение. Один из организаторов восстания в Ново-Александрии (Польша) в апреле 1905 года. Неоднократно арестовывался. В мае 1907 года приговорен к смертной казни, замененной 20 годами заключения, в июне бежал. В 1910-1917 годах – в эмиграции. Меньшевик. В мае 1917 года вернулся в Россию, в июне вступил в РСДРП(б). После Июльского кризиса 1917 года арестован, в начале сентября освобожден. В октябре 1917 года – секретарь и член бюро Петроградского ВРК.

Антонов:
Паша, дело есть.

Мужчина отмахивается.

Антонов (с иронией, просительно):
Александра Михайловна! Отпустите молодого человека, у меня к нему дело по партийной линии. Где в конце концов партийная дисциплина? Не по уставу это как-то.

Парочка перестает целоваться.

Справка:

Коллонтай (Домонтович) Александра Михайловна, родилась в 1872 году в семье генерала Домонтовича. По первому мужу Коллонтай. Участник социал-демократического движения с конца 90-х гг. Член РСДРП с 1903 г., большевичкой стала во время Первой мировой войны в эмиграции. В 1917 г. – член Исполкома Петросовета, ЦИК Советов, ЦК РСДРП(б).

Дыбенко Павел Ефимович, 1889 года рождения. Участник революционного движения с 1907 г., примыкал к анархистам. С 1911 г. служил на флоте, в 1912 г. вступил в РСДРП(б). Участвовал в организации антивоенных волнений на флоте в 1915 г., арестовывался. С апреля 1917 г. – председатель Центрального комитета Балтийского флота (Центробалта).

Коллонтай:
От начальников устав
Нарушаем мы устав.

Счастливо смеется.

Антонов:
Слушай, Павел, дело серьезное. Решение принято. Но дата восстания не ясна. Нужно придумать сигнал, по которому ты отправишь в Питер революционную эскадру.

Дыбенко:
А что темнить. Отобьешь телеграмму в Гельсингфорс Центробалту: «Высылай эскадру».

Коллонтай:
Это не разумно. Такую телеграмму любой недоброжелатель может перехватить. Или сообщить противнику о ней. Нужно что-то обыденное. Вот, товарищ Антонов любит, чтобы всё было по уставу. Давайте так: «Высылай устав».

Все трое смеются, Дыбенко и Коллонтай выходят, входит Сталин.

Антонов:
Много все-таки еще в Павле бесшабашности, анархизма.

Сталин:
Ничего, Александра Михайловна его надежно в руках держит. За флот я не волнуюсь.

Квартира Славской.
Славская и Мрачник одеваются, собираясь выходить из дома. Славская одевает кожанку в стиле «чекиста» и кожаную кепку, Мрачник – пальто и котелок.

Мрачник:
Где приобрела кожанку?

Славская:
На рынке обменяла. Наверное, последняя обнова в этом революционном году. Уже и на еду еле хватает.

Мрачник:
Тебе идет военный стиль.

Славская:
Наступает время действий, нужна удобная одежда, чтобы везде успеть, уследить за событиями.

Мрачник:
Ох и наломают они дров этими своими действиями – что и дров не будет хватать.

Выходят на улицу. Колокольный звон.

Мрачник:
Привычный звон, а теперь звучит, как набат. Мы погружаемся в какой-то XVII век.

Славская:
Брось. Не этот набат поведет людей за собой. В детстве я истово молилась, часами стояла в церкви. А сегодня ХХ век на дворе, и всё это воспринимается как обыденность, просто фон жизни.

Порывом ветра с Мрачника срывает котелок. Он нелепо гоняется за ним, пока котелок носит по двору. Наконец берет его в руки, отряхивает.
Славская не двигается, смотрит на него отстраненно, разочарованно, брезгливо.

Славская:
Как все нелепо вокруг. Колокола однообразно звонят. Керенский – болтает, болтает, болтает одно и то же.

Мрачник:
Раньше тебе нравилось…

Славская (обиженно):
Раньше он был вождем революции, ее мотором, а теперь тормоз.

Мрачник:
А кто теперь мотор? Уж не Ленин ли?

Славская (все еще обиженно):
За кого ты меня принимаешь? Ленин – авантюрист. Но и у него в партии есть серьезные люди. Вот, Каменев, например. Да и Троцкий, Луначарский. На одном Керенском свет клином не сошелся. Чернов и эсеры полевее – ты не можешь отказать им в силе мысли.

Мрачник:
В силе воли я могу Чернову отказать.

Славская (хлопает его по плечу):
Вот именно! Нужно же наконец что-то делать!

Мрачник:
А как же Учредительное собрание? Ведь оно же должно утвердить все решения своим авторитетом…

Славская:
Учредительное собрание никуда не денется. Вот, сейчас проведем основные меры, нужные стране, а оно потом пусть утверждает.

Мрачник:
Проведем? Это кто проведет?

Славская:
То правительство, которое придет после Керенского. Хватит ему греть трон в Зимнем.

Мрачник:
Ты что-то слышала нового? Что-то готовится?

Славская (смущенно):
Да так, неопределенно… Были разговоры со Спиридоновой из левого крыла эсеров. Да и наш Любушкин на хвосте принес от большевиков – Каменев и Троцкий еле удержали ЦК от немедленного выступления. Видимо, съезду Советов они-таки преподнесут власть на блюдечке. Ты только не говори никому – я Любушкину обещала, что это – между нами. Хорошо?

Мрачник:
Хорошо, хорошо.

Входят в здание Редакции.

Редакция 20 октября.

Позднев:
Что у нас нового?

Витин:
Военный министр Верховский выступил на объединенном заседании комиссий Предпарламента по военным и иностранным делам. Вообще-то оно было закрытым, но у нас есть информация о том, что он говорил.
Просто большевик какой-то. Он считает, что армия воевать не может. Предлагает уже сейчас раза в два сократить армию и таким образом сэкономить продовольствие для снабжения городов и улучшить качество войск – оставить на фронте более боеспособные части и более молодых солдат. Если сокращение армии спровоцирует наступление немцев, Верховский считает, что можно по-кутузовски отступать вглубь России.
Военный министр требует от правительства немедленно добиться согласия союзников «на прекращение этой истощающей войны, нужной только им, но для нас не представляющей никакого интереса».

Позднев:
А как к этому относится Керенский?

Витин:
Насколько я знаю, Керенский уже разочаровался в Верховском, называет его «Корниловым слева» и собирается уволить в ближайшие дни. Не клеится у Керенского с военными. А он себя еще и в главнокомандующие записал. Стоит ли всё это давать в номер?

Позднев:
Не знаю, подумаем… Вот есть более оптимистичное: Северо-американские Соединенные штаты предоставили России кредитов на 325 миллионов долларов, из которых уже израсходовано на нужды войны и экономики более 187 миллионов. Сообщается, что ассигнованы дополнительные кредиты на 125 миллионов долларов. Глава миссии Красного креста США Уильям Томпсон выделил миллион долларов на помощь страдающим раненым России. По мнению источников в правительстве, часть этих средств может пойти и на патриотическую агитацию.

Славская:
Если давать только позитивные новости и политиков-центристов, нашу газету перестанут покупать. Может быть, для равновесия дать интервью с Троцким. Все-таки он теперь – председатель Петросовета, а не этот скучный Чхеидзе.

Позднев (неохотно):
Ну, возьмите у него интервью при случае.

Мрачник:
Я уже взял.

Смольный.
Троцкий сидит за столом, перед ним Мрачник.

Мрачник:
Начнем с Ваших отношений с Лениным. Еще недавно Вы не были даже членом партии большевиков. А сегодня Вы – ведущий публичный лидер большевизма, в то время как Ленина не видно на публике. В июле Вы не побоялись отдать себя в руки правосудия, в то время как Ленин бежал.

Троцкий:
Я знаю Ленина много лет, и у меня нет сомнений в его мужестве. Партия решила не отдавать его в руки реакции. Но можете не сомневаться – в решающий момент Ленин выйдет из тени, откуда и сейчас ведет большую работу.

Мрачник:
Поговорим об этом решающем моменте, как Вы выразились. Сегодня только ленивый не говорит о том, что большевики готовят переворот.

Троцкий:
Это досужие сплетни. Переворот – нечто верхушечное, а мы переживаем глубочайшую революцию, в которой действуют массы, классы. Вот, обыватели говорили, что мы устроим переворот 20 октября. Сегодня этот день наступил, и мы с Вами спокойно беседуем…

Мрачник:
Но по тем же слухам, переворот был приурочен к съезду Советов рабочих и солдатских депутатов, а этот съезд по техническим причинам был перенесен на 25 октября. Может быть, вы готовите захват власти 25 октября?

