Геннадий Вадимович Шептунов

82 ЧАСА

1

Синие блики попеременно
В плоские лики, в стекла и стены,
В зренье и в глаз, в воздух и в пляс.
До половины прожита смена.
Немо светила целятся в нас –
Солнце на спуске, звезды на взводе.
В изжелта-тусклом свете уходят
Из объектива милые тени –
Кто-то обрывом, кто – завершеньем,
Многие – бегством /лучший итог/
В непонимание и отрешенье,
В поиски детства, в бешенство ног,
Сдернутых с места пустой головою,
Жаждой покоя и упокоя.

Во продолжение же разговора
Будьте знакомы с доктором ‘’скорой’’,
Видящим всё, что описано выше,
Мыслящим так, как изложено здесь,
Дышащим тем же, чем всяк нынче дышит –
Сонная совесть, сбитая спесь.

Тысячелетье выходит на финиш.
Ты и посметь не сумеешь, как вынешь
Жребий из шапки, как нож из тумана
Кепчатый месяц с лицом хулигана;
На плечи кинешь ночь, как пальто –
Несостоявшийся чёрт-знает-кто –
Ротшильд и воин, титан и бездельник,
Первосвященник, корсар, академик,
И Казанова, и Доминик –
Призрак в обновах из читанных книг.

К чести героя нашей поэмы,
Он не усвоил урока на тему
‘’ Техника преображенья себя
В помесь клопа, червяка, таракана’’,
Также не слился со гранью стакана,
Но приобщился в трудах и скорбях
Древней, как Время, науке отказа,
Что, не спасая от порчи и сглаза,
Предохраняет от многих обид –
Зависти, злобы и прочей заразы.
Правда, в итоге субъект ядовит.
Писано много, сказано мало.
Сорок вторая строка миновала;

Действия! Взрыва, потопа, обвала
Требует избранный автором ритм.
Но, коль присуща размеру трехчленность,
Миру – трехмерность, трехмерному – бренность,
Жизнь демонстрирует должную леность.
Стало быть, доктор, угрюм и небрит
И непричастен окрестному миру,
Каркает хрипло в пространство эфира
Нечто, имеющее отношенье
Больше к стихиям, чем к стихосложенью;
И обитатели Дантовых сфер
Ждут результата принятых мер.

И проникают в дворовую чащу
Двое курящих и третий – рулящий,
Ночь и начальство и век матерящи
И проклинающи всё, что стоит,
Движется, дышит - иль будет когда-то
Так пробываться. И виновато
Двое уходят. Две узких струи –
Бывшие капли – кромсают стекло
Натрое. Вот уж их вместе свело,
Бросило вниз – и рассеянно-хмурый
Взгляд усмотрел непристойность фигуры
В том, что тотчас же водой залило.

Всё засыпает – город, дорога;
И колыбельны слова монолога
Свыше сходящей холодной воды.
Небо бесцветно с оттенком итога.
Годы, которых, по сути, немного,
Ткутся в века; забредая туды
( Рифма! – Прости, милосердный читатель ),
Где, в силу возраста, нас ещё нет,
Мы обоснуем нехитрый сюжет.
Так, в самом деле – с какой это стати
Столь прозаично по городу катит
От монотонности еле живой
Главный герой с чумовой головой?
Слушайте, если терпения хватит.

Как-то, без пива, меж книжек и пыли,
Вызволил некий студент
из бутыли
Беса.
Тот, будучи хром и бесстыж,
Но благодарен и благороден
( Свойственно это бесовской породе )
Для просвещенья спасителя, в ходе
Опыта методом снятия крыш
Вывел на подиум местные нравы,
Судьбы и сны.
А поскольку державы,
Как и эпохи, пред вечностью – тлен,
А любопытство от Евы – за гранью
Времени, места и пониманья,
Сооруженья из окон и стен
Да превратятся в объект изученья
Новым студентом, склонным к скольженью
Мимо вещей – по явленьям.
Полвзгляда –
Для впечатления больше не надо;
Весь остальной и чувствительный вздор –
В глотку помойки, в клозет, за забор,
За борт! – Что сделалось почвой сближенья
Двух чудаков.
Разговора их слог
Был, как означенный бес, хромоног,
Но уж остроты скакали горохом.
– Что характерно в любую эпоху
Гибели выросшего на костях.

