Полина Корицкая
группа по спасению "САМОКРУТОК" >>
Рецензия на "Самокрутки"
Небабский роман о нашей молодости
Признаться: впервые, когда я взял в руки «Самокрутки» Полины Корицкой, то ожидал получить от них либо порцию женской страдальческой сентиментальности, либо, что еще того хуже, - ассоциативный текст на грани человеческого помешательства. Что удивительно, ни того ни другого я там не обнаружил. А, если выражаться Полинкиными образами, вливал в себя эту книжку рюмка за рюмкой и по-хорошему пьянел. Я погружался в воспоминания аска на Арбате, послеконцертных пьянок и вписок, путешествий по запыленной трассе с вытянутым вверх большим пальцем…
Бабскостью, которой грешат 99% молодых литераторш слабого пола, здесь и не пахло. Как бы Полина Корицкая не подыскивала жанр для «Самокруток», для меня это, прежде всего, роман. Роман о первой любви и первом разочаровании, роман о свободе и её неизбежном конце, роман о человеческом счастье и человеческой слабости. Роман о нашей молодости. О молодости целого поколения, которое вопреки давно ушедшему паровозу хиповских идей, строило свой Вудсток здесь и сейчас. Об этом много пишут в воспоминаниях, но впервые - в Литературе.
Да, «Самокрутки» - это Литература. Здесь есть сюжет, который заставляет тебя проглатывать книжку главка за главкой (простите, выкуривать самокрутка за самокруткой). Здесь есть язык, который, подобно музыке, ласкает слух любого мало-мальски читающего человека. Здесь есть юмор, который заставляет расплываться в улыбке, и трагедия, которая так и подрывает крикнуть: «Ну и дура же ты, Полинка!» А, самое главное, здесь есть мысль, которая оседает в тебе после прочтения книжки и заставляет возвращаться к ней, вспоминая тот или иной отрывок снова и снова.
Больше всего мне нравится в «Самокрутках» отсутствие морали и каких бы то ни было выводов. Что я, мальчик, чтобы меня книжками учили. Я хочу, чтобы меня книжками ласкали. И «Самокрутки» ласкают, греют и нарывают с головой юношеским дурманом, когда и трава росла, чтобы на ней сидели, и солнце грело, чтобы под ним лежали.
Дмитрий Михеенко
Отрывки из романа
Рыжий виргинский табак
Ожидая хозяев, кот скучал. Он лениво бил рыжей лапой по стеклу, охотясь за невидимой мухой. Муха назойливо звенела, садилась на уши и щекотала, но паршивку невозможно было поймать. Кот ее выдумал.
Рыжий лег животом на стол и закрыл глаза. Хозяева никогда не прогоняли его с кухни. Это было хорошо. Но они запирали его там. А вот это хуже. На кухне кот скучал. Нет, не по людям. А так просто. Хандра.
Кот и раньше замечал, что иногда начинает вести себя, будто совсем выжил из ума, как в случае с мухой. Да, он был стар. На боках повытерлась шерсть, уши уже не всегда замечали фальшивую ноту в игре хозяйки. А вот в былые времена…
Зажмурившись от удовольствия и раздувая ноздри, он начал вспоминать, как когда-то она всюду таскала его, Рыжего, с собой. Он прыгал в рюкзак, и они вместе куда-нибудь ехали. Кот слушал музыку, заводил новые знакомства, в общем, жил как все нормальные люди. А теперь хозяйка, видимо, решила, что он постарел, и стала оставлять его дома.
Может, это произошло потому, что от обиды он стал писать на матрацы? Так а чем еще заняться, если три дня сидишь один в Квартире, в которой даже мух нет. В которой даже не включить света, потому что лапы не достают, как ни прыгай.
Вот раньше писал же он на ее листочки, а она только радовалась, что вот, ура, не надо сегодня контрольную сдавать. А теперь, эх…
Вдруг Рыжий услышал, как в дверях поворачивается ключ. Это было сигналом: Мяааууоо, Муааооу! Пусть знают, как мне жрать хочется.
Но тут открылась дверь на кухню, и вместо хозяйки в проеме возникла Кошка. Кошка была серой и худой. И уж точно – чужой. Рыжий фыркнул и отвернулся. Кошка тоже фыркнула, но не отвернулась, а пошла облизывать его миски. Рыжий от возмущения чуть не упал с нагретой столешницы, но сдержался и только сквозь зубы процедил:
- Слышь, ты, Серая. Еще раз притронешься к моей миске – имей в виду, пеняй на себя и держись подальше. Я тут не шутки шутить лежу, иди, откуда принесло.