Троцкий:
Еще раз подчеркну, что большевики не собираются захватывать власть ради своей партии. Но мы – принципиальные сторонники передачи власти Советам. Мы были такими сторонниками, когда большинство в Советах принадлежало нашим противникам. Сегодня большинство у нас, но в Советах представлены и другие партии. Советы – орган пролетариата, власть в России должна принадлежать ему, а значит – съезду. Соберется съезд, и мы предложим ему сформировать новую власть.

Мрачник:
А если Керенский не отдаст власть?

Троцкий:
Керенский – политический труп. У него нет сил противостоять народу, организованному в Советы.

Мрачник:
А Военно-революционный комитет, ВРК, организован вами, чтобы помочь Керенскому стать трупом физически?

Троцкий:
Ну кто Вам сказал такую глупость?

Мрачник:
Ваши товарищи по партии Каменев и Зиновьев публично высказались против подготовки восстания. Каменев в своем интервью «Новой жизни» за 18 октября спорит со сторонниками вооруженного восстания в партии большевиков. Значит, от ваших потаенных споров зависит судьба страны.

Троцкий:
Вы невнимательно читали это интервью товарища Каменева. Там прямо сказано, что ему «неизвестны какие-либо решения нашей партии, заключающие в себе назначение на тот или иной срок какого-либо выступления», поскольку «подобных решений партии не существует». Вот, цитирую по газете.
(Размахивает газетой).
Что касается ВРК, то это совершенно легальный орган Совета, созданный для нужд обороны Петрограда. В него входят представители многочисленных организаций – Совета, Центрофлота, Совета фабзавкомов, профсоюзов, военных организаций разных партий. И возглавляет его не большевик, а член Партии социалистов революционеров товарищ Лазимир. В бюро ВРК входят еще левый эсер Сухарьков, большевики Подвойский и Антонов-Овсеенко. Как видите, это – не чисто большевистский орган и не инструмент переворота.

Мрачник:
Большое спасибо, что успокоили нас, Лев Давыдович.

Позднев:
Отлично. Даем это в номер.

Славская (возмущенно):
Это нельзя так просто давать!

Позднев:
Почему? Вы же сами только что предлагали!

Славская:
Нужно редактировать!

Позднев:
Что редактировать? Если мы поправим что-то в интервью, нас обвинят в цензуре, направленной против большевиков.

Славская смущается и выходит из комнаты.

Коридор редакции.
Идет Мрачник, Славская подходит к нему, говорит взволнованно.

Славская:
Как ты мог! Как…

Мрачник (изумленно):
Что стряслось?

Славская:
Ты же обещал не говорить…

Мрачник:
Что не говорить?

Славская:
То, что я тебе сообщила конфиденциально. Что выступление против Керенского приурочено к съезду! Это подло!

Выходит, хлопнув дверью.

Здание Генерального штаба 22 октября

Из него выходит Антонов-Овсеенко – с длинными волосами, в широкополой шляпе.

Садится в автомобиль, где сидят люди в кожанках и Подвойский.

Подвойский:
Ну как?

Антонов (раздраженно):
Как, как! Не хотят господа генералы признавать ВРК. Ну, мы им покажем, кто в доме хозяин. Поехали в Смольный. Оттуда дадим указание ВРК всем нашим. В каждой воинской части уже есть наши комиссары, теперь нужно назначить их на каждый важный объект – на телефон, телеграф, вокзалы. И строго укажем, что теперь подчиняться нужно им, а не штабу, который не хочет сотрудничать с Советом.

Автомобиль трогается.

Кабинет Керенского 22 октября

Керенский, офицеры, люди в военизированной одежде, но без погон (политики) – всего человек 10. Керенский сидит, офицеры стоят у стены в ряд, политики нервно расхаживают за Керенским.

Офицер:
Этот ВРК совсем обнаглел. Они потребовали, чтобы любое распоряжение Генерального штаба исполнялось только после того, как будет подписано комиссаром ВРК.

Керенский (подавшись вперед):
Надеюсь, вы их выгнали взашей!

Офицер:
Да, попрощались без любезностей. Но они сделали ответный ход – прислали в части телефонограмму, в которой обвинили Генштаб в том, что он «порывает связь с революционным гарнизоном и Петроградским советом» и «становится прямым орудием контрреволюционной силы». Объявляют, что «никакие распоряжения по гарнизону, не подписанные Революционным комитетом, недействительны».

Керенский вскакивает и проходится до стены и обратно, разминая руки.

Политик (возмущенно):
Это же прямой бунт!

Керенский (размышляя):
Вот что, граждане офицеры. Я, конечно, потребую от них отозвать эту возмутительную телеграмму. Но, скорее всего, они на уступки не пойдут. Может быть, это даже хорошо. Они начали действовать до съезда, и этим дали мне повод, чтобы кончить дело до того, как съезд потребует у меня власть.

Другой политик:
Может быть, разумнее будет договориться? Значительная часть гарнизона уже фактически присягнула большевикам…

Керенский:
Как дела в Петропавловке?

Офицер:
Комендант прогнал комиссара ВРК.

Керенский:
Не так все плохо. У меня больше сил, чем нужно. Они будут раздавлены окончательно. Теперь никакие Черновы не помогут ни Каменевым, ни Зиновьевым.

Близ Петропавловской крепости 23 октября

От Кронверка идет нестройная колонна вооруженных гражданских людей. Рядом по своим делам идет публика. Встречаются двое рабочих, которых мы знаем с февральских дней.

Первый рабочий:
О, привет! А что ты здесь? Ух ты, с винтовкой! Где взял?

Второй рабочий:
Петропавловка к нам перешла со всем арсеналом. Теперь оружие дают всем нашим.

Первый рабочий:
Каким нашим?

Второй рабочий:
А я в Красную гвардию записался. Будем буржуям бошки отрывать.

Первый рабочий (с деланным удивлением):
Это каким буржуям? Грабить что ли будете?

Второй рабочий (возмущенно):
Ты что, совсем политически неграмотный? Вся страна гудит, а ты «грабить будете»! Временное правительство валить будем! Эх ты, темнота!

Первый рабочий (с издевочкой):
Так ведь там, в правительстве, буржуи в меньшинстве. А большинство – эсеры и меньшевики. Ты что, не знал? Эх ты, темнота!

Второй рабочий (недобро):
Эсеры и меньшевики, если они за буржуазное правительство – продались буржуям. Из-за них у меня семья некормлена, и работа на заводе стоит. А настоящие социалисты революционеры – левые, они с нами, работают в ВРК.

Первый рабочий (примирительно):
Да у меня семья тоже некормлена, и на фабрике бардак творится. Но только если вы правительство свалите – чем это поможет? Где хлеба-то возьмете?

Второй рабочий:
Крестьянам землю дадим, а они нам за это – хлеба отвалят. Свои же мужики.

Первый рабочий (сомневаясь):
Ну, ну… Да ладно, свергайте это правительство. Хуже-то все равно не будет.

Второй рабочий (не уверенно):
Так пойдем с нами.

Первый рабочий:
Да ну-у-у. И так дел по горло, чтобы вашими глупостями заниматься.

Редакция 24 октября, утро.
Сотрудники редакции.

Мрачник (докладывает):
Правительство объявило о закрытии большевистской прессы, а также правых газет «Живое слово» и «Новая Русь». Керенский демонстрирует непримиримость к любому экстремизму, но очевидно, что главная цель его действий – большевики. Рано утром юнкера 2-й Ораниенбаумской военной школы по приказу Генерального штаба захватили типографию, где печатались большевистские газеты «Рабочий путь» и «Солдат», и разгромили её. Это – чувствительный удар по большевикам на завершающей стадии предвыборной кампании в Учредительное собрание. Возможно, для партии Троцкого-Ленина это будет казус белли, и на удар Керенского они ответят общим наступлением, о котором все только и говорят. Может быть, Керенский на это рассчитывает и расставил противнику ловушки, о которых мы не знаем?

Любушкин:
Только что стало известно, что воинские части по приказу ВРК очистили от юнкеров типографию. «Рабочий путь», «Солдат» и большевистские листовки печатаются беспрепятственно.
Юнкера заняли мосты и развели их. Таким образом, Петропавловка и крупные силы красной гвардии Выборгского района оказались отрезанными от южной части города, где расположены Зимний дворец и Смольный институт, и где развернется основная борьба.

Смольный, 24 октября
За длинным столом, заваленным бумагами, сидят Троцкий, Каменев, Подвойский, Свердлов.

Входит Антонов-Овсеенко:
Пора на что-то решаться. Керенский перешел в наступление.

Каменев:
Съезд откроется завтра. Нужно еще немного подождать, больше выдержки, товарищи.

Подвойский:
А если завтра они уже нас разгромят и разгонят Съезд?

Троцкий:
Нет, ждать больше нельзя. Нужно вызывать флот из Гельсингфорса и переходить в наступление здесь.