Век был – двадцатый, опыт – удачен,
Ясен вопрос и ответ – однозначен:
Дьявол есть плод человека. А значит –
Чёрта ли людям в увечных чертях
В качестве гидов! Здесь медик –
уместней.
Стало быть, вечер и лестницы песня,
Эхо ступеней со скрипом перил
Да эпизоды оконного воя.

Пятиэтажный дом-крокодил,
Тёмный подъезд – и на лестнице двое.

Лестницы, лестницы! Круты и кривы.
Честь вам и лесть вам! Только ленивый
Вас не воспел. Этажи, колокольни –
Где же укромней и где же – привольней,
Чем на площадке, на марше? Где, кроме –
Одновременно и дом, и бездомье?
Что – вверх ли, вниз ли – не обойти?
Где ещё – та однозначность пути,
Что есть на лестнице либо на рельсах
( Шпалы, перила… -- Подвинься! – Отпелся.)

Ибо, стартуя,
рано ли, поздно –
Выйдешь под крышу, к вокзалу –
не к звёздам
И, уж конечно, не к центру Земли.
Пятый этаж, дверь стандартной квартиры,
Грохот в груди – во всю ночь и вполмира.
Ляжки и лёгкие не подвели.

Мокнет фасад, и на окнах – слеза.
Мы возвращаемся на год назад.

Лет тридцать пять – шестьдесят. ( Всё едино!)
Крепкий мужчина. Взрыв за грудиной.
Бледен, как пролитое молоко.
Кардиограмма – что твой частокол.
В поте лица над больным три бригады.
Дефибрилляция. После разряда –
Хуже, чем было: ровная линия
Взлёта души чуть повыше, чем в синее.
“Асистолия’’. – Ну, брат, не тужи!
“Ты не жужжи – лучше ритм навяжи!” –
В общем, как зайца, бедную душу
Дружно ловили за хвост и за уши.
Маялись долго. Что интересно –
Факт водворенья беглянки на место.
А удивились, когда повторили
То же раз десять- пятнадцать. Курили,
Думали. Начали что-то писать,
Пить за удачу – пока понемножку.
Чёрт не дремал и подставил подножку –
Кончилась светлая их полоса.

Тиснуть статейку, однако, успели.
Далее – скисли. Отклик был вял:
“Нет новизны”. – И друзей обуял
Бес равнодушия.
Долгие мели,
Штили – опаснее штормов и рифов.
Тут-то седые и лысые грифы
Авторов взяли себе под крыло,
Тем обеспечив прямую дорогу
К средним высотам. – Не думай о многом.
Дышишь и пишешь – считай, повезло.

……………..

Полночь явила привычную милость:
Стрелки сошлись, ничего не случилось,
Дата сменилась, и выпятил лоб
К ночи твердеющий серый сугроб.

Смерть в этом месте в отсутствие лота!
Где-то подмёрзло, где-то болото,
Кто-то упал; куст, по счастью, пружинит.
В целом – тропа от подъезда к машине.
Сели. “Куда?” – На посадку. В гнездо.
“ Ноги протри.” – Повезло. Через дом.
“К взлёту готов.”
Из-под вспыхнувшей фары –
Пара котов и влюблённая пара
( Быть могли крысы, собаки, бомжи –
Всё, что, как тени, света бежит ) ;
Краткое слово о чьём-то зачатьи
И комментарий не для печати.
– Двигай потише. – Я не спешу.
– Дома попишешь? – Сейчас попишу.

