Елизавета Солодовникова

Ожидание

C почерневшей от горя земли наконец сошел снег и мутные ручьи потекли по ее обугленному телу, омывая глубокие, но еще не смертельные раны. Весна все-таки пришла, как и предсказывали белобородые старцы каждую ночь выцветшими подслеповатыми глазами всматриваясь в безответное небо. Лучи пробудившегося солнца заскользили по унылым улицам многочисленных городов, и везде люди выбегали из своих домов и собираясь на городских площадях в огромную толпу, наблюдали за движениями удивительного светила, вернувшегося к ним после долгой разлуки.

За последнее тысячелетие на земле произошло много изменений – одно за другим начали сбываться страшные пророчества из древних книг. После люди отстроили города не хуже прежних, но боясь повторения катастроф человек полностью отдался течению времени, уже не рискуя что-то менять.

Весна приходила на Землю раз в триста лет. Многие поколения так и умирали не дождавшись ее, когда-то частая гостья теперь не задерживалась на Земле более семи дней. За это время успевали родиться и погибнуть цветы, пропеть свое невзрачные птицы, прилетевшие неведомо откуда, а люди обретя долгожданное тепло снова теряли его не успев насладиться. Длинноволосые юноши и девушки, держась за руки бродили по улицам городов. Они улыбались друг другу и весело смеялись принимая за любовь весеннее опьянение.
Погружаясь в долгожданный сон, он наконец обретал желанную свободу, борьба за которую пожирала последние силы. В глубинах собственного перемолотого «я» отыскивались смутные образы весны. Отпускали тревога, напряжение и разъедающий душу страх потерять разум. Только спящему ему даровались спокойствие и мудрость еще не старого, но измученного и много пережившего человека. Во сне не надо было сопротивляться Чужой воле. Он брел по заснеженной улице, постепенно замерзая, закрыв глаза, чтобы не видеть бесконечных сугробов и наконец упал, позволив холоду омертвлять тело. И когда ресницы последний раз дрогнули, сквозь пелену заволакивающую сознание, он увидел светлеющее небо, почему-то исчезли тучи, и лучи неизвестно откуда взявшегося солнца ослепили его. Он поднимался на ноги, запрокидывая голову к небу, безуспешно стараясь подавить разрывающий грудь хриплый крик.

Тибу лежал на продавленном диване и с восторгом рассматривал причудливые тени на покачивающемся потолке. В его чердачной каморке было сыро и холодно, но юноша не чувствовал холода, полностью отдавшись новым ощущениям. «Правы старинные книги,- думал он,-предсказавшие точную дату прихода Весны». Воспитанный как и все в духе Великого ожидания Тибу верил в нее с наивностью ребенка. «Кончилось время чудес»,- любил повторять юноше его старец. Вино давно превратилось в воду. Если веришь – дождешься Весну и удостоишься Великой встречи, не веришь – станешь очередной ступенькой к ней. И смерть не спасет тебя, потому что там, за гранью жизни, ждут неверных весне только вечный холод и тьма, так любили пугать старцы. Тибу не хотел быть ступенькой и очень боялся вечного холода. Он верил в Весну фанатично и безоглядно, с жадностью впитывая в свою полудетскую душу все что было связано с весенним приходом. Сейчас он лежал и представлял себе как через несколько часов встанет и пойдет за город к Главному холму. Там он увидит людей целующих пробивающуюся из –под комьев грязного снега траву и невиданные цветы, мокрые и блеклые, но живые. Тибу знал, что он упадет, как и другие, на колени и разрыдается от умиления. Разве не ждал он вместе со всеми Весну и не заслужил права встретить ее здесь на Главном холме. Нет напротив! Тибу упивался собой. Он верил, ждал, обращал в свою веру сомневающихся. Лучшая награда за все – увидеть их Там, поверженных на землю и раскаявшихся в своем маловерии. Перед Тибу мелькали лица обращенных, их глаза, возвращающиеся из глубин собственного сознания к небу. Взгляд становился прозрачным и светлым. Юноша знал тысячи воззваний из старинных книг и пожелтевших рукописей, когда он проповедовал перед его глазами проплывали картины Весны, запечатленные на стенах Весеннего храма города, они всегда были с ним. После смерти родителей он остался совсем один и полностью отдался Великому ожиданию. Сейчас двадцатидвухлетний проповедник с сознанием десятилетнего ребенка переживал свой триумф. Он мечтал как его старец Виторий пожмет ему руку и позволит наконец примерить старческие одежды. Людей маловерных конечно постигнет разочарование. Весна уйдет. Останутся застывающие на глазах лужи, темные скелеты враз облетевших деревьев и почерневшие листья под кристаллами льда. Кто-то проклянет семидневное помутнение рассудка. Таких остригут и отправят за город на зимнее поселение. Тибу испытывал к подобным безумцам снисходительное сожаление. Столь кощунственное отношение к существующему миропорядку. Казалось ему чудовищным. Ожидание – встреча – воспоминания – ожидание. Чья-то жизнь приходится только на период Воспоминаний. Ему же посчастливилось родиться перед великой Встречей и дожить до нее. Тибу радостно смеялся. Перед ним мелькали лица обращенных и плыли причудливые тени – смутные образы долгожданной весны.