Антонов-Овсеенко:
Ну что, отсылать условный сигнал Дыбенко в Гельсингфорс?

Свердлов:
Отсылай, отсылай. Если выступим на день раньше, товарищ Каменев нас простит. А вот если один день промедлим – история нас не простит. Ильич правильно говорит: «вчера рано, завтра поздно».

Каменев (обеспокоенно):
А как же съезд…

Троцкий:
Да не бойся, вернем мы власть съезду, вернем.

Антонов-Овсеенко:
Отправляю телеграмму: «Центробалт. Дыбенко. Высылай устав. Антонов».

Петроград 24 октября.
Трактир.
Сидят Витин обозреватель и офицер. На столе тарелка с хлебом, картошкой и луком.

На сцене певец поет куплеты о политиках 1917 года. Слышен припев:

Избавляйся от зевоты,
Раз попал ты в буйный век.
Это шанс проверить, кто ты –
Кролик или человек.

Офицер:
Проклятый сухой закон. Даже водка у них кончилась. Раньше втихую наливали.

Витин (презрительно):
Помню, помню, как вы напивались в корниловские дни.

Офицер (немного оправдываясь):
Да не сильно. Мы бы показали большевикам тогда, если бы Крымов вошел в город…

Витин:
А сейчас?

Офицер:
Сейчас – другое дело. Я даже пальцем не пошевелю. А некоторые мои товарищи так и вовсе большевизированными частями командуют.

Витин:
Откуда такая метаморфоза?

Офицер:
Никакой метаморфозы. Сейчас большевики сожрут предателя Керенского. А потом уже народ их сметет. Прав Милюков – не нужно мешать естественному ходу событий. Потом придет наше время, и мы вцепимся в глотку большевикам. Но не сейчас. Сейчас нужно тихо сидеть и смотреть ваши репортажи.

Смеется.

Редакция 24 октября, день
Сотрудники редакции.

Позднев:
Коллеги, так у нас началось восстание в городе, или нет? И кто на кого наступает?

Мрачник показывает на карте Петрограда:
Пока события развиваются довольно вяло. Правительство находится в Зимнем дворце. Продолжает работать Предпарламент в Мариинском дворце. На стороне Зимнего дворца юнкера школ прапорщиков, часть казаков и женский ударный батальон. Всего около 2-3 тысяч человек.
Опорным центром большевиков, Петросовета и его ВРК является Смольный институт, где планируется открытие II Съезда советов рабочих и солдатских депутатов. Он превращен в настоящую крепость. Остальные силы большевиков пока не ясны. Гарнизон составляет 150 тысяч человек, но большинство частей объявили нейтралитет. На стороне большевиков около трети гарнизона, а также крейсер «Аврора», который подошел к Николаевскому мосту. Говорят о прибытии эскадры в 25 кораблей поменьше с десантом тысяч в десять матросов.
Матросы и красная гвардия уже захватывают мосты, которые юнкера развели накануне, и опускает их. Это вызывает радость обывателей – теперь снова ходят трамваи через Неву. Обстановка в городе довольно спокойная.

Мариинский дворец. Титры «Временный Совет Российской республики».

Керенский на трибуне размахивает бумагой:
Вот перехваченная нами записка большевистского ВРК о приведении в боевую готовность одного из полков. Какие еще нужны доказательства заговора! Надеюсь, теперь Совет республики поддержит самые решительные действия по разгрому гнезда путчистов в Смольном!

Под овации сходит с трибуны и удаляется.

На трибуну входит Мартов, звучат овации.

Мартов:
Сейчас мы услышали призывы обанкротившегося премьер-министра развернуть кровопролитие в Петрограде, чтобы его власть продержалась подольше. Надеюсь, Совет республики не согласится с таким решением назревшего кризиса. Большевики сильны бездействием правительства. Но не бездействием карательных сил, а бессилием реформаторской воли. Можно выбить оружие из рук большевиков, немедленно приняв ряд очевидных и назревших решений. Россия должна провозгласить готовность заключить перемирие с Германией и её союзниками, правительство немедленно должно передать помещичьи земли крестьянским земельным комитетам для их последующего раздела. Мы должны создать делегацию, которая предъявит эти требования правительству. Ещё не поздно перехватить у большевиков инициативу!

Овации.

Редакция.

Витин рассказывает коллегам:
После дискуссии предложения Мартова были приняты, к Керенскому направлена делегация в составе председателя Предпарламента Авксентьева, меньшевика Дана и эсера Гоца. Создан Комитет общественного спасения из представителей городского самоуправления и органов революционной демократии. В контакте с Временным правительством он должен взять на себя власть в Петрограде. Возможно это – основа будущего правительства, которое может быть создано, если Керенский не примет предложений Предпарламента.

Мрачник:
Между тем заседает и Городская дума, которая призывает граждан сплотиться не вокруг Временного правительства, а вокруг нее самой как полномочного представительного органа. Думой создан Комитет общественной безопасности во главе с городским головой Шрейдером. В общем, растет количество посредников и претендентов на формирование нового правительства вместо нынешнего.

Петроград 24 октября, вечер.

В пустом трамвае едут Ленин и его охранник. Ленин, лицо которого перевязано платком так, как будто болят зубы, стоит около вагоновожатой:
А что это вагон совсем пустой? Вроде и час непоздний.

Вожатая:
Вот чудак, откуда ты только выискался? Неужто не знаешь, что в городе делается!

Ленин (игриво):
Не знаю, а что такое? Я только с вокзала.

Вожатая:
В городе стрельба началась. Кто ж, кроме таких как вы чудаков будет на трамваях разъезжать. Нормальные люди или по домам сидят, или с оружием на грузовиках катаются. Собираются буржуев бить. Революция будет.

Ленин:
А что, как думаете, получится революция?

Вожатая:
Отчего не получиться. Чай научились за столько месяцев революции-то делать. Вон, смотри, патрули кругом, с Петропавловки по мосту стреляли. Видать, обложили отсюда уже Зимний.

Ленин:
Обложили, говорите. Это славно. А с другой стороны крепко обложили?

Вожатая:
С другой стороны мой трамвай не ездит, но, говорят, там целый крейсер стоит, наверное и матросов высадил.

Ленин:
А по другую сторону Невы трамвай далеко ваш идет? До Обводного идет? Там что?

Вожатая:
Там красная гвардия, путиловцы. А солдаты – черт их разберет, за кого они. Но вроде с красной гвардией за одно.

Ленин:
Важно, чтобы держали под контролем подходы к городу с юга. Ой, важно, чтобы не пропустили подхода противника с фронта. Как думаете?

Вожатая:
А я почем знаю.

Охранник:
Нам пора выходить.

Вожатая:
Смотрите, на пулю не нарвитесь. Вы хоть и не буржуи, а пуля дура.

Сходят с трамвая и идут по темной пустынной улице. Появляется «полицейский» патруль.

Охранник:
Владимир Ильич, быстро идите вперед и в подворотню, я их задержу.

Ленин уходит, охранник идет навстречу полиции, сжимая в кармане пистолет.

Полицейский:
Что мужик, шляешься тут? Пропуск есть?

Охранник:
Какой пропуск, я тут живу? Что, уже и рядом с домом прогуляться нельзя. Развели порядки, хуже чем при царе. Вы что, жандармы?

Полицейский:
Я тебе покажу, жандармы! Сейчас получишь у меня дубинкой. А ну, марш домой, и чтоб я тебя здесь не видел.

Охранник уходит вслед за Лениным, полицейские поворачивают в сторону.

Ленин и охранник подходят к Смольному, перед ним толкотня и давка.

Охранник проходит вперед в толпу, потом возвращается:
Пересолили с безопасностью. Опять пропуска поменяли. Но народ бурлит, настроение революционное, так что охране толпу не сдержать.

Ленин:
Да, ждать новых пропусков времени нет. Пошли, возглавим движение масс. Где наша не берет!

Смеется. Ввинчивается с охранником в толпу:
Товарищи, поднадавим. Не до бюрократизма сейчас. А ну-ка!

Толпа давит на охрану и прорывается к Смольному вместе с Лениным.

Малахитовая гостиная Зимнего дворца, утро 25 октября.

Вокруг стола с зеленым сукном сидят министры (из них мы знаем Керенского и Гвоздева). Стоя перед ними, опершись о стол, иногда откидываясь в вертикальное положение, выступает Керенский:

В эту тяжелую минуту сразу видно, кто есть кто. Офицеры не подчиняются приказам Генерального штаба! Силы, на которые мы рассчитывали, заявляют о нейтралитете! Даже Совет республики, который вчера встретил меня овацией, потом прислал безумную делегацию, которая убеждала меня принять большевистскую программу! Безумцы, если не предатели.
Однако у нас достаточно сил, чтобы оборонять Зимний дворец. Войска, которые не хотят подавлять большевистский мятеж, в то же время не горят желанием умирать за большевиков. В этих условиях судьба России зависит от одной крепкой дивизии, которую нужно привести с фронта.

