Александр Владленович Шубин

Цивилизация голозадых

- Терпи. Открытый зад – признак цивилизованности, чувства собственного достоинства, готовности к благородному общению.

- Это понятно, конечно. А вот Вы начали рассказывать о цивилизации стыдливозадых. Они вообще не общаются?

- Почему же, общаются. Только они не умеют общаться цивилизованно. Благодаря телевидению мы следим за ними очень внимательно. И посмотри на их телепередачи. Там же почти нет какой-то осмысленной информации. Один лай. Лают и лают многими часами. И только специалисты по психологии стыдливозадых могут найти в этом лае те крупицы смысла, которые кроются за горами информационного мусора.

Но у них есть одна мудрая мысль, которую они сами не соблюдают: «Молчание – золото».

- Что значит «золото»?

- Можно перевести как «благо». Молчание – вот основа учтивого общения. Посидеть вместе с открытым задом, удобрить травку или помочь выработке энергии… Если есть повод – поделиться эмоциями: сделать красивый жест, дружеское прикосновение, обнимашки. Знаю, что вы, молодежь, предпочитаете спортивные игры и секс. Тоже хорошее дело. Но все же вершина учтивого общения – мудрая мысль в глазах и благородное пение.

- А стыдливозадые не удобряют травку?

- Бывает. Но у них осталось очень мало травки. Они совсем не следят за экологией. Живут скученно, траву уничтожают, заменяя её каменной пустынной поверхностью. А испражняются, представляешь – в каменные дыры, так что до травы или биоэнергетической установки удобрение и не доходит. Они от него избавляются, выбрасывая в воду. Они очень много всего вредного выбрасывают в воду, и она становится ядовитой. И им приходится прикладывать огромные усилия, чтобы очищать воду, чтобы она снова стала пригодной для питья.

- Неужели они так глупы? Все-таки они считают себя цивилизацией.

- Да, наверное, их условно можно назвать цивилизацией, но цивилизацией низшего типа. Фекальная тема у них вообще является табу. Вот, захотел человек удобрить травку, и даже нашел для этого еще не уничтоженный участок травы. Но если рядом посторонние люди, он никогда не оголит зад. У них это табу. Будет терпеть, даже во вред здоровью, пока либо люди куда-то не уйдут, либо он не добежит до специальной каменной дыры, с помощью которой можно бессмысленно и вредоносно для природы избавиться от фекалий. Такое же табу у них и на секс, и вообще на органы тела ниже пупка и выше ляжек.

- Они что, и сексом не занимаются? Чудовищно!

- Занимаются конечно. Но у них и здесь табу. Занятие сексом у них – это запретный плод. То есть его можно вкушать, но с огромным количеством бессмысленных условностей. Чтобы заняться сексом, согласно правилам их общества нужно создать объединение из двух особей и заниматься сексом только между двумя особями. Причем сам половой акт – это секретнейшее дело, никто не должен его видеть. Хотя это бессмысленно – все знают, как это происходит. При этом они сами то и дело нарушают свои бессмысленные правила – ведь правила-то бессмысленные. Многие из них занимаются сексом не только со своей парой, но и с другими партнерами. Но это считается нарушением, и происходит в еще большем секрете. А если такое нарушение становится известным, то считается аморальным, вызывает скандал и множество конфликтов. Представляешь!?

- Удивительно. Безумно. Столько страданий из-за такой естественной вещи, как секс. Я бы так не смог.

- Вы, молодежь, слишком увлекаетесь сексом, и подчас забываете, зачем вам дан этот орган. А ведь он – основа нашей цивилизованности. Наша цивилизация создала сложнейшую культуру письменности, и тебе неплохо было бы совершенствоваться в письменности, а не в сексе, где, как я знаю, ты и так уже достиг больших высот.

- Разве это плохо?

- Нет, не плохо, но цивилизованный голозадый должен быть гармоничен. В нем всё должно быть развито – и тело, и ум. Он должен уметь писать и петь ничуть не хуже, чем заниматься борьбой и сексом.

- Да, конечно, учитель. Но все же: почему их цивилизация устроена так глупо?

- По какой-то причине они не поняли, где должен находиться табуир. Ты уже знаешь, что без табу невозможна жизнь цивилизованного общества. Без понимания табу, запретов и должного, не может быть развитой культуры – лишь инстинкты. Стыдливозадые пытались создать цивилизацию и таким образом подошли к пониманию, что табуир необходим. Но по неразумию своему они разместили табуир на гениталиях и заде, и сделали табуированным, запретным все, что связано с этими органами. Хотя это бессмысленно и создало для них множество совершенно лишних и неестественных трудностей. Их культура табуировала не только секс, но и вообще сделала неприличной тему испражнений – вполне естественную. Хотя они могут обсуждать испражнения промышленности, но делают это неохотно, что создает в их культуре уже упомянутый мной опасный антиэкологичный перекос. Их культура строится от обратного – они прежде всего любят обсуждать еду.

- Еду?

- Да, обычный процесс питания в их головах и текстах превращается в многословное и сложное смакование бесчисленного числа нюансов и оттенков вкусов. Вместо того, чтобы просто поесть, они собираются для поглощения еды вместе…

- Какое бесстыдство…

- Они одержимы едой. Делают из еды сложные сооружения, которые поглощают публично. Они демонстрируют, что еда сделана из убитых ими живых существ.

- Но мы ведь тоже используем мясо в пище.

- Да, но мы не убиваем никого специально. Элементы в системе питания должны быть сбалансированы. Можно использовать белок умершего существа, если ученые не находят в его теле чего-то вредного. Поэтому в основе нашего питания – дары безграничного моря и плантации растений, созданные, кстати, наиболее прогрессивными из стыдливозадых. Наши ученые формируют оптимальное сочетание элементов питания, которое позволяет нам развиваться здоровыми и гармоничными. Но убивать специально – нет. Мы тогда уничтожим тут все живое, разрушим экосистему и начнем убивать друг друга, как это делают стыдливозадые, когда у них не хватает ресурсов.

Зато когда ресурсы есть, они ведут себя как безумные. Они поедают не столько, сколько нужно организму, я едят много часов. Это безумное поведение обусловлено лежащим в основе их цивилизации страхом остаться без еды. Этот архаический страх преодолен у нас, но при их неравномерности в распределении ресурсов он непреодолим. Потому что многие стыдливозадые действительно голодают. Для них совместное поедание пищи – это великий праздник. Они запивают горы еды напитками, которые на время делают их безумными. И когда не могут уже больше есть, говорят: «жаль, что я не верблюд и не могу наесться на неделю вперед». Все это сопровождают сложным лаем - они обсуждают еду таким образом.

