СЕКРЕТНЫЕ МАТЕРИАЛЫ АКАДЕМИИ ГЛАВНЫХ НАУК
стихики

«Стихики» — явление природы. Природы особенной, общей человекам, ангелам, бесам, камням, цветам, птицам и рыбам. Стихи вообще (когда они настоящие) — это то, чем человек дополняет творение Божие. Отсюда слово «стихики». По-гречески (смотри у неоплатоников) «психики» — твари душевные (психэ — душа); «соматики» — плотские (сома — плоть); «пневматики» — духовные (пневма — дух). «Стихики», стало быть, твари словесно-ритмичные. Мякишев дополняет творение Божие вот уже 35 лет, если не больше.
В стихах Мякишева не наблюдается — нигде! — признаков посредственной поэзии, а именно: фальшивых чувств; слов, цена которых не соответствует номиналу; имитации интеллекта; ложного пафоса и слюнявого лиризма; нет уныния, краснобайства, напыщенности и придыханий. Тексты нигде и никогда не скучны. Это вообще очень позитивные, в меру ироничные, оправленные в быт и порой весьма умные стихи. После их прочтения хочется жить.
Анджей Иконников-Галицкий

***
Бреду по Невскому в бреду, в тоске по дивным далиям,
Што потеряю? Што найду? Иду – простор сандалиям:
Вокруг народишко снуёт, туды-сюды фланирует,
Ныряет в рыло только в йот и тайно онанирует
На мой изысканный зачёс на благородной лысине.
И ставит мысленный засос… Но ни внизу, ни в выси
не…
Не нахожу я горний рубль, копеечку небесную.
Возможно, будет в жизни дубль: игру веду я честную,
И это должен оценить создатель мира бренного
И мне второй приход вменить… налить мне пива пенного,
Помочь построить мне косяк с дверями к дивным далиям
И подогнать прикид ништяк и, мля, шнурки к сандалиям.

SMS

– Займи, пожалуйста, мне место.
-- В каком краю?
Пространство пусто и отверсто...
– Займи в Раю!

Fughetta для фагота
А вы ноктюрн сыграть смогли бы
На флейте водосточных труб?
Ну, как там в Риге? Не тошнит
от пролатышской партитуры?
Ошлёпки русскiя культуры
Нерусский Бох ещё хранит?
Да, доводилось мне бывать
В столишном этом городишке -
Себя я чувствовал - блеать –
На ощупь не в своей подмышке.
А в Петербурге – лепота -
Тут с первой ноты ясно кто ты, -
Блеск, лоск, небесная лапта -
Оп- , - палящие высоты!

***
Петербург, восклицательно врущий, а точнее, нещадно свистящий –
Умирающий, еле живущий, моложавый, пустой, настоящий –
Город мой, не немой – говорливый, осторожный, распутный красавец –
Спутник мой, как и я – торопливый, ты, конечно же, братец, мерзавец,
Ибо ты в нашей встрече повинен с непотрёпанной тpепетной шкуpой
Остоpожной, лукавой – как Ленин, внешне – собpанной, внутpенне – хмуpой.

В ДОЗОРЕ
A. Ж.
Ты пережила свой яд, мать-кобра. Твоим сокровищам нужен новый страж...
                                                                                      Киплинг, «Маугли»

Мне жаль, старик! но ты сгубил свой йад,
Он прел, незрел и не сразил в натуре
Ни чорных птиц! Ни хладнокровных гад!
Ни их гнездилищ в Санкт-Литературе.
Мне знать о сём положено! Засим
Ниспослан свыше я служить поэтом!
Ответственным! Мы в воздухе висим.
Он – в «Англетере» в петельку продетым,
Она – Елабугу болтает на петле,
На них с земли взирают с пиететом…
Я – между тем – болтаюсь на земле,
Петляя между тем и этим светом.