Слогом казённым речь сумасбродит.
Здесь ни поэзии вам, ни мелодий;
То, с чем наш доктор, как должно, знаком,
Передаётся другим языком –
И не стихом. От бессмыслиц дурея,
Только б избавиться – да поскорее –
От прокурору ненужных бумаг!
Чем оправдать наши недодеянья?
Рваною строчкой в фонарном сиянье!?
…Так-то, дружище волшебник и маг.

Ворох бумажек, сонный пробег.
Фон для пейзажа – дождь или снег;
Демисезонность московской погоды,
Неразличимость закатов-восходов
Слишком привычны, и человек
Мало зависим от времени года.
Душно, морозно ли – грузное тело
Мчится по адресу – вряд ли по делу,
Ибо в развале часов и минут
“Там, куда звали” и “Там, где нас ждут” –
Разное место.
Случись же иначе –
Ты поскакал бы, как мяч, на подаче
Пущенный звонко в редкую сетку
Тонкой рукой и свистящей ракеткой
И на диване нирваны на грани
Не предавался бы воспоминаньям.

…Ночь новогодняя – дельная сводня.
“Вы тут надолго?” – Ну – на сегодня.
Либо на час. – “Но…” – Спасибо за сон.
“Слишком прекрасна!” – Слишком умён.

“Кстати, не пить – иногда интересно.
Видно иное.” – Поделитесь? Лестно!
( Перечень фактов, их связей и жён.)
— Нечто за кадром?
– Преображён!..

Тени и темень; всё голубое.
Сцена: день первый, древо и двое.
Так обретает цвет и объём
Зыбкая связь умолчанья вдвоём –

Глуше –
Теснее –
Точнее –
Яснее!
Странно – как ангелы густо краснеют
В схлёстах-сплетеньях тел. А душа –
Мышкой по шторкам – и хороша.

Кровь ли остыла, опыт ли учит –
“Лучше, чем было – не будет!” А лучше –
Было. В желаньях. Скорее всего –
От ожиданья Бог знает чего.
Видно, в таком же предутреннем мраке
На небесах заключаются браки.

Дальше бывает: стирание пыли,
Дачи, удачи, автомобили,
В тридцать – усталость, в сорок – старенье,
Рост на работе в меру смиренья;
Поздний, но поиск к счастью отмычек;
Меньше – желаний, больше – привычек,
Больше знакомых, меньше друзей.
Окна зашторены, туфли в прихожей,
Жизнь усыхает шагреневой кожей
И рассыпается, как Колизей.
( Все восхищаются ракурсом кадра
И немотою амфитеатра,
И не поймёт умудрённый эстет
Крови и хрипа, восторга и ада,
Здесь бесновавшихся сотнями лет –
“Хлеба и зрелищ!” – Не быть нам иными.
Как же здесь резались глотки во имя
Славы и тучности этой земли!
Ныне никто ослабевшим коленом
Не попирает пустую арену. )
Время отлива. Мы на мели,
С сильным, зато и устойчивым креном
В синие блики, попеременно
Рвущие тьму позади, впереди
И пустоту чуть пониже груди.
Всё несущественно – страсти, измены,
Сцены и цены.
Встань и иди
В звёздный чёт-нечет в тучно-окончатом.
“ Кто там о вечном?! Вечность окончена –
Время пошло!” – Запустилась история
Торной тропой, винтовой траекторией,
Словно на катере вечным фарватером –
“ К Богу ли, к матери? “ – В пекло за фатером!
По пустоте – в бестолковое – волоком!
Кто там колеблется!? – Видимо, колокол.

Медный властитель сумрачных дум
Англоязычным тяжким “For whom”
Всё прояснит – ни о чём не напомнит;
И, обещая и взлёты, и срыв,
Бросит к разлому в теле горы –
Но не к долине –
к каменоломне,
И ощутишь, что судьба твоя – немощна.

Попросту – Пасха. Звонили ко Всенощной.