Один из министров:
А остались там крепкие дивизии?

Керенский:
В крайнем случае, сформируем сводную часть.
Я немедленно выезжаю в штаб Северного фронта, чтобы вернуться оттуда с надежными войсками.
На вас, Александр Иванович Коновалов, как на моего заместителя, я возлагаю обязанности председателя правительства в мое отсутствие.

Керенский выходит во двор Зимнего дворца.
На вытяжку стоят часовые-ударницы. В одной из них мы узнаем девушку, которую знаем по февральским событиям.

Керенский:
Какие красавицы, настоящие патриотки. Не то что политическая шушера.
Как настроение?

Ударницы (бодро):
Отлично, гражданин главнокомандующий!

Керенский:
Вот, доверяю вам судьбу правительства, пока не вернусь с подкреплениями. Продержитесь?

Ударница:
Так точно, гражданин главнокомандующий!

Керенский садится в автомобиль.

Сопровождающий офицер:
Вы не боитесь, что при выезде из дворца Вас обстреляют? Может быть, поедете в броневике?

Керенский:
Не думаю. По моей информации, Зимний еще не блокирован. Броневик здесь нужнее. На всякий случай нас будет сопровождать автомобиль под американским флагом из посольства США. Надеюсь, по такому кортежу не решатся стрелять.

Автомобиль выезжает, на площади к нему присоединяется автомобиль с флагом США.

Редакция 25 октября
Позднев и Витин.

Позднев:
А где все? Кроме Вас кто-то из журналистов есть в редакции?

Витин:
Насколько я знаю, Мрачник – в гордуме, Славская – в Смольном, а Любушкин – мечется по городу.

Входит Любушкин:
На Миллионной проезд уже перекрыт патрулями ВРК. Войска, верные ВРК, перекрывают центр города. Общая картина такая, что Зимний дворец и Генштаб блокированы. Непонятно, как они будут оборонять такой большой комплекс столь малыми силами, которые остались у правительства: более 2 тысяч юнкеров, 136 ударниц и около 300 казаков.
В операциях ВРК участвует от 9 до 20 тыс. матросов, солдат и красногвардейцев, но в резерве – еще несколько десятков тысяч солдат и красногвардейцев.
Силы ВРК уже взяли под контроль вокзалы, телефон и телеграф. По всему городу расклеены воззвания о взятии власти.

Документ:

К гражданам России!
Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов — Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.
Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.

Позднев:
Так, понятно. Давайте в номер все это.

Любушкин:
Славская звонила из Смольного. Там началось заседание Петросовета. Троцкий торжественно заявил о ликвидации Временного правительства. Хотя я сомневаюсь, чтобы это уже было так.

Позднев (из редакции, возможно только голос):
Да, правительство по-прежнему в Зимнем.

Любушкин:
На протесты социалистов против того, что большевики пытаются предрешить волю Съезда, Троцкий ответил: «Воля съезда предрешена огромным фактом восстания петроградских рабочих и солдат, происшедшего этой ночью. Теперь нам остается только развивать нашу победу».
Я поеду туда. В Смольном сейчас – самое интересное.

Смольный
(в зале, похожем на актовый зал в школе, который заполнен солдатами и неформально одетыми людьми, титры «Заседание Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов»).

Под гром оваций на трибуну поднимается Ленин, оглядывает зал, жестом останавливает аплодисменты. Наступает относительная тишина, хотя есть гул.

Ленин:
Товарищи!
Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, свершилась!

Гром аплодисментов.

Окрестности Зимнего 25 октября, вечер.

Солдаты тусуются в арке Генерального штаба. Видно, что замерзли. Темнеет. Слышна редкая перестрелка.
Подъезжает автомобиль, из которого выходит Антонов-Овсеенко. Спрашивает у солдат:
Ну что, есть ли новости.
- Да какие новости. Промерзли до костей – ветер тут хуже пулеметного огня.

К Антонову подходит человек в кожанке:
Товарищ Антонов, противник оставил здание Генерального штаба.

Антонов:
Отлично.

Солдат (ворчливо):
Что тут отличного? Они оттянули силы. Теперь их просто так стрелковым оружием не взять. Ты посмотри: вон баррикады с пулеметами. Площадь простреливается. Тут артиллерия нужна.

Антонов:
Артиллерию не хотелось бы применять. Нужно показать всей России, что мы не хотим крови. Да и нельзя разрушать дворец – произведение культуры, а значит – достояние народа. Но подумаем.

Видит Любушкина. Жмет ему руку:
Я Вас помню – Вы брали у меня интервью для «Правды».

Любушкин:
И сколько будете думать? Уже скоро съезд начинается, а правительство-то цело. Того гляди Керенский явится с подкреплениями.

Антонов:
Попробуем взять их одновременным натиском с разных сторон. Сигнал для атаки – выстрел с «Авроры».

Любушкин:
Так если решили стрелять из орудий «Авроры», может быть дать пару выстрелов по дворцу – глядишь, министры сразу образумятся.

Антонов:
Не выйдет стрелять прямой наводкой с «Авроры» - Николаевский мост мешает. Да и орудия слишком мощные, для того, чтобы попугать. С «Авроры» стрелять будут холостым.
А вот с Петропавловки было бы удобно обстрелять позиции правительства шрапнелью, но там исправных орудий нет. Не предусмотрены. На складе есть несколько, но офицеры говорят – из них стрелять нельзя. Может – перестраховка или саботаж. А может правда – разорвет.

Любушкин:
Я вообще-то разбираюсь в артиллерии – работал на военном заводе.

Антонов:
Так это очень кстати! Поехали со мной.

Садятся в машину, уезжают.

Крейсер «Аврора», 25 октября, вечер.

Матросы сидят у орудия и разучивают что-то на гармошке.
Первый матрос:
Да не так надо! Здесь повыше надо брать. Дай покажу.

Показывает, но не очень мелодично.
Второй матрос:
Это тебе не «Яблочко» играть. Эх ты, анархия. Это ж музыка посерьезнее, Интернационал. Тут надо у благородия спросить, он в музыке силен – образование на фортепьянах брал.
Первый матрос:
Вот вы, большевики, так и сливаете революцию в гальюн. Сейчас будете у благородиев про Интернационал спрашивать, потом про технику, а потом и про власть. Вот так и государство восстановите, как раньше было. Помяни моё слово.
Второй матрос:
Товарищ мичман, разрешите спор, какую ноту брать.

Напевают мичману мелодию. Мичман берет гармонь, подыскивает ноты, потом играет куплет Интернационала.

Первый матрос:
Ай, молодец, мичман. Все-таки и в царстве анархии без хороших музыкантов будет не обойтись.
Мичман:
Как и без хороших комендоров.
Хлопает матроса по плечу. Мичман идет дальше, бормочет:
Вот только царства анархии нам сейчас и не хватает.

На борт входят Антонов-Овсеенко и матрос.

Мичман встает смирно и рапортует матросу:
Товарищ комиссар, на крейсере происшествий…

Матрос хлопает его дружески по плечу:
Да отвыкай ты уже от этих царских порядков. Ну, все нормально, настроение бодрое?

Мичман:
Настроение бодрое.

Матрос:
А командный состав?

Мичман:
Энтузиазма нет, но указания судового комитета выполняются.

Антонов-Овсеенко:
Вот и славно. Будет вам ответственное дело.

Удаляются внутрь корабля.

Второй матрос:
Пойду узнаю, видать начальство.

Первый матрос:
Ничего-то вы без начальства не можете. Давно разнесли бы уже дворец – и вся недолга. Так нет, ждете, пока большевики с временными замирятся.

К матросам выходят Антонов-Овсеенко и комиссар в окружении других матросов.

Комиссар:
Ну что же, дождались. Давай заряжай носовое холостым.

Матросы заряжают. Первый матрос достает еще снаряд:
А второй уж боевым. Ну что, вжарить?

Антонов-Овсеенко:
Подождите, товарищ, ждем сигнал с Петропавловки. Может быть, правительство всё же ответит на наш ультиматум.

Первый матрос:
Вон, вон, смотрите! На Петропавловке зажгли сигнал!

В темноте на фоне Петропавловской крепости виден огонек.

Комиссар:
Ну давай. Пли!

Камера показывает носовое орудие «Авроры». Звучит орудийный выстрел.

Матросы показывают на зрителя:
Смотри, смотри, зеваки-то как перепугались! Разбегаются, а этот глянь – на землю упал. Что, страшно?!

У Генерального штаба:
Слышен выстрел «Авроры».
Солдаты из-под арки с выстрелами выскакивают на площадь с криком «Ура!». С баррикад стреляют пулеметы. Солдаты кидаются на землю, прячутся за углами зданий, отходят.