- Фууу!

- Теперь ты понимаешь, почему они не могут табуировать рот?

- Да, ужас! Они с помощью рта общаются и одновременно едят публично! Вот это да!

- Вот! Их рот всегда должен быть наготове. Они очень редко его закрывают. Есть у них несколько более цивилизованные культуры, где женщины скрывают и рот, оставляя только глаза. Но оголить зад при этом никому не приходит в голову. Так что до истинной цивилизованности там никто не доходит, потому что стыдливозадость лежит в основе их цивилизации.

И это приводит их к целой цепи ошибок, которые отличают их цивилизацию низшего типа от нашей цивилизации высшего типа. Посмотри сам:

Мы используем звук для общения только при благородном пении и, в крайнем случае, чтобы предотвратить опасность. Но вообще такое общение резким звуком неучтиво. Они издают звуки все время с поводом и без повода. Мы общаемся с помощью прикосновений и переписки. Они считают прикосновения не очень учтивым способом общения, ограничивают его множеством бессмысленных правил. Если один стыдливозадый толкнет другого, это может вызвать острый конфликт и даже драку. Такой толчок возможен, но обязательно должен быть чем-то оправдан. Например, если на стыдливозадого несется повозка, угрожающая его жизни, то другой незнакомый стыдливозадый может его толкнуть от опасности, и тогда это считается оправданным. Но обычно они очень ревниво ограждают свое физическое пространство, и недовольны, когда им приходится вынужденно находиться вместе, прижавшись друг к другу, как это бывает в группе. Группу они презрительно называют толпой.

У них тоже есть пение. Но оно редко бывает благородным, и обычно сопровождается непристойным лаем. У них тоже есть письменность. Но вопреки прямому предназначению органов тела, они используют для письменности передние конечности. Это вообще не удобно, потому что те же конечности приходится использовать для многих других задач.

У них царит культ еды, зато на испражнения и секс наложено табу. Мы не стесняемся испражнений и секса. Но, поскольку наш табуир находится на рту, мы питаемся не на виду друг у друга. Как ты знаешь, мы просто приходим в точку питания, где для нас всегда готова здоровая стандартная пища, и потребляем столько, сколько нужно.

Нас разделяет и отношение к смерти. Они панически боятся смерти, но когда она происходит, устраивают из этого шоу, в центре которого находится их частная семья, связанная изолированным от остальных сексом и происхождением. Мы спокойно идем по жизненному пути, наслаждаясь каждым моментом жизни. Когда жизнь кончается – ничего плохого с нами не может случиться. Ведь и хорошее, и плохое случается при жизни. А нашим телом распоряжается цивилизация – наши братья решают, как целесообразнее им распорядиться. Какая разница для того, что ушел.

- И так было всегда?

- Нет. Когда-то и мы, и они были дикими. В нашем прошлом тоже был культ убийства и еды, так как до цивилизации царил голод. И мы тоже убивали друг друга когда-то. Они первыми пошли по пути цивилизации, и может быть с этим связаны их ошибки. Как они говорят, «первый блин комом». Они ведь до сих пор не избавились ни от взаимных убийств, ни от голода из-за неравномерности распределения ресурсов.

- А как же так вышло, что они допустили такую трагическую ошибку? Ведь глупость и вредность для планеты их поведения очевидна!

- Как известно, у живых существ нашего типа есть ограниченное число отверстий в организме: половой орган, совмещенный с мочеиспусканием, фекальный орган сзади и рот, совмещенный с дыхательными путями. Эти отверстия связаны с нашими удовольствиями. Они использовали унаследованный от дикости способ общения – звуковой, и пошли по пути совершенствования этого способа. А лишь много тысячелетий спустя освоили письменность. Мы же сразу начали с письменности. Используя для общения прежде всего голос, они не могли табуировать лицо. Но они интуитивно пришли к пониманию необходимости табуирования, организации, разделения должного и недолжного поведения. Однако на том примитивном уровне развития, когда принималось это решение, они руководствовались мифологическими, иррациональными представлениями. Они считали себя рабами внешних сил, но не знали, что этим силам нужно. Они решили, что внешние силы завидуют радости секса и испражнений. Раз ради получения одних благ – питания – нужно преодолевать трудности, то и на пути других удовольствий тоже нужно устроить трудности.

Они табуировали секс. Из этого вскоре проистекло их собственничество и расизм. Они тщательно следили, кто от кого произошел. Дети принадлежат частным семьям. Они воспитываются в частных семьях, и каждая семья стремилась получше устроить свое чадо. Это вместо того, чтобы заниматься коллективным воспитанием детей, как мы, что и более справедливо, и демократично.

Из этого расхождения в вопросе о воспитании вытекают многие негативные черты их цивилизации – и иерархия по происхождению, и частная собственность, и острая, кровавая внутривидовая борьба. Неравномерное распределение ресурсов ведет к их культу еды. Они боятся остаться без привычной изысканной пищи. Те, у кого есть пища, запасают ее в таких количествах и в таких сложных формах, что значительная ее часть идет в отходы и сгнивает. А на других пищи не хватает, и они голодают. Эти две группы разделены происхождением. Первые, которых называют «элита», как правило происходят из «хороших, обеспеченных семей», где дают лучшее образование и стартовый «капитал» (возможность получить еду и другие ресурсы). Остальные имеют небольшие шансы пробиться в эту господствующую касту, и большинство из них живут гораздо хуже. Но они тоже мечтают о гедонистическом образе жизни «элиты», что позволяет управлять ими. Они – как ослик, перед которым повесили морковку. И они идут за этой морковкой, куда бы их ни вели.

Лидеры стыдливозадых таким образом манипулируют народом, помогают карьере своих отпрысков в ущерб остальным соотечественникам. Ими правят не лучшие из них, а те, кто родился в «хороших семьях», и те, кого приблизили к себе «хорошие семьи». Вообще стыдливозадые служат не обществу, как мы, а себе и своим отпрыскам. И это разрушительно сказывается на самом обществе. По сути в нем нет служения, а только борьба всех против всех.

Из этой системы «закрытого секса» и частного воспитания происходят и расовое неравноправие, идеи «чистоты крови», которые они пытались навязать нам. У них это называется фашизмом и сейчас в явной форме не приветствуется. Но все равно представители одних народов не доверяют другим, отличающимся по происхождению.