Так оживают. Так тешит и дразнит
То ожидание Светлого Праздника,
То перемена года и века.
Так забывают о хищности бега
Тела сквозь время, времени – в тело.
Так представляют бесцветное – белым,
И освящаются путь твой и дом
Светом и хлебом, теплом и вином,
Так ты становишься членом Вселенной.

– Синие блики, стоны сирены,
Грязное зарево у горизонта.
Колокол, что ты? О чём ты? По ком ты?..

Ночью по крыше –
Рыже-бесстыжий
Свет – всем домам!
Что тут попишешь, ежели выжил
Не из ума,
Видев, как звёздами путь тебе выстелен –
Сёстрами искр.
Познано – поздно! Как выстрелом, высветлен
В верхний регистр
Шаг.
Через звёзды да в тернии –
Наг!
Что тебе – Воскресение,
Бывшему и до зачатия – мужем?
Не было б гибели – был бы не нужен
Миру – Спаситель, местно – спасатель.

Значит, вкусите ( по-нашему – нате! )
Жуть репортажей, дщери и жёны!

Пять экипажей. Семь обожжённых.
Трое сгоревших . ( Позы, как в зыбке,
Белые зубы в черной улыбке ).
Утро – заставкой, опять черно-белою.
Это не с нами. Это – “ мы делаем ”,
То-есть работаем.
Не от стыда
Ныне опустим, как и куда
Будут свозимы живые и мёртвые.
К чёрту всё – копоть, дыхание спёртое,
Вонь от органики! Форточку – вниз!
Света и ветра! “ Дурак. Застегнись.”

…Ох, и зануды же эти водители –
Хуже класс-дамы в смиренной обители,
Где муштровали, как должно, девиц
Из благородных, а также безродных!..

Бьётся мозаика улиц и лиц.
“Снимем ”. “ Сдаём ”. “ Спички кончились”. “ Продано “.
“Ей это нравится!” “ Чувствуйте разницу!”
— Оптом и в розницу в рот вам и в задницу.

Смена сдана. Врач, студент и две дивы
Бродят по рынку в поисках пива;
Дома не ждут: на неделе Святой
Не пропустить по второй да шестой –
Грех, и великий. ( Поэма о неге,
Пьянстве, трудах – не “Евгений Онегин”
И, уж конечно, друзья, не “Герой
Нашего Времени”. Этой порой
Пишут не гении. Попросту спьяну
Трудно смолчать. – Извини, Голованов,
И, патриарх Розенбаум, прости.)

Речи о вечном, мысль о бессмысленном,
Взгляды налево бесстыдны и пристальны;
Так продолжалось часов до шести.
Далее – грубость, затрещина, ласка,
Пауза, комната, койка, фиаско.

Смерклось ли, высохло то, что под бровью –
“ Смейся, паяц, над погибшей любовью ”,
Не опознавшей себя – и другого.
Некогда. – Нечем. – Не будет улова.
– Только бы в улово не утянуло…
— Вроде, уснула.
– Пустуют два стула,
Пусто в прихожей.
– К метро и до дома.
— Всё, как бывало. Всё незнакомо.

В полах – пусть свищет!
Нищему – чище –
Вплоть до острога –
Путь да дорога,
Твердь или хлябь.
Не состоялся твой договор с Богом!
Вот и ухабь
По подорожьям грязь под забором.
Свет или смерть – это, братец, нескоро.
Это потом, по излитии шайки
Серых небес.
И не просители, но попрошайки –
Крест нам и бес! –
В Царствие вступим – Лотом ли, Ноем –
С грузом оставленного за спиною…

Над поголовьем треснувших харь
Плачет канюк и токует глухарь,
Каркает некто песнь лебединую.
Как ни крути, крепко пьющих в единую
Верных семью – первых вольют.
Вляпают в облачно-вечный уют.
Будет услада, отрада, прохлада;
Будет ограда. Будет – как надо.