АРХИВАРИУС*

Он дремлет, и уста его печальны,
Расслаблен бледный лоб, белеса плешь,
Он – перехватчик выцветших депеш,
Хранитель тайн, что уж давно – не тайны.
Он – перевозчик из "теперь" в "тогда",
Из presens'a – в супин, в plusquamperfectum,
Историю трактующий per rectum,
В минуты превращающий года.
Он не стирает ношеных носков,
Что приросли к ногам его навеки.
Он ловит крыс в своей библиотеке.
Он – переводчик с древних языков,
Он – переплётчик плесневелых книг,
Учётчик престарелых манускриптов;
Скрипя пером, строчит ночами крипто-
графический старательный дневник.
Он знает всё – и всё-таки не всё,
Он говорит на ломаном санскрите…
Но только вы ему не говорите
Про это – лучше так, про то да сё.

*) М&Б

***
Любовь и счастье – две родных сестры?!
Но счастье – это всё же средний род.
Любовь – подобье каверзной игры,
А счастье, то – скорей – наоборот.

Асфальт окну – сестра он или брат?
Раз ОН асфальт, то – брат; ну а окно?...
In English esli stih perepisat,
Togda vot – eto budet vsyo ravno!

В английском нет родов – ура! ура! –
И счастье, и асфальт там просто – it.
Hи брат, ни сват, ни деверь, ни сестра –
Там что ни слово, то гермафродит.

А в русском языке отнюдь не так –
Присутствует в нём род – увы, увы.
И надо сильно напрягать чердак,
Когда такое пишешь... без травы.

ПРО СИСЬКИ
1.
Я сиськи показывать всем не могу –
Хочу, но стесняюсь… ваще-та их нет,
Но это – секрет, и о нём – ни гу-гу –
Все сиськи мои съел мой сын – Интернет.

Когда-то я сиськами мощно цвела,
Имела как минимум пятый размер,
Но дети и очень крутая шала
Мне их сократили до степени «хер»!

2.*
I can’t ltvjnstrate two my tits to you all –
I want? But I’m shy and don’t have even one,
But that is a secret – I don’t want to fall –
To fall in your eyes. Internet is my son…

Some years ago I was proud of my tits:
Fifth size – never mind. Just forget about this
My children and joints, have abolished my tis
And I don’t regret it forgive me: oh, please…

*) перевод на англ. – профессор к.щ. Болдуман

непогодь

февральский мрак царит в природе
и соответственно внутри
сугробы зреют в огороде
в глуши души на раз-два-три
растут сосули на карнизе
сомнений вытянув хребты
весне отказывают в визе
сооружают блокпосты
дык посмотри смелее в жерло
а если нравится в жерло
того что минуло умерло
что умерло и умерло
стократ мрачней сия картина
чем ощутимая зима
заройся в шерсть поддай ватина
исполнись горем от ума

НИЧСЁ

НИЧТО вмещается во ВСЁ
вовсю без свиста
как краткий и в протяжный йо
антракт в артиста
как 25 кадр в кино
незримо-явно
как бредь в невинное вино
и в яму спьяна
вся жизнь со всеми потроха-
ха-ха-ха-ха-ми
ку-ка-ре-куха в петуха
Христос - во храме
как я внедряюсь в этот стих
промежду строчек
как в жолтый домик жалкий псих
характер в почерк
и ты - читатель-автор мой -
в свой род и племя
как в речь вмещается немой
мыча и внемля

РАСТЯНУТЫЙ ВО врЕМъени ДИПТИХ
1*.
В ГОРЕНКУ ГОРЕНКИ
Муж хлестал меня узорчатым,
Вдвое сложенным ремнем.
А. А.

Я задёрну гардины с рисунком затейным, узорчатым,
Я вас буду пороть беспощадным солдатским ремнём,
Я запру вас на сутки во шкафе глухом и двустворчатым,
И трусливые глазки прижгу сигаретным огнём.

Пусть запахнет в квартире пожаром, конюшней и кузницей,
Пусть дымятся бычки сигарет Lucky Strike и Дымок,
Обойдусь с вами так, как с какой-нибудь ведьмою-узницей
Герцог Альба** жестокий и тот обойтись бы не смог.