Зимний дворец, Малая столовая, 25 октября, вечер.

Вокруг стола сидят министры, один из них в форме контр-адмирала.
Сцена начинается с выстрела «Авроры». Министры вздрагивают.

Собрание ведет Коновалов:
Ну вот, артиллерия в ход пошла...

Справка:

Коновалов Александр Иванович. Родился в 1875 года в семье предпринимателя. Крупный бизнесмен. С 1905 года стал заниматься политикой. Член Партии мирного обновления. Депутат Государственной думы в 1912-1917 годах, член Прогрессивного блока. В марте – мае и с сентября – министр торговли и промышленности. С сентября – заместитель председательства правительства. 25 октября – исполняющий обязанности председателя правительства.

Коновалов:
Что еще плохого?

Один из министров:
Войска наши тают. Командование Константиновского артиллерийского училища вдруг решило, что негоже их мальчикам проливать за нас кровь. Юнкера ушли вместе с орудиями. Большевики их радостно пропустили, а пушки взяли себе.
Потом казачий комитет решил, что нужно отозвать казаков. Они ускакали с радостью и гиканьем. Экипажи броневиков тоже смылись, так что от машин мало толку.
Мы пытались сделать вылазку, но, встретив пулеметный огонь, юнкера вернулись. Никто не хочет умирать. Смысла нет. Мы же – временные.

Слышен еще грохот орудий.

- Сюда не влетит снаряд?
- Не должно. В Малахитовой гостиной опасно – она с внешней стороны. Потому сюда и перебрались – во внутренние, так сказать, покои.

Некоторое время сидят молча, потупившись, глядя перед собой. Слышна перестрелка.

- А что Керенский? Слышно что-то?
- Обивает пороги генералов и комитетов. Пока вроде глухо.
- А господа социалисты не могут кого-то мобилизовать нам на подмогу?
- Да они тоже нас не очень любят. Я звонил в Городскую думу, пытался увещевать. Сказал, что, конечно, мы умрем здесь, но последним моим словом будет – презрение и проклятие той демократии, которая сумела нас послать, но не сумела нас защитить. Там обещали что-то предпринять в нашу поддержку.

За дверью шум. Один из министров выходит. Возвращается с большим осколком снаряда, кладет его на стол.

Контр-адмирал:
Похоже, с «Авроры».

Один из министров:
Или с Петропавловки.

Снова сидят молча. Стрельба усиливается, слышны пулеметы.

Народный дом, 25 октября, вечер.

Шаляпин выходит на сцену в костюме короля под музыку «Дон Карлоса» Верди.
Готовится петь.

Слышны выстрелы артиллерийских орудий.

Музыка стихает, Шаляпин растерянно смотрит по сторонам. Мечутся люди на переднем плане.

Шаляпин (не теряя величественности):
Откуда и куда стреляют?

Подбегает служащий:
Федор Иванович, сообщили, что стреляют с Петропавловки по Зимнему. Мы – в стороне.

Шаляпин:
Ах так? Прелестно. Тогда продолжаем.

Возобновляется музыка, Шаляпин начинает петь партию короля Филиппа.

Смольный.
Титры «Открытие II Съезда рабочих и солдатских депутатов».

Славская и Любушкин (в коридоре, где снуют солдаты).

Славская:
Да, действительно, начало Съезда затягивается даже после десяти вечера. Фракции никак не доспорят об отношении к выступлению большевиков. Похоже, и эсеры, и меньшевики раскололись.

Любушкин:
Это создает интересную комбинацию. Возможно создание поддержанного Съездом многопартийного правительства большевиков и социалистов, о котором столько говорили после поражения Корнилова. Пожалуй, если такое правительство будет существовать до Учредительного собрания, то в нынешнем перевороте не будет ничего страшного.

Славская:
Что-то известно о числе делегатов?

Любушкин:
Это еще непонятно – делегаты все время прибывают. Видимо, подъехало более 500 делегатов, из которых большевиков – 250. Так что для большинства им понадобится поддержка части эсеров и меньшевиков. Решатся ли они выступить против воли своих ЦК?
Вот, сообщают, что съезд все же начался. Поспешим в зал (камера входит в зал, показывает сцену, где стоит трибуна и длинный стол, покрытый красной материей).

Под гром аплодисментов президиум занимают Каменев, Зиновьев, Луначарский, Карелин и еще человек десять.

На трибуну поднимается Мартов. Говорит взволнованно:
Товарищи!
Прежде всех вопросов мы должны сделать все возможное для мирного разрешения кризиса. А это требует создания власти, которая была бы признана всей демократией. Ключевой вопрос о власти уже до начала Съезда стал решаться путем заговора, большевики поставили революционные партии перед свершившимся фактом.

Грохочут пушки Петропавловки. Мартов вздрагивает и косится на окна, откуда слышен гул.

Мартов:
Прекратить кровопролитие можно, лишь договорившись всем демократическим силам. Нужно срочно остановить развертывающуюся гражданскую войну, результатом которой будет новая вспышка контрреволюции. Необходимо сейчас же сформировать делегацию для переговоров с другими социалистическими партиями.

Карелин из президиума:
Совершенно верно!

Справка:

Карелин Владимир Александрович, 1891 года рождения. Член Партии социалистов-революционеров с 1907 года. Арестовывался. Работал журналистом. После начала революции 1917 года – один из руководителей харьковских эсеров, председатель Харьковской городской думы, член Совета республики. К октябрю 1917 года наряду с Марией Спиридоновой, Борисом Камковым и другими стал лидером левой фракции в партии эсеров.

На трибуне Луначарский:
Мы, большевики, горячо поддерживаем предложение товарища Мартова начать обсуждение новой конструкции власти, которая устроила бы все демократические силы.

Карелин Каменеву в президиуме:
Вообще-то Мартов предлагал не это. Он предложил создать делегацию для прекращения огня и начала переговоров о создании правительства социалистов. А Луначарский предлагает обсуждать этот сложный вопрос, пока на улицах Петрограда продолжается переворот.

Каменев (в президиуме):
Кто за это предложение товарища Мартова, прошу голосовать.

В зале – лес рук, аплодисменты. Зал полон людей в солдатской форме и небогатой гражданской одежде. Много гражданских в военизированной одежде и расстегнутых кожанках.

Редакция.
Позднев и Витин.

Витин:
Мрачник передает из Городской думы:
Многие большевистские депутаты сейчас на Съезде, так что здесь преобладают их противники, и царит возмущение действиями большевиков. Но Дума готова стать посредником между враждующими сторонами. Городской голова Шрейдер выехал в Зимний, чтобы уговорить стороны прекратить пока огонь. Боюсь, правда, что из этой миссии ничего не получится.

Позднев:
Славская телефонировала:
У нас на Съезде обстановка опять накалилась. Представители меньшевиков и эсеров заклеймили большевиков за то, что те продолжают кровопролитие и силой захватили власть. Они заявили, что большевики и эсеры уходят со Съезда. Но после этого демарша ушли не все – левые эсеры и меньшевики-интернационалисты остались. Так что кворум на Съезде сохраняется. С учетом вновь прибывших делегатов на съезде осталось 625 депутатов, представляющих 402 совета из примерно 900 имеющихся в России. 390 депутатов - большевики, 179 – левые эсеры, 35 – объединенные социалисты и 21 - национальные социалисты. Так что благодаря уходу части социалистов большевики обеспечили себе твердое большинство.
Сейчас выступает левый эсер Карелин, который объясняет, почему левые эсеры остались на Съезде вопреки решению своего ЦК.

Смольный

Выступает Карелин:
Не большевики повинны в том, что они остались одинокими. Другая часть демократии не обнаружила готовности к объединению. Наша задача – быть посредниками между теми социалистическими элементами, которые покинули съезд Советов, и между большевиками. Программа, намеченная новой властью, в общем и целом могла бы объединить вокруг себя всю революционную демократию. Живое доказательство этого — последний день перед переворотом, когда на заседании Предпарламента были приняты постановления о мире и о земле.

Выступает Троцкий:
А мы считаем, что уход эсеров и меньшевиков только оздоровил ситуацию на Съезде. Я предлагаю принять решение: «Уход соглашателей не ослабляет Советы, а усиливает их, так как очищает от контрреволюционных примесей рабочую и крестьянскую революцию».

Мартов с места кричит:
Тогда мы уходим!

Каменев, сидя в президиуме, говорит сидящему рядом Луначарскому:
Что Троцкий несет? У нас же есть еще реальная возможность договориться о создании широкого демократического правительства. А он пытается сжечь все мосты.
Луначарский: Резолюцию Троцкого принимать нельзя. Даже не ставь ее на голосование.