Ларс проснулся от собственного крика и разбудил лежащую рядом женщину. На его горячий, мокрый от пота лоб легла женская рука и встревоженный голос спросил «Что с тобой?». За окном было неожиданно светло, со стекол исчезли ледяные узоры. «Что с тобой?» - обеспокоенно повторила женщина проводя ладонью по колючей щеке Ларса. Он поднял голову. Чердачный потолок был в подтеках, еще несколько часов и вода от растаявшего снега закапает на смятые простыни. «Весна»,- чуть слышно прошептал Ларс, отстраняя женские руки. «Что Весна?» - удивленно спросила Айрин. Остриженный так произносил это слово, что оно теряло сакральный смысл. «Что тебе до весны?» - рука Айрин снова легла на темные неровно остриженные волосы Ларса. «Весна придет и уйдет. Ты остриженный, я продажная женщина. Мы не имеем права на Великую Встречу». «Весна»,-не обращая внимания на слова Айрин повторил остриженный и засмеялся. Женщина побледнев отодвинулась от него. «Почему ты смеешься?» - резко спросила Айрин, беспричинный смех остриженного не на шутку испугал ее. Она недоверчиво смотрела на Ларса, на его мокрый лоб с прилипшими к нему прядями темных местами серебристых волос, на поросшие черной щетиной бледные щеки, на чуть подрагивающие сильные руки. Он не вызывал отвращения, как многие приходящие к ней, напротив несколько часов назад он заставил Айрин забыть обо всем, даже о весне, на встречу которой у нее нет права. Но сейчас поведение Ларса было ненормально в представлении Айрин даже для остриженных. С ними всегда было трудно. Грубые и косноязычные они были противны ей. Но смех Ларса все же был хуже их ласк. «Почему ты смеешься?» - Айрин отодвинулась еще дальше на самый край кровати, легла и теперь смотрела на остриженного снизу вверх. Ларс перестал смеяться и повернул к ней голову. «Двадцать лет назад я сказал своему старцу, что не верю в Весну и более того»,-темно-карие глаза Ларса сверкнули из-под черных ресниц,-не хочу, чтобы она приходила…» «Как?»-Айрин в ужасе смотрела на него. «Да»,- Ларс снова засмеялся, «так и сказал «не хочу» и двадцать лет меня заставляли признать, что я не прав, навязчиво, но без особого насилия, два года назад даже разрешили расписывать Весенние храмы, правда все что рисовал я частично заливали голубой краской». Ларс улыбнулся, видя смятение на побледневшем лице Айрин. «Зачем все это? Если сейчас когда эта Весна пришла, я не имею права взглянуть на тех, кто так фанатично верил в нее. Может я хочу посмотреть в глаза длинноволосых апологетов Весны.» Айрин была так потрясена услышанным, что не сразу нашла подходящие слова. «Ты говоришь ужасные вещи, с такими чувствами нельзя быть там». «Хватит»,- неожиданно грубо перебил Ларc. Взгляд его темно-карих глаз бесстыдно пронзал Айрин, проникая в глубины ее существа и нащупывая там нечто родственное себе. Эти странные горящие глаза смотрели так словно их обладатель не верит в искренность негодования Айрин и принимает ее за союзницу. «В городе где меня готовили к Великой Встрече двадцать лет назад я случайно познакомился с одной девушкой. Ее звали Беата. Она верила в весну не меньше тебя. По-другому, конечно. Ей часто снилось, что весна уже пришла, и она гуляет по улицам города с длинноволосым брюнетом. Однажды в один из бесконечных вьюжных вечеров мы столкнулись в переулке, и она узнала во мне этого человека. Я увидел в ней что-то упрямое и злое, ту упорную злость, которая приближает Весну вопреки всему. Старцы не любили Беату, она часто нарушала их многочисленные запреты и не боялась наказания. Беата заставила меня на. несколько часов забыть про Великое Ожидание. Наутро я сказал ей, что может быть Весна старцев – миф. «Мне и не нужна их Весна»,-пожала она плечами.