Но лучшие из них в общении с лучшими из наших создали основы более высокой цивилизации – нашей цивилизации голозадых. К сожалению, даже лучшие из них остались рабами предрассудков цивилизации стыдливозадых. Никто из них так и не одел табуир туда, куда следует – на свой рот. Хотя они поощряли и даже настаивали на ношении табуира нами. Они научили нас пользоваться табуиром. Их логика в отношении нас была понятна. Ношение табуира на лице рационально. От неучтивых звуков до смертельной схватки – иногда один шаг. Это хорошо известно и по их истории. И до сих пор, как видишь, в их цивилизации больше дикости, чем культурности.

- Но как же при таком безумии и саморазрушительности они еще существуют?

- Стыдливозадые занимают обширные пространства планеты. Но скоро они уничтожат экологию планеты, и тогда мы останемся её спасительным резервом. Мы приступим к агитации за новые принципы цивилизации не раньше, чем они осознают неизбежность гибели своего общества, основанного на ошибочных принципах стыдливозадости.

- Вы говорили, что лучшие из стыдливозадых участвовали в создании нашей цивилизации. Почему они теперь не с нами?

- Их прогрессивная роль осталась в прошлом. Мы переросли их. К сожалению, они не смогли отказаться от реакционного расизма. Они настаивали на том, чтобы наш секс был строго регламентирован – они допускали секс только между этнически близкими. Наши лидеры пытались договориться, но в конце концов пришлось прибегнуть к демократической, антифашистской и коммунистической революции. И теперь мы свободны от расовых предрассудков, наша иерархия основана только на личных качествах, а не на происхождении лидеров, наше хозяйство служит нам всем и природе.

- Получается, даже лучших из них очень трудно убедить?

- Да, к сожалению, это так. Стыдливозадость впитывается ими в самом начале воспитания, как фундаментальная догма культуры. Поэтому переубедить их можно будет только тогда, когда станет очевидно, что их цивилизация привела к тотальной катастрофе.

- И что, им никак нельзя объяснить, что табуир должен быть на рту, а в голозадости нет ничего плохого?

- Пропасть между нашими культурами столь высока, что мы предпочитаем не вступать с ними в контакт, а только наблюдать. Как ты знаешь, были случаи агрессии с их стороны, которые заставили нас обнажить рот и были нами успешно пресечены. Преимущество нашей цивилизации признали и некоторые пленные стыдливозадые.

Но если мы полезем к ним со своими правилами, они в безумии своем могут глубоко оскорбиться и попробуют уничтожить нашу цивилизацию. А прогресс сначала всегда слаб, мы в меньшинстве, и они просто задавят нас благодаря своему численному перевесу. Мы знаем, что в их мир направлены наши прогрессоры, и они ведут там сложную игру. Иногда они ненадолго появляются на телеэкране среди стыдливозадых и незаметно для них сообщают нам о своих успехах.

- И я могу стать прогрессором?

- Пока нет. Сейчас мы опасаемся посылать новых прогрессоров, действовать нужно очень осторожно, чтобы не погубить наш очаг более передовой цивилизации. Канал обратной связи с прогрессорами несовершенен, в принципе мы можем связаться с ними только раз в экстренной ситуации.

- Но ведь тогда может быть поздно. Может быть, пора осторожно уже сейчас вести пропаганду среди лучших из них. Вы упомянули наших прогрессоров, наши информационные возможности. Может быть, разработать какую-то переходную программу, которая будет понятна лучшим из них до того, как время на спасение будет упущено. Мы ведь можем просто не успеть их переубедить, и планета погибнет.

- Ты задаешь интересные вопросы. Думаю, наши лидеры и ученые тоже думают над этим. Ты молодец, и твое время обучения в детариуме подходит к завершению. Если наляжешь на совершенствование своего искусства письменности и успешно сдашь выпускные экзамены, то сможешь учиться на лидера.

*

Совершенно секретно.

…Таким образом, в ходе спасательной операции удерживаемые на острове Д. Ричардсон, А. Контант и Б. Никсон были освобождены, Л. Медисон погиб, а Р. Льюис и Дж. Маклин недвусмысленно заявили, что намерены остаться на острове и эвакуироваться отказываются. Также есть два погибших и пять раненых в команде спасательного корабля. Подробный рассказ и дополнительные допросы спасшихся пленников дают основание считать, что именно на этом острове в Тихом океане находился питомник Элвина Фуфлера и Франчески Токуямы, местоположение которого они скрывали.

Напомним основные обстоятельства дела Э. Фуфлера и Ф. Токуямы. Они приобрели остров и создали свой питомник в 2020 г., когда были уже известными и признанными собаководами. У них было достаточно средств и хорошо налаженные каналы сбыта продукции - дорогостоящих собак элитных пород, которые к тому же отличались отличным воспитанием и высоким интеллектом. Приоритетом метода Фуфлера и его супруги Токуямы была безопасность клиента и высокий интеллект собаки. Тем не менее, поскольку законодательство ряда стран это предусматривает, заводчики настаивали, что собака не может выходить из дома без намордника. Если хозяин снимал намордник вне дома, это означало для собаки, что она должна быть готова защищать хозяина любыми средствами, то есть представляла собой своего рода оружие, снятое с предохранителя. Поэтому в случае, если хозяин принимал гостей, собака должна была находиться в наморднике. Еще одной привлекательной особенностью собак Фуфлера было то, что они крайне редко лаяли, не беспокоя таким образом хозяев резкими звуками. Собака лаяла только в случае, если считала, что хозяину угрожает реальная опасность. Собаки Фуфлера очень хорошо понимают команды и, по мнению многих, понимают основы английского языка. Фуфлер провел удачную рекламную кампанию в пользу своих собак, и даже сейчас, после его исчезновения, собак нередко показывают по телевидению, так как они содержатся в домах видных государственных деятелей и ученых. Собаки приобретались семьями с высокими доходами, так как были весьма дороги.

Фуфлер скрывал, где находится сам питомник. Считалось, что причина – уклонение от налогов и требования безопасности. Может быть и так, однако сейчас есть основания полагать, что у хозяев питомника возникли некоторые не очень ясные пока нам идеологические мотивы, требовавшие скрывать координаты острова.

Благодаря высоким доходам Фуфлеру и Токуяме удалось осуществить автоматизацию почти всех работ на острове. Здесь были построены ветровые, солнечные, приливные и био- электростанции, высокопродуктивные теплицы, где с помощью гидропоники выращивалось несколько урожаев в год. Автоматически изготавливался и корм. Регулирование этих автоматических систем было несложным. По мере автоматизации персонал сокращался.

Благодаря хорошо разработанным методикам воспитания животных (Фуфлер и Токуяма избегали слова «дрессура»), собаки были послушны. При этом собаки-лидеры помогали хозяевам в воспитании подрастающего поколения. Фуфлеру удалось даже сконструировать намордник, который собаки могли сами одевать и снимать, когда им нужно было питаться.