Луначарский с трибуны:
Вот здесь товарищи левые эсеры и меньшевики-интернационалисты критиковали нас за то, что мы не идем на компромиссы с другими партиями, представляющими рабочий класс и крестьянство. Эти упреки неосновательны. Мы же поддержали предложение Мартова, а вот правые социалисты покинули съезд, по сути переходят в лагерь корниловцев.
Мы не виноваты, что теперь именно нам придется брать на себя ответственность за власть. Мы готовы разделить ее с товарищами меньшевиками и эсерами, с их лучшей частью – с левой частью.

Екатерининский канал. Ночь на 26 октября. Видно здание дома компании Зингер (ныне – книжный на Невском).

Идет колонна демонстрантов интеллигентного вида. Упирается в оцепление солдат.
Слышны голоса:
- Во имя демократии! Умереть с правительством! Убивайте и нас тоже!

Сбоку от митингующих, ближе к нам виден Мрачник. Стоит, грустно глядя на оцепление. Со стороны оцепления к нему подходит Любушкин:
Ты чего здесь?

Мрачник:
Да вот, идем умирать с правительством, будь оно не ладно.

Любушкин:
Так зачем умирать с правительством, которое не ладно?

Мрачник:
Противно просто сидеть сложа руки. Ваши-то творят, что хотят. Должен же кто-то показать, что нельзя так – ломать страну через колено.

Любушкин (постепенно заводясь):
Другим можно, а нам нельзя? Что, кадеты не будут ломать? Даже эсерам дай волю – тоже будут!

Мрачник (тоже заводится):
Так в том-то и дело! Пока был какой-то компромисс – никто не мог идти к своей цели по головам людей. А как только одни решают поступать как хотят – не считаясь с другими – все кончится резней. Если одним можно навязывать свою волю оружием, то что помешает это сделать другим?

Любушкин:
Воля народа! За большевиками реально – народ России. Посмотри на этих солдат и рабочих. И на своих друзей – кучка больных интеллигентов.

Мрачник:
Кучка интеллигентов дальше видит, чем обезумевший от голода, уставший от войны народ. У большевиков ничего не получится – все беды России будут только увеличиваться от их безрассудных действий.
И если за нами только кучка, почему большевики так боятся дождаться выборов в Учредительное собрание?

Любушкин:
Послед того, как будут приняты решения II съезда, народ проголосует за нас. Я думаю, прорвемся. Надо что-то делать – тогда можно победить. А если ничего не делать, как Временные – можно только погибнуть, и страну погубить.

Мрачник:
Из-за авантюрных действий тоже можно погибнуть. Там в думе говорят и о вооруженном противодействии – не сейчас, так через неделю. Смотрите, как бы вас не перерезали. Может быть эта мирная демонстрация – ваш шанс на спасение. Ведь вместо интеллигентных демонстрантов могут прийти и вешатели в погонах.

Любушкин:
Справимся и с вешателями. Корнилова помнишь? У новых корниловых не лучше получится.

Мрачник:
Так что, не пропустят нас?

Любушкин:
Нет конечно. Шли бы вы… В общем, назад в думу. А то тут указание – если пойдете на прорыв – накостылять вам прикладами. Это больно.

Толпа митингующих постепенно разворачивается и движется назад. Слышны голоса:
- Сатрапы! Новое самодержавие! Безумие! Мы еще вернемся с войсками!

Мрачник плетется за ними, ветер сбивает у него с головы котелок, он его не поднимает.

Окрестности Зимнего дворца. Ночь на 26 октября.

Арка Генштаба.

Солдат:
Сколько можно тянуть. Уже и «Аврора» стреляла, и Петропавловка. А они, сволочи, все сидят. Я уж промерз весь насквозь.

Рабочий (которого мы знаем):
А вот тут пушка от юнкеров осталась.

Солдат:
Давай-ка братцы шарахнем, и сразу вперед. Может проскочит.

Целятся в баррикаду. Другие солдаты дают советы.
- Монумент не завали. Да выше давай, правее.

Орудие стреляет, попадает выше баррикады в Зимний. Солдаты бегут вперед. Сбоку тоже бегут матросы.

Камера смотрит глазами солдата, который бежит через площадь к баррикаде, перемахивает через нее, видит нашу знакомую ударницу с винтовкой, направленной на него. Ударница стреляет, солдат падает навзничь к баррикаде, ударница бросает винтовку и бежит в сторону ворот Зимнего.

Другой кадр.

Зимний со стороны Миллионной улицы. Матросы подбираются к окнам дворца.

Разбивают окна, лезут внутрь. Камера подходит с матросами к запертой двери. Оттуда крики:
А ну назад, у нас гранаты!

Матросы:
Все равно ломай дверь. Себя авось не подорвут.

Двери поддаются, толпа проникает внутрь.

Мы идем с толпой солдат, матросов и красногвардейцев по широкой лестнице Зимнего, по залам. Впереди появляется Антонов-Овсеенко и наш знакомый рабочий.

Подходим к двери Малой столовой. Юнкер направляет на Антонова винтовку, командует неуверенно:
Стой! Здесь правительство.

Кто-то из толпы отбирает у юнкера оружие, он не сопротивляется. Толпа втекает в столовую и затапливает ее.

Коновалов (сидя):
Временное правительство здесь. Что вам угодно?

Антонов:
Объявляю вам, всем вам, что вы арестованы. Я представитель военно-революционного комитета Антонов.

Коновалов:
Члены Временного правительства подчиняются насилию и сдаются, чтобы избежать кровопролития.

Площадь перед Зимним.

Идут министры, вокруг солдаты, матросы и рабочие кричат:
Кончать с ними! Кровопийцы! Буржуи! Расстрелять их!

Конвой отпихивает толпу в сторону. Антонов кричит:
Спокойно, товарищи! К порядку! Революционная дисциплина! Не допустим самосуда! Поздравляю вас с победой, товарищи! Ура!

Толпа:
Уррра-а-а!!!

Смольный.

Славская пишет в блокнот (ее голос озвучивает текст):
На Съезде сообщение об аресте правительства вызвало жаркую дискуссию о судьбе министров, особенно социалистов – товарищей по партии для эсеров и меньшевиков. О свержении правительства на Съезде уже никто не жалеет, но все помнят, что Петропавловскую крепость – это царская тюрьма, в которой томились революционеры. Как иронизировал один из социал-демократов, «Может случиться, что товарищ Маслов попадет в ту самую камеру, в которой он сидел при Николае». Троцкий обещал перевести министров-социалистов под домашний арест, но напомнил, как раньше с согласия социалистов арестовывались большевики и другие левые.
По предложению Луначарского принята резолюция: «К рабочим, солдатам и крестьянам!», в которой говорится, что Временное правительство низложено, власть переходит к Съезду советов рабочих и солдатских депутатов, а на местах – к Советам. Резолюция обещает важные решения, которые примут завтра.
На этом в работе Съезда объявлен перерыв.

Церковь (специальных титров обозначения места и времени не надо, церковь подойдет любая православная)
Витин и батюшка.

Витин ставит свечку, крестится, постояв устало плетется к выходу. Встречает батюшку. Тот привычно протягивает руку под благословение, благословляет.

Батюшка:
Что делается-то, ох, что делается. Устал ты, вижу, пойдем – наливочки. Или занят?

Витин:
Был занят. Теперь, надо думать, уже нет. Одни парламенты разогнали, другие еще не созвали. А от Съезда вахлаков и солдатни меня воротит…

Идут в покои (убранство комнаты священника, иконы, стол, лавки), обозреватель садится на лавку за стол, батюшка достает что Бог послал и закусить.

Батюшка:
Давай помаленьку, а то уже и Рождественский пост скоро.

Выпивают.

Витин:
Да уж, как раз Учредительное собрание на этот пост выпадает. Вот опять будет у меня запарка.

Батюшка:
Не будет.

Витин:
Это почему?

Батюшка:
Да разгонят это ваше Собрание. Раз правительство разогнали – то и парламент разгонят, ясное дело. Всё у вас, политиков, зыбко, всё ходуном ходит. А большевики идут своей дорожкой и сносят всё с пути. Есть только одно собрание, которое им не по зубам – Собор нашей Церкви.

Витин:
Если они даже Учредительное собрание могут разогнать, что же им помешает Собор-то разогнать?

Батюшка:
Бог помешает. У Бога все рассчитано. Большевики нужны, как Аттила – бич Божий. Чтобы Россию уму-разуму поучить. И зажравшихся, и зазнавшихся. Мы ведь – Третий Рим? Вот варвары-то и пришли.

Витин:
Так Аттила и священников убивал.

Батюшка:
И поделом – фарисеев и с крестом хватает. Надо и нас поучить, а как же. И нас будут убивать. И друг друга будут убивать. Но вот Собор не разгонят. И послезавтра он выберет Патриарха. Нас не будет, большевиков не станет, а Патриархи будут.
Ты пей наливочку-то – скоро не будет её – скоро пост, и надолго. Может, лет на пятьдесят или сто. Потом разговление. А с ним у верхов обжорство, у властей зазнайство, несправедливость опять до небес дойдет. Значит – жди распада очередного Рима и нашествия варваров. У нас в истории Церкви всё время так.