«…Ты, правда,не боишься наказания?»,-хрипло спросил Ларс с трудом выпуская Беату из объятий. Она улыбнулась: «За что? Я нашла тебя, а ты меня. За окном холодно, а нам тепло.» «Ты расскажешь своему старцу?» «Нет…Я давно уже обманываю его…Таким как мы будет мало семи весенних дней, даже если они наступят, поэтому я давно живу в своем мире, с тех пор как увидела тебя во сне…». Беата гладила его по колючей щеке и Ларс снова обмякал, отпускала тревога… Он уже не стыдился непозволительной расслабленности и нежелания идти к старцу. Здесь и сейчас, в полуподвальной комнате при тусклом и неверном свете пыльных ламп реальность смешивалась с видениями…«Через несколько дней я найду тебя», - уходя сказала Беата.

Шли дни и месяцы. Она не появлялась. Примерно через полгода Ларс разыскал в маленькой больнице на окраине города. Его не пустили к ней. Медсестра назвала болезнь Беаты Синдромом Преждевременного Ожидания и добавила, что это неизлечимо. Она говорила что-то еще о вреде оккультной веры и пользе послушания, но Ларс не дослушал ее. Резко повернувшись он выбежал на улицу. Зимний день был обычным, одним из тысячи таких же дней. Колючий снег больно стегал его по лицу, ветер распахивал полы длинного черного пальто, слезы мгновенно превращались на щеках в лед ,неприятно стягивая кожу.
На следующий день он опять пришел в больницу. «Она умерла сегодня ночью», - прозвучал над его ухом равнодушный женский голос. Ларс медленно развернулся к говорившей. «Дайте ножницы», - глухо попросил он в упор глядя на некрасивую облаченную в черное шерстяное платье женщину неопределенных лет. «Что?»,- она отшатнулась от странного незнакомца, но он схватив ее за плечи стал рыться в кармане ее невыразительного платья и, найдя маленькие ножницы, засмеялся почти счастливым смехом и принялся состригать длинные спутанные пряди волос, но замерзшие пальцы плохо слушались его. Черные волосы падали на пол, Ларс нервно смеялся и не слышал как двое санитаров подошли к нему сзади. Он почувствовал соленоватый привкус крови во рту и потерял сознание.

Ларс еще мог все исправить, но собравшиеся старцы Города вместо оправданий услышали смех. Да и лицо преступника, а для них он был уже преступником, так как переступил их Законы, не выглядело виноватым. Оно было злым и сосредоточенным. Губы в запекшейся на ней крови иногда подрагивали в безумной улыбке. Лихорадочный блеск темно-карих глаз и синева под ними явственно говорили всем собравшимся о том, что Ларс по непонятным для старцев причинам выпал из числа здоровых ожидающих весну людей.