Звёздочкой вышит полог над крышами.
Канувши в уши нам –
Что ж так колышет то, что услышано,
Словно подслушано,
Будто нашёптано?
( Прожито. Втоптано. )

Тихою стаей
Недолетая,
Бывшие жизни,
Жившие души
Без укоризны,
Снов не нарушив,
Лишь посещают –
Не остаются.
“ Тешьте уют свой.
Мы вас любили.
Вас не убили.
Вы уже были,
Мы же – пребудем.
Сонным и кротким – свистнут вам раки!
Будут, бояре, вам нары-бараки –
Склад ваших судеб.
Станет кроваво-пернатою быль –
Падшие ангелы, павшие в пыль.
Крылья и трубы. Арфы и струны.
Белые губы в лужах подлунных.”

( Скрипкины взвизги. Колокол… Коло-
Кол бы вам в горло – только б не ком –
La Campanella! Взрежьте, Никколо,
Бредень для жизней пернатым смычком,
Чтоб хоть взглянули двуногие твари
В зеркало! Чтоб каждой харе – по паре
Глаз и ушей!
Иже еси – хочешь? – можешь ударить!
Дела не шей. )

Ало немела, трезвела заря.
( La Campanella…) По монастырям
Да по церквам куполами-крестами
Утро творилось. Окна местами
Где загорались, где угасали,
Где – отражали рассвет. Выползали
Тени под стены, думы – от морока,
Звоны – к заутрене. Колокол. Колокол.

Как из-за грани, как грудью в груди,
Страстью тех странников, коим не судьи
Смертные, льётся стон колокольни
Мерным и грузным: Запомни! Запомни!
Помни! Отныне не смеешь забыть
Всех, переплавленных в прах в этой домне.
Помни всех тех, кто сгорел здесь, и кроме –
Более! – тех, кто отважился быть,
Выбыть из списка ободранной липкой,
Словно сюжет, отбиваясь от рук.

Звон всё нежнее, небо вокруг
Будто бы выткано ветром и скрипкой,
Мир переполнен зреньем и слухом.
Чувствуешь – бьются в отверстое ухо
Колокол – сердце, трубы – артерии,
Струнные вены и нервы. Потери и
Радости – тема грядущих симфоний.
Имя же им – “Аритмия на фоне…”

( Бедный читатель, глотая зевоту:
“Господи! Стало быть, далее – ноты…”
— В будущем может и худшее статься!
Ныне же доктор строчит диссертацию.
Щуки велели – мелет Емеля!
Скука. Но всё-таки лучше похмелья.)

…Мысль всё короче, виденье – резче,
И перспектива – со всем тем вразрез, чем
Жил. Полудевственница – Компромисс
( Баба! А то бы послал компро-матом )
Снег с облаками заменит на вату,
Взлёт с ускореньем – на плавное вниз
Оползновение. “После успеешь”.
— Ежели выживешь. – Если посмеешь
То, что давно ни уму, ни душе –
Вот и не пишется…
Ставится чайник.
В час – совещанье. В бумажном шуршанье
Слышен грядущий шелест ушей
Важных мужей из комиссий, советов
Да академий. Защиты, банкеты,
Водка, селёдка, севрюга, коньяк…
Долгие лета канувшим в Лету!
Скоро всплывут. Кверху брюхом. Об этом
Помни, волшебник, стервятник, маньяк –
Как ты ни прям, а пути твои кривы.
“Камо грядеши?” – В совет нечестивых.
– Не ожидай ни удач, ни подачек;
Будешь блажен. – А жена – наипаче.

…Ванна, бритьё и рубашка под галстук.
Туфли надраены. Дела – до нас-то! –
Там, куда еду! Лишь время потрачу.
Главный рыбачит либо на даче –
Сволочь! На ваши стада и дома
Да приземлятся холера, чума,
Оспа, антракс и другая инфекция!..