Но Серая только удивленно на него взглянула и мяукнула.
И в Рыжем что-то сломалось. Милое, простое создание, даже не знающее кошачьего языка! Кошка…
Три дня пролетели как в тумане. Рыжий был счастлив. Но вдруг Ее забрали и куда-то унесли. А потом его самого взяли, и потащили куда-то, и тащили долго. В дороге все время хотелось пить, немела шея, он царапался, как только мог; на дуре-девчонке, тащившей его, живого места не осталось. А его все несли и несли, везли по вагонам, трамваям, машинам, в руках, в сумке, во рту совсем пересохло, и было страшно обидно, что вот, всегда так – только начнет все налаживаться… Его принесли в какую-то квартиру, полную чужих запахов, а в ней был какой-то толстый холеный котяра. И тут Рыжий задал чужаку такую трепку, что клоки шерсти закружились по квартире. Но его снова схватили. И засунули в чемодан.
Чемодан был большой и темный, в нем было страшно, дура-девчонка несла его, и тот качался от ее шагов и от ветра, и коту казалось, что чемодан полон звенящих и светящихся мух, и он начал ловить их и бить по ним лапой, потом устал, задохся, понял, что хочет пить и заорал.
Его выпустили в пустом вагоне метро. Он метался по вагону, и ненавидел и этот поезд, и эту девчонку, и думал о Серой, как там она, что они сделали с ней? Откуда же ему было знать, что дура-девчонка просто влюбилась – так же, как и он, по самые рыжие уши, и ей срочно надо было ехать за любимым в Питер, где у него гастроли, и билеты уже куплены на вечер. Так же, как и у Ольки с Валькой. А три дня назад она подобрала на улице серую кошку, пожалела ее, а теперь – что теперь делать? За Рыжим велено присматривать. Сначала она лихорадочно думала, куда бы пристроить на несколько дней двух котов, потом поняла, что никуда ты их не пристроишь двоих, одного еще куда ни шло, а обоих совсем никак, понимаешь? Тогда она взяла Серую и выпустила ее на том же месте, где и нашла. А Рыжего повезла в Химки – там подружка вроде согласна была присмотреть. Но у них не сложились отношения с местным котом, подруга одолжила чемодан, чтобы кот не исцарапал девчонку до смерти, и они поехали домой.
А время поджимало, через три часа поезд, и она понимала, что вот сейчас вернется, дура, домой, а Олька спросит, почему ее любимый кот в чемодане?
Выйдя из вагона и направляясь к эскалатору, я вдруг увидела, что уже почти на самом верху стоят две фигуры – Волька и Шибалов. У меня екнуло где-то и кончился воздух. Они спустились на ступеньку вниз. Я волокла чемодан. До первой ступени по второй третьей и дальше дальше потом сперло в зобу что это за чемодан на лбу выступил пот рука онемела перестали гнуться колени ручка врезалась в ладонь что в чемодане, Полина?
- Там Рыжий.
Бухаюсь на ступеньку и реву.
***
- Рыжий, иди поешь.
Кот лежал на столе и всем своим видом показывал, что он просто спит и попросил бы его не беспокоить.
- Рыжий, я корму вкусного купила. Ну, ладно тебе, хватит уже. Сколько можно дуться? Тут такие дела творятся…
- Какие дела? Я-то тут причем? – беззвучно ответил Рыжий.
- Ни при чем.
- Ох, житья мне не дадут эти девчонки. Ладно, валяй, выкладывай, чего там у тебя стряслось, - кот потянулся и повернул голову.
- Не хочу.
- Уф, вот заставят же подняться, ползти куда-то… - Рыжий бухнулся ко мне на колени и замурлыкал. – Итак, на той неделе ты рассказывала, что кто-то должен был прийти.
- Угу. Сидели мы как-то, репетировали, а Кир что-то грустный совсем. Олька ему, мол, ты чего? А он: «Да с Машкой поругался. Слушай, у вас тут можно на пару дней кинуться, если что?» «Само собой», - сказала она.
- И что, не «кинулся»?
Я насупилась и не отвечала.
- А ты ждала, значит?
- Помирились, наверное.
- Вот засранец.
Я закурила. Рыжий чихнул.
- Будь здоров.
- И ты не болей.
- А Машка-то ему, оказывается, совсем не жена. Живут просто вместе. Знаешь, это просто страшно, как она похудела за лето. Кажется, еще чернее стала.
- К зиме и мухи чернеют.
- Волосы у нее сыпятся. В косынке ходит.
- Линька?
- Рак.