Отрывистый рассказ остриженного заставил Айрин растеряться. Она не сразу нашла подходящие слова. В маленькой убогой комнате воцарилась тишина. Слышалось только тяжелое дыхание Ларса. Он сидел сцепив пальцы в замок, напряженно всматриваясь во что-то видимое только. «Успокойся… Ты просто был болен…тогда. За ошибки надо платить…Иди ко мне»,- бессвязно заговорила Айрин. Она не умела утешать и уговаривать. Остриженные обычно были бесчувственны и равнодушны. Их нельзя было вывести из тупого, почти животного спокойствия. Они не внимали Весенним Воззваниям вследствие душевной ущербности. Апологеты же Весны бывали здесь редко, их обычно светлые глаза, тоже не выражали каких-либо чувств. Нет они не были пусты. В них просматривались благодатные картины весны. Какой-то детский восторг навсегда застывший в их голубоватых радужках был понятен Айрин. Руки длинноволосых никогда не дрожали, все их движения были плавными, словно выверенными на весах послушания. «Меня не убивали, ссылаясь на всепрощающее веяние Весны», - снова заговорил Ларс, но что-то изменилось в его голосе, он стал срываться и дрожать. «Зачем все это? Вначале я ждал и хотел смерти , потом решил дожить до их Весны. И теперь, когда она пришла, я должен пойти туда. Иначе все бессмысленно и Вечный Холод после. не страшнее этого ожидания». Остриженный замолчал, осознав нелепость любых объяснений, здесь ему не ответят. Для Айрин он такой же помешанный преступник как и для остальных. Она тоже служит Весне. Кратковременное слияние их тел, разумеется, не обязывало Айрин, понимать его слова и сочувствовать им. Невыразимое ощущение растворения друг в друге, которое он безуспешно искал двадцать лет, не повторялось. Такое могло быть только с Беатой.

В ту ночь не впервые касаясь обнаженного женского тела, он тем не менее впервые приобретал запрещенное знание взамен мучивших его сомнений. Речи старцев теряли смысл. Семь дней призрачной Весны не стоили этой земной ночи. Теплые руки Беаты, упругое молодое тело, бессвязный шепот горячих губ – все это смешивалось, сплетаясь в клейкую и простую паутину земного счастья. Она вскрикнула, коротко, на выдохе, но почти сразу замолчала, сжимая искусанные губы. Вторжение плоти любимого было неменьшим таинством, чем ожидаемая через двадцать лет Великая Встреча. Потом корчась на жестких неудобных кроватях Ларс сотни раз вспоминал ее вскрик, уже отчетливо понимая что все стоящее искренних чувств неизбежно сопряжено с болью.

Ларс молча одевался под пристальным взглядом Айрин. Она внимательно следила за его нервными движениями, и истерическое возбуждение Ларса передавалось и ей. Не зная как остановить остриженного, Айрин испытывала жалость смешанную с чем-то еще, что было неопределяемо и смутно. «Не ходи туда, тебя все равно не пустят»,-очень тихо проговорила она, когда Ларс был уже у двери, даже не надеясь быть услышанной, но он оглянулся, хотел что-то сказать, но губы лишь дрогнули в слабой улыбке, и Ларс вышел, прикрыв за собой ветхую почти картонную дверь.

Тибу пришел на холм едва ли не последним. Все были уже там, счастливые, поверженные на колени мужчины и женщины казались Тибу прекрасными так же как и серые комья снега на глазах превращающиеся в мутные лужи. Таинство Приобщения волновало и завораживало юношу. Тибу упал на тающий снег. Где-то впереди на самой вершине холма стояли старцы. Они обращались к людям, но вряд ли кто мог сейчас понять их слова. Тибу вообще ничего слышал. Его длинные русые волосы касались грязной воды. Лучи вернувшегося солнца ласкали уставшие от неудобной позы тела людей. Впрочем они не чувствовали этой усталости. Тибу тоже погрузился в благодатное состояние покоя. Он был счастлив уже не осознавая причин счастья. Тибу любил Весну, любил собравшихся на холме поверженных на колени людей, любил старцев, возвещающих о приходе весны с вершины холма.

