Владимир Кумановский

Плач

Сидеть мне, сидеть, сопеть, дуреть – в глубокой темной земляной яме. Сидеть. Долго: днями, ночами. Не видеть белого света, не казать носа своего наружу. Там, где вешние лужи, там, где вешние глины, где мокрые асфальты, там, где быстрые люди, там, где легкие взоры, карие очи. Там, где грязные, плотные снеги, где теплые мокрые вихри, где колебания дерев. Не ходить, не ходить, не казать, не казать, носа своего не казать.
В яме темной и унылой мне сидеть, мне сидеть, долго-долго сидеть. Мне ни слова сказать, ни рукой шевельнуть, ни мысли подумать. Так сидеть мне долгие годы, годы, годы, лбом и плечом уткнувшись в привычные глиняные ложбинки: пальцем не двигать! Запрещено! Лишь, может быть, чуть перемять, чуть смазать, подровнять лбом края ложбинки для лба.

Мне недавно было позволено выглянуть: я краешком глаза увидел кусочек древесного ствола высоко, на большой высоте. Кусочек этот, фрагментик, принадлежал сосне. Высота была достаточна для того, чтобы фрагмент этот был охро-медного цвета, присущего сосне, однако с серыми еще немного проблесками низинных кор. По фрагменту коры можно было заключить, и я заключил, что влажный настой весеннего утра, целую ночь настаивавшийся на испарениях талых снегов и мокрых древесин, а также редких каменных уступин и сдобренный уже утром штриховкой вороньего карка, что этот влажный настой привносил с собой слабый розоватый отсвет в общее настроение коры. Если же еще чуть опустишь глаза, то иногда вообще возникает особо острое ощущение изменения спектра отсвета коры в сторону розового-желтого. «Солнце?!» - после долгих лет мысленной немоты вскрикнула моя мысль. И тут же я содрогнулся в конвульсии боли и свернулся по диагонали, обернувшись мокрой веревкой. Фрагмент коры снова потускнел, стал откровенно серым.
Сидеть мне долго-долго в теплой, темной глиняной яме, в тишине и темноте. Мне запрещены даже мелькания световых пятен, когда закрываешь глаза, даже проба глины пальцем наощупь. Пусть стихнет всеобщий гул, суета, толкание локтями. Грохот взглядов и невыносимой, невероятной громкости слова.