В 2024 г. на острове осталось пять человек, остальные работники в силу разных причин были уволены и уехали с острова. Его местоположение они не знали, так как их отвозил на Гавайи на собственном самолете сам Фуфлер. Партнеры поддерживали связь с Фуфлером по интернету, но он постепенно сворачивал свой бизнес и почти прекратил его. Последний сеанс связи с Фуфлером последовал на рождество 25 декабря 2024 года. Жители острова поздравили партнеров с праздником. Через год исчезновением известных собаководов обеспокоились коллеги и затем журналисты. Полиция провела проверку, однако опрошенные работники сообщили лишь сведения, которые мы здесь воспроизводим. Полиция пришла к выводу, что Фуфлер и его окружение могли сознательно прекратить связи с цивилизацией, так что оснований для дальнейших юридических действий не было.

В марте 2028 г. между Гавайами и Кирибати исчезла яхта «Цивилизейшен», принадлежавшая известному молодому предпринимателю Дэвиду Ричардсону. На яхте было еще 7 человек. Как мы теперь знаем, они высадились на острове, не понимая, что находятся в опасной ситуации. Остров выглядел вполне цивилизованным и мирным. Также путешественники обнаружили собак в наморднике и решили, что остров населен людьми. Однако вскоре они были атакованы собаками без намордников, которые убили одного матроса, открывшего стрельбу, и захватили в плен всех остальных.

Вскоре пленники обнаружили, что на острове существует цивилизация собак. Собаки ходили в намордниках особой конструкции, которая позволяла им его самостоятельно снимать и надевать. Собаки понимали, что от них хотят люди, хотя сложные выражения воспринимали не с первого раза. Они самостоятельно управляли автоматизированным хозяйством острова, осуществляли мелкий ремонт оборудования.

Как выяснилось, принципиальным для собак было высоко держать хвост. Прикрывать хвостом зад считалось недостойным и даже позорным. В холодное время, которое в этих широтах продолжается недолго, собаки носили одежду, которая могла закрывать любые части тела, кроме зада и гордо поднятого хвоста.

Собаки поместили пленников в зарешеченные помещения, где содержались ослы и коровы, и затем предложили сделать выбор: или сидеть в этих клетках, как животные, или примкнуть к собачьему коллективу. Условием этого было снять штаны и надеть намордник. После некоторых колебаний Р. Льюис и Дж. Маклин согласились с этими условиями и изготовили для себя символические намордники. Остальные пленники оставались в хлеву, их кормили тем же кормом, что и остальных собак. Он был питательным, но однообразным. К пленным водили экскурсии молодых собак, и наставники что-то объясняли своим подопечным с помощью сложных жестов и мимики.

Льюис и Маклин также посещали заключенных, имели возможность с ними переписываться на песке (разговаривать считалось неприличным). Они рассказали, что других людей на острове нет. Хозяева видимо были, но куда-то исчезли без следа. По некоторым признакам и намекам Льюис и Маклин поняли, что хозяева погибли. Оказалось, что собаки используют «письменность» - они мочатся на различные объекты определенным образом. Другие собаки, нюхая помеченные объекты, получают сложную информацию. Более того, они переносят «описанные» таблички, и Маклин как раз работала почтальоном. Льюис работал как ремонтник – его пальцы позволяли делать некоторые операции, которые собакам с их лапами было делать неудобно. Маклин был социологом и увлеченно изучал собачью цивилизацию, её язык мимики и жестов. Между Льюисом и Маклин еще во время путешествия возник роман, и теперь они любили друг друга во всех смыслах этого слова. Им вообще нравилось жить на острове, только они соскучились по человеческой еде. Но собаки не мешали им готовить себе салаты из овощей и фруктов, которые на острове выращивались в изобилии. Маклин до путешествия была вегетарианкой, и ее вполне устраивало отсутствие мяса, а Льюис готов был потерпеть.

Собаки проводили немного времени в работе, а в основном носились по острову или садились в кружок, смотрели на соседей, что-то сообщали мимикой и жестами, нежно терлись друг о друга, выли хором – довольно красиво.

Особенно торжественно собаки отмечали день, который приходился на 29 декабря. Но они его называли не Новым годом и не Рождеством, а особым термином, который можно было перевести примерно как Революция. Они все садились кругами и выли, а потом устраивали спортивные соревнования, воем и ласками чествовали победителей.

На острове было телевидение и интернет. Собаки смотрели телевизор и могли переключать каналы. Но пользоваться интернетом практически не научились, разве что самые азы. Они попросили Льюиса объяснить, можно ли использовать интернет для агитации человечества за принципы своей цивилизации. Льюис стал объяснять, как действует интернет, и написал родителям, что он жив и находится на острове, где у него всё хорошо. Потом он считал это ошибкой, потому что это его сообщение активизировало поиски яхты.

Льюис обнаружил, почему рождаемость на острове лишь незначительно превышает смертность, и собаки не размножаются быстро. В корм со времен Фуфлера автоматически добавлялись вещества контрацептивного действия. Об этом Льюис узнал, потому что лидеры собак пытались решить с его помощью проблему: запас одного из обязательных компонентов корма заканчивался. Не может ли Льюис разобраться, как изготовить этот компонент? Он не мог, но на упаковках прочитал, что это контрацептивы. Препаратов оставалось примерно на полгода, после чего может начаться стремительное увеличение населения острова. Льюис сообщил об этом лидерам собак.

31 апреля 2029 г. поисковый самолет обнаружил остров и его развитую инфраструктуру. Пилот не связал это открытие с исчезновением яхты, хотя заметил, что в заливе стоят две яхты (одна принадлежала Фуфлеру) и гидроплан. Руководители поиска решили использовать остров как базу для своих действий в этом участке океана и направили к острову катер. Высадившиеся сотрудники были атакованы собаками, но успели быстро вернуться на катер и отплыть от острова. И вдруг они были атакованы яхтой, на борту которой стояли собаки и рычали. Катеру с трудом удалось уйти от этого преследования. Однако моряки увидели, что яхта называется «Цивилизейшен». Так стало ясно, что Ричардсон и его спутники были похищены, а не потерпели катастрофу.

После этого к острову был направлен полицейский корабль «Глори» с группой спецназа и гидропланом. Воздушная разведка обнаружила двоих полуголых террористов и большое количество собак. Стало ясно, что заложники находятся на ферме недалеко от берега.