«Подвинься, братишка»,- услышал юноша над самым ухом незнакомый мужской голос. Сколько раз была произнесена эта фраза прежде чем дошла до его затуманенного сознания Тибу не знал. «Неужели ты не понимаешь, что Весна не настоящая?Картинка из старых книг, не более того»,- произнес все тот же голос. Тибу еще не веря, что слышит все это наяву, нехотя повернул голову. Он бы не удивился никого не увидев рядом с собой. Но на мокрой траве почти вплотную к Тибу сидел черноволосый мужчина, сзади коротко стриженный, отросшая же челка в беспорядке падала ему на лоб, белая рубашка на его груди была разорвана и выпачкана кровью. «Пришлось ударить кое-кого»,- как бы оправдываясь проговорил незнакомец. Тибу был крайним на холме, впереди - согнутые спины, сзади - пустырь, а после оставленный большинством город. Здесь некому было помочь Тибу преодолеть ужас, овладевший им при виде остриженного. «Весна», - дрожа и сжимаясь, пробормотал Тибу, стараясь не смотреть в темные глаза незнакомца. Слово Весна, если верить древним книгам, должно было повергнуть остриженного в смятение. Но в бледном лице мужчины почти ничего не изменилось. Легкая, чуть уловимая судорога прошла по нему почти не исказив черты. «Пойдем отсюда», - тихо произнес он, кладя руку на плечо Тибу. «Пришла Весна», - еще, хоть и слабо, сопротивлялся юноша. Его слабая воля уже была подчинена остриженному, чьи расширенные зрачки поглощали солнечный свет совсем не отражая его. Тибу хотел еще что-то сказать, но книжные слова почему-то не приходили на ум, а свои собственные всегда давались ему с трудом. «Пойдем», - голос остриженного требовал повиновения, а голоса белобородых старцев звучали далеко и невнятно. Шатаясь Тибу пошел за незнакомцем. На их уход никто не обратил внимания. Опустевший город принял Ларса и Тибу в свои мокрые объятья. Припекало солнце. С крыш капало. По асфальту текли ручьи. Но затуманенное сознание Тибу уже не воспринимало весеннего великолепия. Незнакомец шел молча, не оборачиваясь. Только раз остриженный повернул к Тибу голову и тихо сказал: «Хочешь на окраину города, там остались женщины, которым запрещено встречать Весну». Тибу не понимая, что ему говорят, в растерянности остановился и наугад, покачал головой. Остриженный засмеялся и уже громче спросил.: «Где ты живешь?»

«Весна должна быть для всех,- говорил Ларс скидывая весенние пейзажи и книги с погнувшихся полок в каморке Тибу, - иначе это подлый обман.» Заметив на полу пожелтевшую фотографию остриженный поднял, разгладил и положил на полку. «Родители?», - спросил он у лежавшего на диване Тибу. «Да, -не сразу отозвался юноша,- они сейчас там где Вечный Холод, потому что не ходили в Весенний Храм и не слушали старцев». Тибу говорил очень тихо,почти шептал, не замечая как слезы текут по его щекам. Ларс сел на пол и медленно, как бы с усилием произнес «Про Вечный Холод тебе рассказали старцы, которые, кстати сильно помолодели за последние десятилетия, многие из них моложе меня, я не верю , что они знают что-то неведомое другим, а уж кто чего достоин после смерти решают точно не они». Глаза Тибу и остриженного встретились. На мгновение юноше показалось, что он понял Ларса и в ужасе от этого понимания Тибу закрыл глаза и замотал головой. Он снова внимательно вслушивался только в звуки чуть хрипловатого голоса остриженного, не желая различать слов. «Почему я ушел?»,- мысленно твердил себе несчастный проповедник, размазывая по лицу грязь и слезы. Слова старцев были музыкальны, их речи складывались в убаюкивающие мелодии, а резкий голос остриженного, его рваные интонации не давали Тибу погрузиться в желанное забытье. «Спи», - неожиданно мягко заключил Ларс, растягиваясь на ледяном полу. «Спи, братишка», - повторил он, смыкая воспаленные веки.

По ту сторону с ним была Беата. Они прижимались друг к другу как продрогшие дети. За окном неистовствовала зимняя ночь. Но им было все равно. Белобородые старцы стучали в дверь и ломились в окна. Ларс видел их расплющенные носы сквозь мутное стекло. Голубые льдистые глаза их осуждали. За что? Ларс не понимал, поэтому гнев старцев только раздражал его,как и проклятия долетавшие из-за двери. Он сжимал Беату в объятьях и шептал «Не бойся».

Тибу наблюдал за остриженным, подрагивая от неведомого ему раньше холода. Тот чему-то улыбался во сне. Руки сжатые в кулак постепенно разжимались и теперь доверчиво лежали ладонями кверху. Тибу сел на диване, сжимая пылающие виски отчего-то ледяными пальцами. Он вновь обрел способность думать. «Выдавайте врагов ваших и получите прощение»,-отчетливо вспомнились слова старцев. «Но что же я скажу им ?» Тибу еще колебался, когда Ларс застонал во сне и произнес чье-то имя. Этот стон наслаждения или боли заставил юношу встать, он показался ему отвратительным, плотским, во всяком случае лишенным весенней чистоты. Тибу пошел к двери, последний раз оглянувшись на спящего он увидел, что тот заметался во сне, и его ладони вновь превратились в кулаки.