Витин:
С чего же это все началось? С чего началось?

Батюшка:
С Адама и Евы, очевидно.

Витин:
Да я о нынешних переменах…

Батюшка:
Я тоже.

26 октября, вечер.

В коридоре Смольного стоят Ленин, Троцкий и Карелин.

Ленин:
Ну что, товарищи эсеры, войдете ли в правительство?

Карелин:
Если бы мы пошли на такую комбинацию, то этим углубили бы существующие в рядах революционной демократии разногласия. Но наша задача заключается в том, чтобы примирить все части демократии. Так что в правительство большевиков мы не войдем – только в более широкое правительство демократии. Надеюсь, вы все же согласитесь его создать.

Троцкий (язвительно):
Проще говоря, боитесь. Ждете выборов в Учредительное собрание.
Так может быть и лучше – сейчас нужно будет действовать быстро и решительно. Для этого лучше иметь однопартийное правительство решительных людей.

Трибуна, на ней Ленин:
Тайную дипломатию правительство отменяет, со своей стороны выражая твердое намерение вести все переговоры совершенно открыто перед всем народом, приступая немедленно к полному опубликованию тайных договоров, подтвержденных или заключенных правительством помещиков и капиталистов с февраля по 25 октября 1917 г. Все содержание этих тайных договоров правительство объявляет безусловно и немедленно отмененным.

Славская Любушкину (стоят в зале):
А он хитер, этот Ленин. Как тонко шантажирует союзников по Антанте. Мол, договоры, заключенные Временным правительством, опубликуем, а главный компромат на Антанту – царские грабительские договоры – придержим. Вдруг Антанта все же пойдет навстречу большевистским предложениям – тогда не будем публиковать. Хитё-ёр.

Ленин:
Правительство предлагает всем правительствам и народам всех воюющих стран немедленно заключить перемирие.

Документ:

Из Декрета о мире.

Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24–25 октября и опирающееся на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире.
Справедливым или демократическим миром, которого жаждет подавляющее большинство истощенных, измученных и истерзанных войной рабочих и трудящихся классов всех воюющих стран, — миром, которого самым определенным и настойчивым образом требовали русские рабочие и крестьяне после свержения царской монархии, — таким миром правительство считает немедленный мир без аннексий (т.е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций.

Делегаты в восторге, обнимаются, поют «Интернационал».
На трибуну поднимается солдат:
Товарищи! Я предлагаю! Чтобы Ленину, как автору обращения и стойкому борцу и вождю рабоче-крестьянской победоносной революции. Чтобы чествовать! Слава Ленину!

Бурная овация.

Славская у телефона, диктует:
Не сбавляя темпа, Ленин снова берет слово для доклада по вопросу о земле. Он предложил Декрет о земле, которым съезд немедленно и без всякого выкупа отменяет частную собственность на землю и передает помещичью и государственную землю в распоряжение земельных комитетов и крестьянских советов до Учредительного собрания, которое решит аграрный вопрос окончательно.

Редакция.

Позднев слушает по телефону Славскую, записывает, говорит:
Это уж полный плагиат с программы эсеров. То, за что выступал Чернов. Впрочем, Ленину нужна поддержка эсеров – хотя бы левых. Так что ничего удивительного, что он перехватывает программу эсеров. А у эсеров было достаточно времени, чтобы начать проводить свою программу в жизнь. Но воли не хватило.

Славская продолжает диктовать из Смольного:
Обсуждается новая система власти, которая будет существовать вплоть до Учредительного собрания. Место Предпарламента занимает избранный съездом Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК). В него войдут 62 большевика, 29 левых эсеров, 6 социал-демократов интернационалистов, 3 украинских социалиста и 1 эсер-максималист – всего 101 человек. Председателем ВЦИКа будет Каменев.
Правительство тоже необычное – всего 15 большевиков, которых здесь назвали комиссарами. Правительство, соответственно – Совет народных комиссаров. Возглавит этот Совнарком Ленин. Из известных людей компанию ему составит Троцкий в качестве министра, то есть наркома иностранных дел. Неожиданно поступили с военным министерством. Там не генерала назначили, а коллегию из гражданского Антонова, прапорщика Крыленко и матроса Дыбенко. Вот будет радость солдатам – их братья министерством командуют.
Левые эсеры обещают этому правительству условную поддержку.

Зал Смольного

Выступает Карелин:
Мы не хотим идти по пути изоляции большевиков, ибо понимаем, что с судьбой большевиков связана судьба всей революции: их гибель будет гибелью революции. Всякую попытку новой власти наладить работу по разрешению неотложных вопросов дня мы будем поддерживать.
Но база новой власти очень узкая, и мы продолжаем настаивать на создании широкого правительства революционной демократии, включая большевиков, эсеров и меньшевиков.

Троцкий:
Для решения назревших задач сегодняшнего дня классовая база новой власти вполне достаточна. А дальше в игру вступят новые силы.
Если восставшие народы Европы не раздавят империализм, мы будем раздавлены, - это несомненно. Либо русская революция поднимет вихрь борьбы на Западе, либо капиталисты всех стран задушат нашу революцию.

Каменев:
Товарищи, Второй съезд рабочих и солдатских депутатов объявляется закрытым. Да здравствует революция! Да здравствует социализм!

Делегаты поют Интернационал.

Ленин устало сидит на стуле, рядом вокруг президиума толчется народ, беседуя с Троцким, Луначарским и Каменевым. Любушкин подходит к Ленину:
Владимир Ильич, о чем задумались?

Ленин:
Продержимся ли мы больше, чем 72 дня?

Любушкин (удивленно):
А почему 72?

Ленин:
Интересно, сможем ли мы продержаться дольше, чем Парижская коммуна.

Славская и Любушкин выходят из Смольного. Они одеты в кожанки, за их спинами солдаты и рабочие, которые возбужденно обсуждают итоги съезда и расходятся на две стороны.

Славская (эйфорически):
Какое это счастье присутствовать при настоящем историческом событии! Чувствовать себя человеком, а не кроликом! Возможно, мы участвовали в рождении новой эры в развитии человечества! Я люблю сейчас все человечество – и этих солдат, и поверженных министров – как хорошо они поступили, что вяло сопротивлялись. Но Троцкий, Луначарский, Ленин, Каменев – какие титаны, просто былинные богатыри!

Целует Любушкина в щеку.

Любушкин:
Все человечество ты любишь, а меня?

Славская:
И тебя конечно! Тебя больше даже, чем Ленина и Троцкого.

Смеется и целует Любушкина по-настоящему.

Редакция 27 октября, утро.
Мрачник, Витин и Позднев пьют самогонку, закусывая хлебом и колбасой.

Мрачник:
Да, господа-товарищи, думали ли мы в апреле, что на троне всероссийском окажется Ленин.

Витин:
Пока что это не трон, а проходной двор. Львов тенью промелькнул – даром что князь. Керенский звездой вспыхнул и сгорел. Ленин может оказаться еще эфемернее. Тем более, что Керенский с казаками идет на Петроград.

Мрачник:
В этот поход я не верю. Керенский – отыгранная фигура. Но Ленин – это посерьезнее. Он знает, что хочет. А я вот не знаю, чего он хочет, и это меня пугает.

Витин (мучительно):
С чего же все-таки это началось? Когда мы что-то сделали не так?

Мрачник (язвительно):
Мы, мы… Возомнили о себе: Медиа! Творцы истории. А вот оказалось, что любой обыватель может очень даже просто стать творцом истории. Сказать нам: «Посторонись-ка, дядя».

Позднев:
Обывателя за собой всегда кто-то ведет. Нас переиграли люди в поношенных пиджачках, которых мы считали серостью. Где мы, цивилизованные люди, сделали неверный ход. С чего все началось?

Мрачник (все также язвительно):
Когда сочли себя единственно цивилизованными.

Витин (хмелея):
А может быть, нужно было быть варварами и просто вешать всю эту нечисть почаще?

Мрачник:
Всех не перевешаешь. Россия рождала радикализм быстрее, чем мог работать столыпинский галстук.

Позднев (охмелев):
Если и было это «с чего началось», то очень давно: при Золотой орде, Иване Грозном, Петре и декабристах. Всегда есть множество причин, и у каждой свои причины, вглубь веков уходящие. Наивно думать, что Империя может рухнуть из-за какой-то ошибки царя, из-за слабости репрессий или дисциплины, а Ленин – прийти к власти из-за интриг кучки злодеев.
Река времен пришла к водопаду. Это было не остановить.

Мрачник (пьяно хихикнув):
Знать бы заранее – можно было бы на водопаде мельницу построить.