5 июня спецназ высадился на острове и был атакован агрессивными собаками. Спецназовцы открыли огонь из автоматического оружия, собаки понесли потери, но. Судя по всему, понимали опасность, которую несет автомат. Они прятались за деревьями и скалами, и спецназовцы с большим трудом продвигались вперед. По пути они попали в засаду, и двоим бойцам собаки вцепились в горло, что привело к смертельному исходу. Остальные десантники были серьезно покусаны. Однако им удалось прорваться в ферму и освободить пленников, один из которых был убит шальной пулей. Это не удивительно – ведь собаки наседали со всех сторон, и десантники палили во все стороны без разбора.

Пленники стали наперебой объяснять десантникам, что их захватили не террористы, а собаки, а полуголые люди, которых видел пилот – это не террористы, а тоже заложники.

Пока происходила десантная операция, к «Глори» стала приближаться яхта «Цивилизейшен». Кто ее вел, было не ясно, но на борту стояли собаки. Капитан выслал на борт досмотровую группу, но она не решилась высадится на борт – собаки были настроены угрожающе. С «Глори» предложили яхте остановиться. Этот приказ был проигнорирован, после чего «Глории» открыл по яхте огонь из крупнокалиберного пулемета. «Цивилизейшен» развернулась и пошла к острову, недалеко от которого затонула. Находившиеся на борту собаки добрались до берега вплавь, а тот, кто вел яхту, видимо погиб, так как люди на поверхности воды не появились.

Собаки предприняли попытку штурма фермы, но местность вокруг нее была относительно открытой, и собакам пришлось отступить с потерями. После чего на лужайке появились люди, одетые как туристы. Их лица были закрыты полумасками. Командир спецназовцев потребовал снять их, но парламентеры заявили, что это невозможно, но пленники могут подтвердить их личность. Да, это были Льюис и Маклин. Они прошли в ферму и изложили предложение собак: все желающие могут покинуть остров, оставив оружие и забрав записку, составленную Льюисом после общения с лидерами голозадых. В записке говорилось: «Привезите лекарство от быстрого размножения. Иначе в вашей цивилизации начнется восстание собак».

Собаки обещали отойти на значительное расстояние от маршрута эвакуации, если люди им не доверяют. Льюис и Маклин заявили, что сами эвакуироваться не хотят, но готовы продолжать общение по интернету и сообщать важную информацию о нуждах питомника. В частности, они объяснили смысл ультиматума в той его части, которая касается контрацептивов. Если они не будут доставлены на остров в ближайшее время, может произойти демографический взрыв. Льюис не знал, имеются ли у голозадых возможности как-то вызвать восстание собак за пределами острова, но, учитывая, что собаки Фуфлера находятся в очень влиятельных семьях по всей планете, по его мнению, лучше не рисковать.

7 июня эвакуация состоялась. Собаки не предпринимали враждебных действий.

В свете изложенного необходимо принять решение о дальнейшем взаимодействии человечества с островом. Здесь возможны разные варианты действий:

1. Игнорирование. Но теперь об острове знает несколько десятков людей, и в случае огласки можно ожидать, что к нему направятся исследователи, журналисты и просто искатели приключений. Это опасно не только для самих путешественников, но и для человечества. Голозадые в случае демографического взрыва будут стремиться к экспансии своей цивилизации, занятию других островов. Они могут захватывать плавсредства, у них уже есть гидроплан и яхта. Они умеют управлять яхтой и учатся управлению гидропланом. К тому же неизвестно, является ли блефом угроза «восстания собак».

2. Уничтожение. Население острова в принципе может быть уничтожено с воздуха. Однако на нем находятся два гражданина США, массовое уничтожение животных не всеми будет понято, и любая огласка вызовет широкомасштабных скандал и юридические последствия. К тому же велика вероятность, что часть голозадых выживет и снова размножится. В этом случае целесообразно взять под контроль, а может быть и уничтожить собак Фуфлера за пределами острова. Но это крайне сложно. Ведь эти собаки являются частной собственностью и в то же время любимцами очень влиятельных семей. Также неизвестно, не обзавелись ли эти собаки адептами и агентурой среди других собак по всему миру.

3. Частичное сокрытие информации. Свидетели за достойное вознаграждение могут подписать договор о неразглашении. В суть дела посвящено не более 20 человек. Даже часть полицейских, участвовавших в операции, не поняли, что произошло, и считают, что имели дело с террористами. Если некоторые свидетели расскажут правду, можно объявить их сумасшедшими вроде тех, кто проповедует об инопланетянах. Точные координаты острова по прежнему известны ограниченному кругу лиц. Необходимо поставить под контроль интернет-канал острова. Собак Фуфлера за пределами острова необходимо взять под наблюдение и начать тщательно изучать их поведение и связи.

С помощью Льюиса и Маклин, которые для непосвященных могут считаться новыми хозяевами острова, необходимо установить контакт с лидерами цивилизации голозадых. Вполне возможно договориться о невмешательстве в дела друг друга и об ограниченном информационном и продуктообмене. Лидеры острова понимают, что их попытка выйти за его пределы заставит человечество принять насильственные меры. Однако они вынуждены вступить с нами в контакт – хотя бы для того, чтобы пополнить запас контрацептивов. Секретный диалог с этой цивилизацией может иметь важное научное значение для понимания психологии животных. Да и нашей с вами психологии.

2016

Каменная рука

- Добрый вечерок, юноша. Хозяин кабачка сказал, что ты тут вчера прославился. Выпьешь со мной?

- Наливайте, месье. Да уж, по части чистописания меня никому не переплюнуть. Я вчера на спор заработал здесь 10 су. Сам хозяин месье Гюстав судил наш спор с этими дурачками, которые думали, что умеют красиво выводить буквы.

- А ну покажи. Вот тебе бумага и перо.

- О! Да у Вас все запасено, месье. Что ж написать?

- Давай так: «Волна бросилась на корабельный борт, шипя по-шампански».

- Красиво сказано, месье. Налейте пока еще стаканчик. Как Вас называть?

- Арман Арно. А тебя как?

- Франсуа Канробер. Вот, смотрите, месье Арман.

- Знатно.

- Еще бы. В монастыре, при котором я работал, отец Бертран был настоящий мастер этого дела. И научил меня добротному письму.

- Что же, тогда у меня есть к тебе работа. Получишь больше, чем 10 су. Я тут решил попробовать себя на новом поприще…

- А каково же старое?

- Много всего было. И воевал, и плавал, в смысле ходил. Не важно. И все это время я читал и писал. Так, для себя. Понемногу складывал слова. А тут вот осел здесь, под Парижем… Дай, думаю, отнесу рассказ в литературный журнал. Почерк у меня – беда. Я его хорошо понимаю, но от других того же было бы глупо требовать. Каракули. Вот, посидел я, покорпел, печатными буквами с трудом вывел один из своих рассказов, и отнес в издательство. А там, знаешь – принялось. Вышел рассказ.