Тибу стоял на коленях перед старцами Виторием и Макарием, по его лицу текли слезы. Он искренне раскаивался в своем чудовищном поступке. Как он решился на такое – уйти с главного холма с преступником? Он, Тибу, сам не знает, это видимо взгляд остриженного подчинил его волю своей. Да, он похож на одержимого – горящие глаза, бледное лицо, дрожащие от волнения руки. Как зовут этого человека? Тибу растерялся, он не называл своего имени. Старцы нахмурились, но Тибу решился , он спит сейчас в его каморке на полу . Да, конечно, Тибу отведет старцев туда… Виторий подал юноше руку -«Встань, мы прощаем тебя». Тибу разрыдался и опустил голову, его длинные, русые волосы закрыли лицо, вспыхнувшее румянцем стыда и радости одновременно.

Макарий долго стучался в ветхую дверь. Айрин не открывала. Она лежала на смятых простынях, еще хранивших тепло Ларса и смотрела на протекающий потолок. Не хотелось никого видеть. Что-то произошло с ней, что именно она вряд ли была способна осознать и тем более принять. «Айрин, открой это я»,- стучавший наконец решился подать голос, но тихо, так чтобы в соседних комнатах не услышали его. «Открой же», - голос прозвучал громче, сдержанный гнев отчетливо послышался в нем. Айрин очнулась от свой задумчивости, заставила себя встать и, наспех одевшись, наконец открыла дверь. Макарий вошел. Сегодня он был в белых одеждах. Рыжеватые волосы обычно убранные в хвост сейчас были распущены. Айрин медленно отступала под его торжествующим взглядом. Макарий сел на единственный стул в комнате и сразу же спросил: «Он был с тобой?». Айрин опустилась на кровать. Макарий всегда был добр с ней. Ему она не могла лгать: «Да». «Хорошо»,- голубые глаза старца остались спокойными. «Что он говорил тебе?». Айрин опустила голову, едва услышав вопрос. «Так что? Ты всегда мне нравилась Айрин, потому что честно служила Весне. Не лги же и сейчас». Тихо и сбивчиво Айрин пересказала почти все слова Ларса. Макарий слушал ее очень внимательно , в его лице почти ничего не менялось, только голубые глаза из теплых постепенно превращались в сверкающие льдинки. «Одевайся, пойдем со мной», - сказал он, когда Айрин замолчала, впрочем выдержав недолгую паузу. «Что вы сделаете с ним?»,- невольно вырвалось у нее, несмотря на все старания казаться равнодушной. «Конечно постараемся помочь. Дадим выпить Вино. Если он одержим, то умрет, если же просто…нездоров, то станет служить весне как и мы. Наша милость безгранична. Ты же знаешь…», - Макарий пересел на кровать. «Знаю», - Айрин втянула голову в плечи. «Он упорствовал в своем заблуждении двадцать лет, но за это надо винить не его, а болезнь. Ведь так?», - Макарий положил руку на колени Айрин. «Так…», - чуть слышно прошептала она.
...Он бежал по больничному коридору – белый потолок, голубые стены, стальные серые двери. И за каждой дверью ему слышался женский голос зовущий его на помощь. Вначале тихо, потом все громче и громче, превращаясь наконец в крик. В этом вопле отчаянья он узнавал свое короткое имя и подбегая к каждой двери, сбивал в кровь кулаки. Обессилев он опускался на пол возле последней двери. Коридор заканчивался. «Беата… Я не верю им». Он обхватывал голову окровавленными руками и кричал такими же окровавленными связками, «Беата, я никогда не буду с ними».