А потом, когда выгоню вас я на улицу хмурую,
Как буфетчица Зина, что только что литр приняла,
Вы дрожащей рукою откинувши прядь белокурую,
Вдруг поймёте, что жизнь – между прочим – довольно мила.

И ремённая пряжка, и цепи колючие, звонкие,
Что впивались вам в тело, как в разум впивается хмель…
И однажды вернётесь ко мне, чтоб под выкрики тонкие
Повалиться в мою провонявшую кровью постель.

*) М&Б
**) Ферна?ндо А?льварес де Толе?до (исп. Fernando ?lvarez de Toledo, III Duque de Alba; 29 октября 1507 — 11 декабря 1582, Лиссабон, Португалия) — испанский государственный деятель и военачальник эпохи Контрреформации, 3-й герцог Альба, который в качестве штатгальтера Испанских Нидерландов в 1567—1573 гг. прославился тираническими действиями по подавлению разгоравшейся Нидерландской революции. В протестантских странах его имя стало синонимом жестокости и изуверства.
Штатгальтер (нем. Statthalter «держатель места») или статхаудер (нидерл. stadhouder «держатель города») — в ряде государств Европы должностное лицо, осуществлявшее государственную власть и управление на какой-либо территории данного государства.

2.
Стихи без мата

Познакомившись с девушкой тонкой, но злой,
Я мечтал о таинственной встрече в ночи –
Как её раскурочу я бензопилой,
Как её реставрировать будут врачи…

Но случилось иначе, свершилось не так,
Как мечталось в ночи в ритме левой руки!
И она водрузила меня на верстак,
И вонзила мне в тело стальные крюки.

На короткой цепи в подземелье теперь
На голодном пайке, на цементном полу,
Я живу одинокий, как праведный зверь,
Но скорей, чем хулу, я воздам ей хвалу.

Слишком много я сладкого зелья скурил,
Cлишком много я выпил в охотку вина,
Слишком радостно я в эмпиреях парил,
В общем, пауза всяко была мне нужна.

Не грущу я: пройдёт… ну полгода… ну год,
И разыщут меня, и из плена спасут –
Ведь поэтов действительно любит народ,
А девица? Ну что – однозначно под суд.

Незаконно лишила свободы?! Статья.
Поврежденья телесные, тяжкие? Срок.
Адвокатом её на суде стану я,
Сам себе преподам всепрощенья урок.

Мои мысли чисты, справедливы, светлы –
Я являю собой благородство ума,
И под нежное лезвие бензопилы
В результате та девушка ляжет сама. –

Если даже отсутствуют совесть и честь –
Нелогичность добра спровоцирует страх…
Я прощу ей всё зло, а зубчатая жесть
Обеспечит ей место в нездешних мирах.

ХУЙ и МОЗГ*

1
…Я - хуй. Вокруг меня - пизда.
Соприкоснувшись с влажной щелью,
Зачем, скажи, я влез сюда,
Читатель, а?! С какою целью?
Сюда, где тесно и темно,
Где мокро, розово и душно -
Зачем я влез, как вор в окно?!
Пойми, читатель, мне здесь скушно!
Мне так обрыдло этих пизд
Извечно скудное убранство,
И это хлюпанье и свист
Сырой гидравлики пространства,
И наводящая тоску
Рутина фрикций поршневая,
И клитор, пахнущий паску-
дно, словно рыба неживая;
Хозяин шепчет: "I love you"
И грудь отчаянно ласкает…
А я… А я сейчас сблюю!
…Сблевал. Ну, вроде, отпускает…

2
…Я - мозг. Вокруг меня - костяк,
Меня хранящий от распада;
Мне импульс послан был - ништяк!
Работай, хуй, трудись, как надо!
Дабы я мог тебя и впредь
Беречь в кальсонах от мороза -
Тебе придётся погореть
Огнём моих страстей… Как роза,
Ты ныне красен; тургор твой
(По-русски выражаясь - твёрдость) -
Задорный, дерзкий, боевой -
Хозяину внушает гордость;
Как ловко ты туда-сюда
Скользишь весомо и упруго!
Приятно думать мне – о, да,
Что в этом и моя заслуга.
Ты кончил? Браво. Молодец! -
(Серьёзно, я не издеваюсь!)
О, вот и импульс. Бля, пиздец.
Оргазм! Экстаз! Я отрываюсь.