Позднев:
Построят, построят. И без нас построят…
Знаете господа, после Пятого года в России разрешено было печатать всякую прежде запретную литературу. Я тогда увлекался. Прочитал Бакунина, Ленина. Кстати, люди совсем из разных лагерей. И понял я одну вещь. Бакунин ведь описал за полвека до наших дней нынешнюю революцию. И не давал инструкций, как ее готовить. Сама придет – естественный процесс. При таком устройстве, как Российская империя – не может не прийти. Он призывал революционеров не готовить революцию, а готовиться к ней.
А вот Ленин и готовился. Пока мы тут стенали по поводу политики Столыпина – он радовался. «Последний клапан» открылся, говорил. Скоро взрыв. Он понял неизбежность и лучше всех подготовился. Ему теперь и строить на водопаде свою мельницу.

Мальчик-газетчик:
Новое временное правительство возглавил большевик Ленин! Покупайте газету, всего пять копеек.

Зимний дворец, титров не нужно.

Ленин не торопясь идет по залам с Антоновым-Овсеенко.
В Большом тронном зале на троне сидит солдат, крутит махорку. При виде Ленина вскакивает, отдает честь, махорка сыплется.
- Товарищ председатель Совета народных комиссаров…

Ленин:
Сидите, сидите, товарищ.

Обращаясь к Антонову-Овсеенко:
Этот трон теперь принадлежит им.
(Посмеивается).
Что теперь этот трон? Простая табуретка. Прошлое. А впереди – весь мир.

Уходит.
Солдат закуривает:
- Впереди мир, говорит. Хорошо. А то надоело воевать.

Петроград, ноябрь
Едет трамвай. В нем – Позднев и Мрачник.

Позднев:
Ну вот и все. Закрыли большевички нашу редакцию. Чёрт меня дернул дать интервью с кадетами Шингаревым и Кокошкиным. Их же теперь объявили «вождями гражданской войны» и «врагами народа». Кадетские газеты закрыли, ну и нас за компанию. Хорошо хоть большевики гильотину не возвели, головы рубить.

Мрачник:
Это не трудно наладить. Я все последние дни ждал, когда мы останемся без работы. Кому сейчас нужна объективная журналистика – ни новым властям, ни их врагам. Вот, Любушкин с Оптимисткой в «Известиях» трудятся – «звезды» советской журналистики. Боюсь я за них – когда Корнилов с Калединым сюда явятся, как бы их не повесили.

Позднев:
А вот Парламентский обозреватель как раз подался к Корнилову и генералу Алексееву. Они там армию создают на Дону – от большевиков нас освобождать. В общем, большая будет резня. Как думаете, кто победит?

Мрачник:
Традиция победит. Под каким флагом – не суть важно. Вспоминается наше знакомство, помните – накануне Февральского переворота. Мы тогда говорили о том, что Россия на переломе, о проблемах людей. Прошли такие бурные месяцы, а ощущение – что воз и ныне там.

Позднев:
Все же очень многое изменилось. Вместо Николая Романова вчерашний эмигрант Ленин, вместо расшитых золотом мундиров в министерских кабинетах – плебеи в кожанках. Это все-таки не одно и то же.

Мрачник:
Это по большому счету – форма, а не содержание. Власть есть власть. Пролетарские чиновники будут воровать и делать глупости также, как и царские. Посмотрите – они уже устанавливают авторитарные порядки. Это – закономерность нашей истории, от неё никуда не деться, как от закона всемирного тяготения. Свергли царя – поставят нового. И будут давить личность, как раньше. А мы будем терпеть или огрызаться…

Позднев (посмеиваясь):
Огрызаться – наша профессия. И все же форма наполнена чем-то новым, пока непонятным. Ленин говорит, что выражает интересы пролетариата, но ведь очевидно, что ни он, ни Троцкий, ни большинство нового правительства – не пролетарии. Рабочий для них – орудие, но вот для чего?

Мрачник:
Для чего бы то ни было, но им придется решать те же задачи, с которыми не справился царь. Вспомните наш февральский разговор – ведь по сути всё осталось, как и было. Рабочий всё также бедствует, практически голодает. Крестьянину всё также не хватает земли. Вот, Ленин обещал отдать крестьянам землю помещиков. Но надолго ли этой отнятой земли хватит? Главная причина малоземелья – рост числа крестьян. Пройдет несколько лет, и будет то же самое малоземелье.
А война? Тогда стояли на краю поражения, а сейчас Ленин делает шаг вперед. Ведь его перемирие – это та же капитуляция, которую все ждали от Николая и Аликс.

Позднев:
Все это и так, и по-другому. Царь всё время смотрел назад, даже когда шёл вперед. А новые властители смотрят так далеко вперед, что не видят почвы под ногами. Даже если разруха отбросит их ко временам Ивана Грозного, опричнины и резни, они все равно будут верить, что идут в светлое будущее. И массы будут в это верить. В конце концов ценой огромных жертв они-таки построят то, что покойный Столыпин надеялся достичь малой кровью без великих потрясений. Наивный был человек. Не получается этого без потрясений. Наступает эпоха революционного пожара, новой Смуты. Может быть даже всеевропейской Смуты, о чем так мечтает Ленин.

Мрачник:
А что потом? Если Ленин – Дмитрий-самозванец, то кто будут наши новые Романовы? Кто в итоге получит и удержит этот трон?

Позднев:
Если бы мы жили в прошлые века, я бы поставил на Корнилова – у него сейчас новый шанс возглавить поход против большевиков. Но мы живем в ХХ веке, и Ленин – очень современный человек. Так что у него тоже неплохие шансы удержаться в седле. Видно, что у Ленина есть задор действительно приняться решать все эти задачи, которые стоят перед страной. Сделать из лапотной России промышленную державу и назвать все это социализмом.

Мрачник:
А если не сдюжит? Это же дело на десятки лет.

Позднев:
Найдутся преемники – вон их там сколько, в ленинской команде. Только, боюсь, новому царю придется порубить остальных претендентов и вообще быть грозным царем – без палки нельзя в короткие сроки приучить миллионы крестьян к промышленному ритму.

Мрачник:
Значит, впереди новая политическая зима? Виселицы и чугунный устав цензуры?

Позднев:
Да, чугуна и стали будет много. По всему видно, впереди стройки и военные походы. Но не отчаивайтесь – за зимой всегда приходит оттепель.

Мрачник:
Дожить бы до этой оттепели. Чем думаете заняться? Вы ведь не полководец и не политический вождь.

Позднев:
У меня историческое образование. Еще лекции Ключевского слушал. Самое время сесть за историю новой Смуты и её неведомых последствий. А последствия, думаю, выйдут за рамки привычной колеи, устоявшейся традиции. Жить по-старому просто уже нельзя – Россия или обновится всерьез, пересядет с телеги на автомобиль, или погибнет. Её просто поделят и переварят технологически продвинутые империалистические хищники.

Мрачник:
Историю писать – это хорошо. А чем будете кормиться, пока Россия не пересядет на этот бронеавтомобиль? Или все-таки уедете за рубеж? Политобозреватель уже уехал – он хорошо владеет фрацузским. Не могу, говорит, жить без хорошего сыра.

Позднев:
Останусь пока – хочу видеть все своими глазами. Я еще в начале революции стал вкладывать накопления и зарплату в разные полезные предметы – примусы, часы, зажигалки, портсигары. Как раз всё то, на что сейчас образовался дефицит. Буду продавать – надеюсь, что надолго хватит. А Вы куда теперь? Не в эмиграцию?

Мрачник:
Нет, мой инструмент – русский язык. А кому он там нужен, за пределами России? Домой в деревню поеду. Я ведь начинал школьным учителем. Может быть, учителем и закончу.

В трамвай на ходу вскакивают два человека.

Справки:

Маяковский Владимир Владимирович, 1893 года рождения. Поэт. В 1908-1910 годах состоял в РСДРП, неоднократно арестовывался. С 1911 года – футурист. В 1913 году вышел первый поэтический сборник «Я». В 1914-1917 годах проходил военную службу в Петрограде.

Цандер Фридрих Артурович, 1887 года рождения. Теоретик ракетной техники, ученик Циолковского. Провел расчеты полета космической ракеты, которая может достичь Марса.

Маяковский (зычно, на весь трамвай, пугая едущих там мещан):

Путь свой
Продолжают трамы
Уже при социализме!

Цандер:
До социализма нам еще как до Марса. Только-только ракета взлетела. А хорошо ли траектория просчитана, куда приведет – это еще вопрос.

Маяковский:
Путь до Марса
Проложат массы
В соответствии с расчетами Маркса!

Смеется.

Цандер, подхватывая:

А на пути к социализму
Предстоят нам катаклизмы.

Оба хохочут. Обыватели ухмыляются. Трамвай, дребезжа, уезжает вдаль.