Что до студента –
он дремлет на лекции,
И на странице, пока ещё тих,
Жирно чернеет озлобленный стих.

Здравствуй, добрая старушка!
Я шепну тебе на ушко
Имя, на которое
Молится вся “скорая”.

Вскрыт конверт, раскроем тему:
Я – не Германн и не Демон,
Я – кумир всех школьников
Родион Раскольников!

Что молчишь?! Кричи “ура” –
Я пришёл без топора!

А в голове – то прибой, то прилив –
Волны пока не подобранных рифм:
“Конфедерация – прочерк – акация –
Нация – рация – мог не добраться я –
Дали – не дали – в форме медали”…
Ну, и так далее. Ну, и так дале…

Бедное дитятко многоэтажек!
Как несмешны чудеса эпатажа
В мире немужественных и неженственных,
Поперевенчанных в неблагоденствиях,
Траченом молью, порченом крысами,
Где слово “Бог” на заборе написано,
Где, соответственно, от перебора
Ходят под Богом, мрут – под забором,
Ждут, как получки, светлого вестника.

Ты пережил уже нескольких сверстников,
Словно на жизнь, налетевших на нож,
Пулю иль дозу иль что-то похуже…

Впрочем, апрель; душно, пьяно и лужи;
Что уж там поле – двор перейдёшь,
По уши будешь в глине! (Как в детстве:
“Вот умудрился! Вот молодец-то!”)

Что до стихов – пусть меня извинят!
…Это случилось третьего дня,
Перед пожаром и вместо ужина.
Вызов. Квартира. Вена под кружевом
Тонкой рубашки. Ножницы. Шприц.
Сборище бледно-рыдающих лиц.
( “Только мешают…” – Выйти из комнаты
Всем, кроме зятя!) – Теперь кислород,
Морфий… – Хрипит. Рыбий вдох, чёрный рот.
( Женщине – семьдесят.) – Сделано. – Понято.
Не успеваем. – Ищу жилу слева.
…Ангелы, что же вы? Милые, где вы?
Что ж вы в подмышки попрятали уши
Перед немыслимой мукой удушья?..
Что-то толкнуло, дёрнулось, стало.
“Просто устала и быть перестала.”

Вышли. Курили. “Как сам-то?” – Так само.
– В окнах на пятом: “Как мы без мамы!?”
– Вот тебе финики-фиги в дорогу!
“Плохо быть циником.” – Трудно быть богом…

Тут опадают и крылья, и руки.
Тут – забываются. Блики и звуки,
Попеременно рвавшие тьму
Справа и слева, меркнут под утро.
Временем, капающим поминутно,
Снова приказано жить – по всему,
Долго. Работать, учиться и прочее,
Как завещал некто в кепке рабочим,
Окаменев, как судьба у Муму.

То-есть другие получат твой “Оскар”. То
Есть, что ты вышел из возраста Моцарта,
Данта в Аду и в Раю; за корму
Глядя, ты понял, что не гениален:
Недобездарен. И сменою спален
Не заслонить ни морей, ни Итаки,
Ибо их не было.
Впрочем, и так и
Этак зови полуголую истину –
Век будешь помнить ломкие кисти на
Остром колене. ( Будучи в брюках –
Так соблазнительна! Душу на крюк, как
Тушу свиную вздёрнула, стерва! )

“Ладно, садись. Значит, так. Ты не первый
И не последний. Ты – никакой.
Не обижайся. Дело не в том, что
Чем-то ты плох. Но влеченье непрочно;
Мне нужен тот, кто всегда под рукой;
Прыгать по жизни с кочки на кочку
С честной твоей нищетой – не хочу.

…Что?! Ты – и деньги?! Ну, нет. Палачу
Больше почёта, чем вздорным бабёнкам,
Через которых мужик – не подонком…
Но… Мимо главного – ради вершков –
Мимо корней… Но ведь ты не таков…
Нет… Нет!!
Он славный. И я жду ребёнка.”