«Мы поможем тебе, сынок». Кто-то неслышно подошел к нему и дотронулся до его руки. Ларс вздрогнул от чужого вкрадчивого прикосновения и проснулся. «Мы поможем тебе, сынок…». Два вроде бы незнакомых старца склонились над ним, но возможно и знакомых. Ларс за двадцать лет перевидел их не меньше сотни, и теперь все они казались ему на одно лицо. За спинами старцев стоял бледный Тибу. В серых глазах юноши застыло какое-то растерянное торжество. Ларс приподнялся и, облокотясь о сырую холодную стену, сел. Его уже тронутый безумием взгляд упал на сидящую на диване рыжеволосую женщину. «Айрин»,-проговорил он тихо и отчетливо, в руках женщины была золотая резная чаша. Где-то Ларс уже видел подобную… «Иди сюда, сынок», - один из старцев взял из рук Айрин чашу, у него почти не было седых волос. Вряд ли он был старше Ларса, поэтому обращение «сынок» казалось тому оскорбительным.

«Мы надеемся ты будешь с нами и, поверь, очень хотели бы этого. Выпей вино, сынок», торжественно произнес тот же старец, протягивая Ларсу чашу, остриженный в ответ покачал головой. Тогда руки старцев потянулись к нему. Красивые, холеные, сильные, с нежно-розовой кожей – руки обхватили его за плечи и шею. Ларс понимал, что вырваться не удастся да и некуда. За двадцать лет он убедился, что старцы служат самим себе, подделывая вроде бы непродуманный мир, именно поэтому их служение так вдохновенно и безупречно. Когда чаша коснулась его губ, Ларс вздрогнул скорее от воспоминания, которое пронзило его, чем от прикосновения холодного металла. Он неожиданно вспомнил, где видел такую же резную чашу - в вестибюле больницы двадцать лет назад. Старцы пытались разжать ему стиснутые зубы, когда Ларс замотал головой. Они отпустили его и выжидательно сделали шаг назад. «Не надо, я сам», - глухо сказал Ларс и взял чашу из рук Макария. Прежде чем выпить из нее, он обвел воспаленным взглядом комнату и поймав устремленные на него глаза Айрин почти одними губами прошептал «Спасибо». Макарий и Виторий переглянулись, столь легкой победы они явно не ожидали.

Айрин, сквозь слезы,застилающие глаза, смотрела как рвет остриженного, как он хрипит и бьется головой о грязные сырые стены, это было невыносимо , но уйти или хотя бы отвернуться ей не давали старцы. Они крепко держали ее с двух сторон. «Он все-таки одержимый». «Жаль, очень жаль». Шепот старцев был едва слышен, но Айрин казалось, что они кричат. Когда Ларс стал кататься по полу, разрывая рубашку на своей груди, Макарий разрешил Айрин закрыть глаза…

Все что мучило Ларса постепенно отступало, растворяясь в спасительной темноте. Физическая боль казавшаяся невыносимой вдруг прекратилась. Ощущения тела возвращались к нему, но были уже другими, он вынырнул из темноты и открыл глаза. Над ним было чистое голубое небо, а сам он лежал на сочной зеленой траве в которой пестрели цветы различных размеров и форм, синие, красные, оранжевые, фиолетовые, никогда не виданные им. Рядом в белом платье сидела Беата, держа в руках нежно розовый цветок. Ветер играл ее волнистыми каштановыми волосами. Карие глаза светились счастьем. «Я ждала тебя», - просто сказала она проводя рукой по его лицу. «Я знаю», - не сразу отозвался Ларс, обнимая любимую. Сколько раз представлял он себе их встречу дрожа от холода в чердачных и подвальных каморках, вжавшись в продавленные матрасы на неудобных кроватях, сходя ночами с ума от одиночества и тоски. Просыпаясь рядом с женщинами он продолжал думать о ней, и чем исступленнее он искал тепло в других, тем ярче и болезненней были утренние мечты. Все слова, которые он подбирал долгие двадцать лет были неуместны сейчас. Его руки, еще помнившие холод навсегда расстаявшего здесь снега, прижали любимую к себе, а волосы снова длинные и черные упали ей на лицо…

Айрин смотрела на заснеженный город через большое окно дворца на Главной площади. Обледенелые деревья в городском саду, промерзшие бараки, куда-то спешащие под метелью люди, все это виденное сотни и тысячи раз теперь завораживало Айрин. «Спасибо» сорвавшееся с губ безумца давало надежду и почему-то мирило с тоскливым заледенелым миром, вкрадчивыми шагами Макария и страхом перед Вечным Холодом…