*) М&Б

* * *
Е. Мякишеву посвящается и дарится.
А.Б.Л.

В сырых и смрадных погребах кривой Матильды
Лежат петрушкой нашпигованные сельди;
Она давно слывет купчихой первой гильдьи,
Она ведёт торговлю выпивкой и снедью.
Когда луна блестит из туч, как медный сольдо,
И небо черно, как большой кусок базальта,
Стучится в двери к ней хромой монах Бертольдо,
Едва слыхать из-за ворот его контральто:
– Открой мне двери, несравненная Матильда,
Налей из бочки четверть пуда пива со льдом,
Устроим мы с тобой крутильду-воротильду,
Увидишь ты, на что способен твой Бертольдо!
Матильда с воплем свой корсет, пропахший сельдью,
Стянула с тела и запела: «Си-ля-соль-до!»
Повергши ниц своё бельё перед постелью,
Она – нагая пред смеющимся Бертольдо.
– Да ты красавица от носа и до пальца,
Твои соски блестят на солнце, точно смальта,
Твои подмышки пропотели и лоснятся –
Твой стан извилист, словно абрис альта.
Теперь я вижу, все недаром хвалят тело
Кривой Матильды... но скажи, подруга, только,
Быть может, прежде чем окажемся в постели,
Мы выпьем пива? – вопрошал монах Бертольдо.
Матильда рада прислужить всегда мужчине –
Но лишь направилась туда, где в бочках вина,
Монах кинжал кривой вонзил ей быстро в спину
И повернул четыре раза с половиной.
Читатель спросит: – А мораль-то где, мораль-то?
И добрый автор вам ответит, словно брату:
– Ни в жисть не слушайте монашьего контральто,
Когда у вас доходит дело до разврата.

СОНЕТ НА ПОЛЯХ ЧУЖОЙ РУКОПИСИ

Гаструбалу & V.B.L - с благодарностью
за освоение целинных и залежных полей,
и за этот сонет.
Последние пятнадцать или двадцать
Мой дух, блуждая, не находит места,
Жизнь мышьей беготнёю комбинаций
Похожа на плохое интермеццо.

Последние пятнадцать или двадцать
Моих знакомых, оседлав насесты,
Живут не жизнью, но подобьем съесты,
Ленясь делам и мыслям предаваться.

Затоптан в грязь, разрушен мой палаццо,
Мне не на что ногою опереться…
Приходит друг: «Элементарно, Ватсон!
Есть смысл горючей жидкостью согреться…»
И я даю ему на это средства –
Последние пятнадцать или двадцать.

ГОСТИ

Устав в пути, он ноги протянул,
И так запел Вертинского, что больно
На сердце сделалось, слеза скатилась с скул,
И я тогда сказал ему невольно:
"Не пой, красавец, полно уж, при мне -
Заткни фонтан, дай отдохнуть фонтану!"
А он сказал: " Готов заткнуть, вполне,
Но только... приведи-ка мне путану,
Иль принеси ликеру литров пять,
Иль ветеран с исторьями смешными
Времен войны пришел бы..." И опять
Запел Вертинского, и всякие срамные
Слова вставлял в знакомые тексты,
Или текста, а может, просто тексты...
"Какие все же путники скоты -
Капризничают, суки, как невесты..."
Прервавшись, он изрек: "Июльский зной
Меня вгоняет в обморок и жажду,
А ты пиздишь, как ящик заводной...
Пиздеть, приятель, вишь ли, может каждый,
А чтобы, например, купить вина
Иль коньяку, иль, скажем, пива ящик -
На это, брат, смекалистость нужна!
А то ведь, сука, лисий хвост, приказчик
Обманет, облапошит, оберет,
В стремлениях своих и в мыслях гадок,
В коньяк насцыт, в вино – глядишь, насрёт –
И объяснит еще, что, мол, – осадок!
"Какая все же мерзкая свинья, –
Подумал я, - ко мне приходят гости,
А он лежит, Вертинского поя.
Лежал бы лучше, падла, на погосте
В спецьяльном склепике, кормил бы червячков
И лыч не драл... и не имел претензий;
Был удобреньем для травинок, для стручков
Могильных, для бессмертников, гортензий...".