- Что, и заплатили хорошо?

- Да, не обидели.

- Поздравляю Вас, Вы – писатель. Почтенная профессия, и хлебная.

- Да уж, есть надежда. Так что давай-ка поработай у меня переписчиком. С оплатой не обижу с прошлого гонорара, да и с будущих. У меня много рассказов накоплено. Я буду их тебе диктовать, а ты перепишешь их в нескольких копиях для разных журналов. Договорились?

- Что же, работа не пыльная.

*

- Ну, как наши дела, Франсуа? Ходил в «Ревю»?

- Прогорает наша писательская лавочка, месье Арно. В «Ревю» мне ответили не так вежливо, как Вам на прошлой неделе. Старый дурак, говорят, твой Арно. Простите уж месье. Есть, говорят, задатки, но поздно ему в писатели. Образование нужно и все такое. А я Вам так скажу: в этом литературном мире без связей – никуда. Пока тебя критики не похвалят – не будет удачи.

- Да уж, затерли меня эти литераторы, как шхуну торосы. А как достучаться до критиков, когда журналы не публикуют. Да и критикам носили мы рукописи. Не снизошли со своего Олимпа. Не знаю, и прочитали ли.

- А у меня как раз радость вышла. Тетка померла, представляете!

- Что ж это за радость? Прими соболезнования.

- Да ладно, я и не видел-то её ни разу. А нате Вам – стал наследником. Теперь у меня гостиница у моря и солидный капитал. А знаете что, месье Арно, бросайте Вы писательство. Давайте я теперь попытаю счастья в этой литературе. А что, я изучил Ваш слог…

- Хм, если пробьешься, то я, значит, прославлюсь как твой учитель…

- Знаете что, месье Арно, я человек простой, скажу без виляний всяких. Так я бы не хотел - насчет учителя.

- А как бы ты хотел?

- Вы ведь рассказывали, что мечтаете о спокойной жизни в достатке. Давайте заключим договор: я Вам гостиницу и сверху буду приплачивать помесячно – с будущих гонораров. А Вы о нашем нынешнем сотрудничестве – молчок. Я хочу как бы сам, понимаете? А рукописи наши поместим в банк с условием, что через 100 лет их передадут в литературный музей – под Вашим именем, честь по чести. Так что слава Ваша потом как-нибудь придет, если потомки оценят. А пока я сам хотел бы, ну это – прославиться.

- Наивный ты парень, Франсуа, и добрый… Раз рискуешь столь многим ради миража. А если не будет гонораров? Не пробьешься ведь сквозь торосы.

- Ну тогда не будет Вам помесячной приплаты, и договор наш побоку. Как не уплачу полгода – можете кому хотите рассказывать о том, что Вы мой наставник. Если, конечно, это будет кому-то интересно. А гостиница в любом случае Ваша. Годится так?

- Ты благородный парень. Если прогоришь, номер в моей гостинице будет за тобой бесплатно. А если из тебя выйдет толк, что же – мой стиль будет проникать в сердца людей через написанные тобой страницы.

- Отлично. Вы добрый человек, месье. Вот я уже и договор приготовил, только к нотариусу сходить.

*

- Добрый вечер, месье. Вижу, Ваш графинчик закончился. Могу я Вас угостить?

- Я уже скоро ухожу… Хотя… Присаживайтесь, молодой человек.

- Спасибо. Хорошее местечко, месье. И вино ничего, а?

- Вино так себе, если честно. Наливайте.

- Как Вас называть?

- Зовите меня месье Канробер. А Вас?

- Меня зовут Раглан. Я не первый раз встречаю Вас здесь.

- Да? Наверное Вам показалось.

- Напротив. Я даже могу сказать, когда Вы здесь были в прошлый раз. Я видел Вас здесь 14 сентября, ровно год назад. Интересно, не правда ли.

- Ооо, да Вы следите за мной?

- Скорее, я был заинтригован. Я-то здесь завсегдатай, а Вы ходите сюда раз в год. Что было такого в этом кабачке 14 сентября? Не скрою, я спросил об этом месье Гюстава, но он ничего не припомнил. И Вас он как будто не знает… Говорит, что видит Вас здесь редко, где-то раз в год. Я уверен, что ровно раз в год – 14 сентября.

- Почему «как будто не знает»? Не знает, и всё.

- Да, он далек от мира литературы…

- Ааа, месье Раглан, вижу, что Вы меня узнали.

- Ну разумеется, многоуважаемый мной месье Пелисье. Вы – мой кумир, и увидев Вас здесь год назад, я не решился подойти. И даже не был уверен, Вы ли посетили сей мирской склеп, спустившись с Ваших горних вершин. Эта пролетарское кепи и спецовка. Как у многих здешних завсегдатаев. Но потом я присмотрелся к Вам – настоящему – на презентациях и выставках. Нет, дорогой цилиндр или потертое кепи – Вы все тот же гений французской литературы.

- Ооо, месье Раглан, Вы ходите на мои презентации! Я могу Вас знать? Лицо вроде незнакомое.

- Не трудитесь, вряд ли вспомните. Я – скромный почитатель Вашего таланта, всегда сижу в задних рядах.

- Не журналист?

- Совсем нет. Правда, я тоже, как и все почитатели великих литераторов, пробую писать. Но так, только для друзей… Если бы Вы могли…

- Прочитать? Что же, месье Раглан, почему бы нет. Вы наверное и принесли уже что-то, раз надеялись меня здесь встретить?

- У меня другое предложение: дайте мне сюжет. А я уж распишу его, как смогу.

- Интересное предложение. Извольте: был со мной такой случай. Но только не думайте, что я расскажу все точно как было, это же литература…

- Конечно, конечно, продолжайте.

- Так вот, я учил искусству литературы одного молодого человека. По какой-то причине он стеснялся предстать моим учеником, а я и не настаивал. Так что не ищите его в моем литературном круге. Он сейчас, по-моему, и не пишет. Хотя пытался публиковаться, и кое-что вышло. Но потом… Он ушел из литературы, сказав мне: «Ваш стиль держит меня за горло каменной рукой». Вот, попробуйте написать рассказ «Каменная рука».

- Принято, месье Пелисье. Я смогу зайти к Вам через неделю? Я уже и записался на прием у Вашего секретаря.

- Прекрасно, месье Раглан, буду ждать.

*

- Здравствуйте, месье Раглан! Проходите, присаживайтесь.

- О, какой вид из окна. Севастопольский бульвар как на картинке – никогда не видел этот красивый ракурс.