Так – не теряют! ( Лёгкость в колене.)
Так узнают о себе – да не ценят
То, что коснулось чуть ниже виска.
( Кто-то неясный – конь его белый,
Сам – черно-красный; движенье без тела,
Посвист сквозь конно-кайсацкий оскал –
Вскинулся, гикнул и ускакал
Духом болотным, отблеском морока.

Кто и куда? – Чёрт бы с ним! ) Только колокол,
Колокол, колокол – в слух. А в глаза –
Хоть захлебнись в новорожденном крике –
Тёмные улицы, синие блики,
Да неудачник – твой врач, да Великий,
Грозный и Славный, презрев тормоза
И светофоры, где-то над Летой
Мчащий к ночлегу. Или к рассвету.

…………

Встретились вечером. Вторник как вторник,
Гонка как гонка; небо – как шаль
Стародевичья. Пустив было корни,
Мысли о грустном канули вдаль,
Ибо весна, хоть сырая и душная,
С раннего утра лепила заушины
Лужей, лучами, ручьями, толкучкой
В транспорте; видом бегущих за сучкой
Грязных, улыбчивых, полубездомных
Псов.
А к полудню стало огромно
Солнце.
Студент, прогуляв семинар,
Шлялся по городу – просто, без цели,
И, вспоминая вчерашний кошмар,
Тщетно пытался взгрустнуть. Еле-еле,
Будто бы выполнив скучный урок,
Выдавил пару обиженных строк –
Дескать, “пуста Алладинова лампа,
И, вопреки поэтическим штампам,
Страшно – и жизни ( сегодняшней! ) – жаль!”
И, напоровшись на противоречие,
Плюнул, задвинул поглубже печаль,
Втёрся в метро, долетел до конечной – и…

“Здравствуй, балбес! Сколько зим, сколько лет!”
– Здравствуй, чудила-лепила-поэт!
“Да, я таков… А ещё я – философ
И Разрешитель Извечных Вопросов.
Впрочем, последних, наверное, нет.”
– Есть! Но ещё, друг Мефисто, есть вызов. –

Вылизан светом сверху и снизу,
Врезался в вечер автомобиль.
Взрыва угроза, стрельба, пара кризов,
Три аритмии, паденье с карниза,
Острый инфаркт, невесёлая быль
О неудачной попытке исхода
В лучшие сферы – и вот уже воды
На горизонте впитали зарю…
— Доктор! Послушай – тебе говорю –
Смена кончается, смерклись светила,
Солнце портвейна реке накатило –
Дело к безделью, и Музы молчат!
Да прозвучат же, как слово Врача,
Строки, вершащие нашу поэму…
– Нет, дорогой. Ныне мы будем немы.
К лешему трёп наш, страхи и бред…
Будь ты смелей – так послал бы привет
Сферам не строчкой, но воем. Увечною
Старой собакой, чующей вечную
Высь, всех превыше светил и планет.
Вроде вон той, что сидит на обочине
И улыбается в небо и в прочее –
Вся примирённая с миром…

Светло
Стало, когда близ дороги легло
Озеро.
Мир удивлённо-удвоен
Сонным овалом.
А лежбище брёвен
По берегам – просто знак очищения
Воздуха, неба, земли отражением
Не упускающим леса, куста,
Выхлопом лающих сводов моста.

Мост – мостовая – предместье – арена
Площади. Справа – бурлящая пена
Смоченных небом, к панели прикованных
Сотен судеб, мельтешащих по Броуну;
Им –
Да святится Имя Твое –
Не уместиться в Небытие,
Как не обшарить Времени, ветру ли
Двух полушарий стереометрии;
Что и ведёт – как ни кинь, всюду – клинья –
Жизнь и полёт к удлинению, к линии –
Пусть хоть и ломаной. ( Всё-таки – путь!)
К рокоту:
“Помни!” в глуби:
“Забудь”.

1997 – 2007.