***

Мучитель сумрачный пpостpанства
Неописуемых высот,
Смени древесное убранство
На деревянный эшафот.

Яви собою гильотину,
А на худой конец – топоp,
И – сам себя толкая в спину –
Исполни гоpний пpиговоp.

Взойдя, сложи главу на плаху
И отсеки, пеpекpестясь.
А после – кpасную pубаху
Сними и упивайся всласть –

Рыдай о жизни убиенной,
Казни себя за смеpтный гpех –
И свой топоp окpовавленный
Не прячь за пазухой от всех.

***

Неpовные ветpы окpаины гоpода дивного,
Возможно, Петpополя – впpочем, какая нам pазница, –
Откpыли мне ночью законы пpостpанства единого,
Где каждая женщина, в сущности, как одноклассница,
С котоpой сидел я – коленка к коленке – за паpтою,
Косясь на нее с похотливой pебячьей усмешкою...
И взять её пpосто, как выигpать лёгкую паpтию –
Как в шахматах, жеpтвуя жизнью, что лишнею пешкою.

***

Сопровождаясь телефонными звонками,
Приходят к нам восторженные страхи,
А мы сидим себе такими сосунками –
Сидим, слюнявя чепчики, рубахи...

Кальсоны – у кого они надеты,
А у кого их нет – срамные ляжки
Слюнявим... Называемся поэты!..
Поэты?! Трёхрублевые бумажки!..

Восточный чай пия под низким небом,
Мы думаем о жизненных границах...
И, хоть нам и не тягостней, чем неграм,
Живущим на марктвеновских страницах –

Теперь, когда мы стали осторожней,
Чем лезвие в руках садистки-стервы –
Под бременем реальности острожной
У нас, пожалуй, всё же сдали нервы –

«Прощай, земля с ее суровой плотью,
Херовой жизнью, медленным потоком!» –
Порой твердим... и, как по плоти – плетью,
Всё хлещем водку по чужим порогам.

ПЕСНЯ

Закончился фест в Комарово.
Разъехались гости.
Адью.
Не то, чтобы было
конкретно херово,
Скорей - херошо.
Айлавью,
Песчаная паперть залива,
Озёрная щучья волна,
Горенки могила,
хРеновая* вилла,
Пиитов бухая луна!
Люблю вас, карельские сосны,
Дом творчества, творчества дым!..
Литавры бутылей
бывали несносны,
Но Бух с ними - мне допиzдым.

*) Вилла Рено Адрес: Поселок Комарово, Морская ул., д. 8.

СОН И ХАРАКТЕР*

Настала праведная жизнь – эрекции лишился я,
Посредством трёхведёрных клизм почти восстановился я.
Но уй по-прежнему висит, а я стою, как телеграф.
– Ну почему он не стоит?
– А потому, что ты не граф!
– Вот, скажем, Лев Толстой был граф, и скрёбся он до старости;
Он не стоял как телеграф – а мысль его проста – расти,
Расти духовно вглубь и вширь, не ешь мясной продукции,
Да желчный тренируй пузырь – и подвергай обструкции,
Точнее, желчно критикуй власть предержащих классов
Политику – и встанет уй, и всё вдруг станет в кассу!
– А если я изрядно глуп, не искушен в политике,
И не видал больших залуп, и ниже всякой критики
Мой скудный, утлый интеллект, и от вегетарьянства
И от религиозных сект мутит, как после пьянства?
То уй, как чуткий индикат'р духовного смятения,
Как написал бы Жан-Поль Сартр, есть жертва оуения,
И посему он не встаёт, как башня т'лев'зионная,
В колокола мудей не бьёт, а как дыра озонная,
Не жизнь дарует – сеет смерть... и гибну я, и гибну я!
– Сейчас он встанет, словно жердь! Я знаю средство дивное:
Ты спи. Я, изучив твой сон, узнаю твой характер,
И, плотный, словно патиссон, могучий, словно трактер,
Восстанет уй, воспрянет уй, вздыбится и взъярится –
И, шля воздушный поцелуй, и вдовы, и девицы,
И женщины в расцвете лет тебя взжелают хором –
Гребливых* войск младой корнет, ты станешь вмиг майором!
– Постой, я связи не пойму – характер, сон и фаллос?
– Я объяснил бы, что к чему, да места не осталось.