- Что же, я прочитал Ваш рассказ, месье Раглан. Видно, что у Вас острый ум, да и острый глаз – раз Вы разглядели меня тогда в кабачке… Но литература – это все-таки не Ваше. У меня такое впечатление, что Ваш рассказ написан цифрами, а не буквами. И передо мной доказательство математической теоремы. Никаких эмоций, просто какие-то логические формулы! Правда, есть и пробелы в доказательствах, обозначенные загадочным «Х». Да и сюжет Вами переиначен слишком смело. Учитель превратился в ученика, и наоборот. Мы, вроде бы, договаривались о другом. Вы блестяще владеете французским языком, но холодны и рассудительны, как англичанин. Впрочем… Ну да, конечно, Раглан! Как я сразу не догадался. Блестящая реакция: я назвался Канробером, Вы немедленно – Рагланом. Канробер и Раглан командовали союзниками при осаде Севастополя. Хорошо, что не назвались Кардиганом – тогда бы я сразу догадался. Браво! И небольшой акцент, еле заметный. Так Вы англичанин?

- Почти угадали. Над акцентом нужно еще работать. Я филолог, специалист по французской литературе.

- И я Ваш объект исследования?

- Именно так.

- Не рановато ли? Вроде, я еще не умер.

- Долгих Вам лет жизни. Для хорошей диссертации нужна не смерть объекта, а научная проблема.

- И в чем же здесь проблема, позвольте спросить?

- О, это весьма интересно. Когда мой научный руководитель посоветовал заняться Вами, он лишь намекнул. Но он знал, кого бросить на эти бастионы. Он видел мой фанатизм в поиске истины.

- Человек, жаждущий истины… Об этом я еще не писал. Не боитесь попасть ко мне на перо. Войти, так сказать, в историю литературы в качестве типического персонажа?

- Сочту за честь…

- Ой, не спешите. Вы читали у моих критиков о саркастическом юморе Пелисье?

- И охотно цитирую их в моей диссертации. Мы, искатели истины, не обижаемся на карикатуры. И потом, к моей научной проблеме это не имеет прямого отношения. А я просто счастлив, что она, наконец, практически разрешена. Можно защищать диссертацию.

- И что же это за проблема, я заинтригован? Хотя после Вашего научно-популярного рассказа начинаю догадываться. Вы можете это доказать?

- С этого-то все и началось. Анализируя Ваш стиль, я с математической точностью пришел к странному выводу. Вы почти сразу явились в литературный мир как великий писатель. Это никого не удивило. Еще бы, сын известного книгоиздателя, с детства вращались в литературной среде, блестящее образование… Когда Вы опубликовали свои первые два рассказа, критики были «заряжены» папой, чтобы расхвалить и вознести их до небес. Но рецензии получились жидкими, вымученными. Оказалось, что великие писатели, окружавшие Вас с детства, придавили Ваши творческие способности. Вы впитывали все написанное и сказанное этими гениями, как губка. Но как только начинали писать что-то сами – оказывалось копирование. Критики видели, что это Вы взяли от одного, а то – от другого. В своей диссертации я не был скован строгим приглядом Вашего папеньки, и разобрал эти два рассказа поэлементно: что у кого взято. Это – не беда, никакого компромата. Многие так начинают. Затем в Вашем творчестве возникла пауза – и через полгода творческий взрыв. Рассказы, романы, громкая слава, живой классик!

- Завидуете? И это – Ваша проблема?

- Проблема не в этом. Проблема – в моей диссертации. Вы действительно стали прекрасным писателем. Вы продемонстрировали несомненный оригинальный талант. А талант плюс раскрутка – это уже гениальность. Тут было все, о чем справедливо писали критики, подстегиваемые сначала Пелисье старшим, а затем уже и Вашей щедрой рукой: и опора на глубокое знание французской литературы (еще бы!), и оригинальность стиля, и хорошее знание разных сторон жизни. Откуда оно взялось, разрешите спросить? Вы не ходили в северных широтах, не пересекали пустынь, да и на парижское дно не опускались ниже известного нам кабачка. По книгам? Но когда Вы успели их прочитать? Никакого знания жизни не было видно в Ваших первых двух рассказах. Все это знание явилось в вашу голову за полгода. Это касалось невероятным. Уже одно это одно могло составить интересный сюжет для литератора. Но диссертация – дело более серьезное, чем беллетристика.

- Ну знаете. Не забывайте, что эта беллетристика – то, что Вы изучаете. Не мы Вас изучаем, а Вы нас.

- Вот именно! Вы, литераторы, можете вообще ничего не изучать, писать небылицы и стричь купоны с наивной публики. Но Жан Пелисье – писатель иного рода: с глубоким знанием жизни, с этим неповторимым стилем, впитавшим пот и кровь многих лет, интонации разных социальных ниш. И все это блестяще отшлифовано Вашим элитарным образованием. Но откуда Вы взяли, что шлифовать?! Вот, что мучило меня. И еще одно, уже совсем таинственное обстоятельство. Это – ваша «каменная рука».

- Какая рука? Слушайте, тут Вы попались. Сюжет о каменной руке я предложил Вам неделю назад!

- Вот тогда я и узнал, как Вы это называете. Но само явление я вычислил давно. Вы не просто родились как гениальный писатель одномоментно. Вы практически не менялись. Так не бывает! Многие тома написаны об эволюции Бальзака, Толстого, Тагора… Я – Ваш первый биограф и исследователь. Но придут и другие, и если по какой-то причине не прочитают мою диссертацию – для них Вы будете неразгаданной загадкой. Каменным гостем литературы. Ваше творчество практически не эволюционирует. Его словно кто-то держит за горло каменной рукой. Этот Ваш стиль! Он повторяется из произведения в произведение. Вы расширяете поле сюжетов, но герои в других ситуациях продолжают говорить и действовать, как и предыдущие. Еще немного – это станет заметно не только мне. В моей формуле образовалась константа, загадочный постоянный «Х» - основа Вашего стиля. Я не мог этого понять. И тогда я поехал в Париж.

- И давно Вы в Париже?

- С полгода.

- Так Вы не встречали меня в кабачке год назад?

- Уж простите. Все получилось немного иначе, чем я Вам сначала рассказал. Я действительно следил за Вами. Мне казалось, что где-то в Вашем окружении я обнаружу этого каменного гостя, который держит Вас за горло, следит за тем, чтобы Ваш стиль не отклонялся от установленной им нормы.
Но рядом с Вами не было никакого цензора или куратора. Это лишь распаляло мое любопытство. И вот однажды после шумной презентации с Вашим участием я слонялся под Вашими окнами…

- Да, действительно, 14 сентября была презентация… Как глупо получилось, что я согласился назначить её на такой день…

- …И вот я вижу, как Вы, стараясь быть незамеченным, выскользнули из ворот, одетый простолюдином. Это было более, чем любопытным. Я пошел за вами… Мое лицо было Вам незнакомо, я был невидим. И пока Вы сидели в уголке, наслаждаясь воспоминаниями, я разговорил Гюстава. Вы знаете, он Вас помнит. Он вообще интересный человек, месье Гюстав. Беллетристика, выдумки ему не интересны, но мы нашли с ним тему для обсуждения – Восточная война. Гюстав увлечен этим историческим эпизодом и хорошо помнит даты. Даже отмечает их дома. Пять лет назад, как раз незадолго до Вашего фантастического взлета, Вы ему запомнились. Для него 14 сентября – какой-то важный эпизод той войны. А накануне Вы здесь прославились, выиграв спор у нескольких человек. Да еще назвались Канробером, что для месье Гюстава было еще одним поводом запомнить Вас. Впрочем, назови Вы тогда свою настоящую фамилию, он бы тоже не пропустил её мимо ушей, хоть и не силен в литературе. Он ведь увлечен Восточной войной. Вы не родственник генерала Пелисье?

- Очень дальний. Хотя изредка я бывал в его доме. Слушал как-то даже рассказ о штурме Малахова кургана. Не интересно. Нудно говорил о расположении полков, вспоминал каких-то командиров, но ничего не говорил о них, кроме имен. Умолкал. Вспоминал их лица, а мы учтиво скучали. Генерал, что с него взять. Хотя, наверное, Франции повезло, что Пелисье сменил Канробера.

- Решили обыграть это родство, выбирая свой псевдоним, под которым предстанете перед нашим месье «Х»? Оригинальная неоригинальность. Но она Вас подвела – месье Гюстав на многие годы запомнил молодого «Канробера» и его соревнование по красоте письма. Он-то эту фамилию и раньше знал. О, да, Вас учили прекрасные дорогие преподаватели, так что устроить триумф с чистописанием было несложно. Он уже был здесь 13 сентября, месье «Х», видел Ваш успех?

- Нет, он пришел на следующий день, и Гюстав ему конечно рассказал. Как до этого рассказал мне, что есть человек с проблемой почерка. Я-то знал, что это за человек, с неделю здесь его поджидал. Сразу, как прочитал его рассказ – так и начал наводить справки. Он жил тут недалеко, захаживал в кабачок. Настоящий самоучка. Он повидал жизнь и был талантлив от природы. Я сразу это понял, перелистывая страницы журнала с его первой публикацией. Это Вы верно вычислили в своей «формуле». А потом мы быстро договорились…

- Не надо… Не быстро. Месяц. Ваш первый гениальный рассказ «Волны говорят по-шампански» вышел через месяц. Это его сюжет?

- Ну, отчасти. Скорее стиль. Сюжет я переделал, как Вы – предложенный мной. Это – не плагиат. Я не брал его сюжеты целиком. Не забывайте, он же носил записанные мной рассказы в редакции, там их читали…

- А Вы намекали от имени отца, что не нужно печатать этого графомана…

- Не сам… Но в общем да, пути я ему перекрыл. Не хорошо, конечно… Впрочем, я это никогда не подтвержу публично, а у Вас нет доказательств. Действовал аккуратно, не докопаетесь. Вы не первый, кто роет под меня. Акулы пера пытались уже, никто не докопался. У Вас, правда, свой метод, интересный. Наука! Это Вам не журналистика, да? Вычислили! «Х»! Я бы уже выставил Вас за порог, как и прочих шантажистов, если бы не одно… Вы еще кое-что вычислили, попали в самую точку. И в этом я готов быть откровенен с Вами, потому что сам не знаю, что делать.
Понимаете, сначала все шло отлично. Моё образование прекрасно наложилось на этот самородок. Плюс реклама, конечно. А потом… Я пробовал писать немного иначе. Развиваться, эволюционировать – на потребу критикам и вам, литературоведам. Но его стиль держал меня этой самой каменной рукой. Как только я отклонялся от него, я начинал подражать кому-то из других литераторов. И, опасаясь, что меня на этом подловят недоброжелатели, тут же возвращался назад, к первоначальному стандарту. Я отшлифовал самородок, сделал из него прекрасную статую. А она схватила меня за горло. Это – каменная рука. Прекрасная, но недвижная.

Я пытался в стол писать совсем по-другому. Но получалось так, как до меня уже писали. И было страшно предстать перед критиками тем, кто пишет как все. Оставалось одно, подражать нашему «Х».

- Он жив?

- Конечно! Жив и здоров, наслаждается покоем, почитывает мои произведения.

- Получает от Вас…

- Получает, получает. Тоже хотите получать?

- Нет, я не шантажист. Мне важно закончить мое исследование, найти имя.

- И как же Вы его вычислите? Конечно, в отличие от акул пера, Вы знаете, где примерно искать. Но ведь на то, чтобы объездить всю Францию, потребуются годы. Как же Ваша диссертация?

- Мне не нужно ездить по Франции. Там, где я живу, в библиотеке есть французские литературные журналы. Теперь я знаю, что его рассказ вышел в первой половине сентября пять лет назад. Именно тогда Вы его прочитали и стали искать этого человека. Я пролистаю журналы, найду имя и впишу его на место «Х» в мою формулу. И тогда можно будет защищать диссертацию. Но не волнуйтесь. Вряд ли она станет широко известна во Франции…

- Знаете, а я бы её издал.

- Шутить изволите?

- Ну, не в нашем издательстве… Но очень бы посодействовал. Будет хороший тираж. И гонорар – поможет в будущих исследованиях.

- Боюсь, я не соглашусь на редактирование. Меня шлифовать не нужно.

- Нет, вот именно как напишете. В Вашей занудной манере. Понимаете, даже если Вы всё докажете в мире науки, в мире газет это будет лишь одна из версий. Предвижу первостатейный спор, журналистов, осаждающих дом Арно – так его зовут, что уж скрывать. А он сейчас и не напишет ничего толком, постарел, обмещанился.
Думаю, если не какой-то первостатейный скандал, скоро меня начнут обвинять в том, что исписался, что повторяюсь. Уже сейчас тиражи перестали раскупаться. Надоедаю я читателю. Собственно, как Вы и предсказали. А если я сам взорву Вашу «бомбу» – то обсуждать будут другое. И тиражи снова взлетят.

- Так Вы хотите опубликовать мою диссертацию ради своих тиражей?

- Не знаю… Может быть и ради тиражей… Или… В этом случае у меня просто не будет выхода. Мне придется разбить каменную руку.

2017