* М&Б
** Army of Lovers

ФРУКТОВАЯ ДИЕТА

Молчишь ты - ну что же - бывает...
И я вот пишу-не спешу
О том, как себя избывает
Пространство, сверзаясь в лапшу.
Мучные изделия в жилу,
Когда ты сверкающ и йун,
А ежели зришь во могилу,
Отжив-отслужив уж июнь
и август, то фрущи-растенья
Всей прочей еде предпочти!
О чём это стихотворенье?
О чём же ещё! Перечти.

МУЧЕНИЯ ИСПЫТАТЕЛЕЙ

Приходит женщина с ногами
В щетине рыжей до колена:
«Меня зовут Светлова, Лена,
Я, бля, торговка пирогами!»

За нею следом моложавый
Мужчина с крепкими зубами:
«Я, бля, заведую гробами,
Зовут меня Игнатий, Ржавый!»

Спустя, быть может, три минуты
Мурлом размеренно качая,
Глависпытатель, почему-то
Себе спросивши пару чая

И нервно теребя затылок,
Им молвить не спешит, однако:
«Сегодня я не больно пылок,
Сегодня может выйти всяко,

Сегодня я совсем не в духе,
Сегодня я совсем не в форме,
Сегодня свищет в левом ухе,
Сегодня пенис мой не в норме,

Сегодня скверная погода...»
Но тут пришёл с лицом урода
Начальник скверного портвейна –
И так сказал: «В пучинах Рейна –

На глубине сто двадцать футов –
В хитросплетениях анфельцьи –
Живёт русалка, в хилом тельце
Не больше трёх с осьмушкой фунтов,

Но в ловком анусе таится
Алмаз в четыреста каратов...
Она сбежала от пиратов,
Но водолазов не боится!»

Гоня сей образ несуразный
Из головы своей сумбурной,
Глависпытатель с миной праздной,
Истершейся от жизни бурной,

Мешки разгладив под глазами,
Так говорит Игнату с Леной:
«Когда б избавили вы сами
Меня от нестоянья члена,

Когда б меня вы вдохновили
На подвиги в пространстве секса
Или хотя бы угостили
Недюжинным обломком кекса,

Тогда б я смог... разинув грызло,
Устроить праздничные пляски...
Ну что ж, друзья, начните ласки –
Мне импотенция обрыдла!»

Светлова Лена ловким пальцем
Залезла в ан его просторный...
Игнатий тоже был проворный –
Его пипиську смазал сальцем,

Посыпал перчиком толченым,
Натёр неслабым чесночком,
Приправил яблочком моченым
И мелкорезанным лучком,

Натёр натёртым сочным хреном...
И – чудеса – поднялся член!
И он сиим набухшим членом
Ласкал уж Лену меж колен,

По бедрам, выше, выше, выше!
Ползёт, ползёт, ползёт, ползёт.
Вот он дополз уже до крыши...
Вот по карнизу он идёт...

Вот это да! Но как же, братцы,
Когда ж могло такое быть,
Чтоб члену взять и оторваться
Сулила Ариадны нить!

– Ребята, как же я без члена?! –
Глависпытатель взвыл пургой,
А между тем Светлова Лена
Своей щетинистой ногой

Его хуячила по яйцам,
Что нагло предали уя,
Оставшись; не в пример китайцам,
Игнат выкрикивал «Кия!»,

Своим пудовым сапожищем
Ему кровавя еблецо...

Да ладно, мы другого сыщем,
Что, мало их, в конце концов?

21