Алексей Радов

Сказки

АУРЕНТИС

Мир подходит к концу. Я смотрю в зеркало, любуюсь собственными красотами. Я прекрасен и юн. Я поворачиваюсь к зеркалу спиной, оно отражает теперь мою спину. Братья Зеведеевы – андрогинная двуединая сущность – по сути, два ангела, черный и белый, видны за моей спиной. Они все время спорят, одновременное звучание взаимоисклю чающих голосов. Вечный скрип двери за спиной – что-то выбрал, дверь захлопнулась – и слышишь легкий скрип голоса плачущего или смеющегося.Как всегда, в конце мира встает вопрос о его создателе. Это всех интересует. Бог, боги, высшие разумы. Вдруг мы неправильно выбрали, и нет нашего бога на небесах? На небесах сидит чужой бог, и нашего он сильно не любит. Возможно? Возможно. А может, и нет вообще бога, того, в которого мы верим, и он придуман такими же обывателями? Или есть, но он – мелкая сошка, маленькая девочка-язата, прислуживающая около большого стола брачного чертога. Девочка поднимает юбку. Девочка опускает юбку. Девочка прислуживает. Тут я вспоминаю об одном трактате, в котором встретил хорошее имя бога. Ведь мы выбираем бога по имени. Вряду представителей мировых религий и школ, в цепочке Заратустра – Будда – Христос – Мани находился он, Аурентис, как основатель своей школы и религии пророк. Больше нигде не видел я этого имени, но говорят, что есть. Морфология имени его такова, что нельзя привести его к какому-нибудь известному персонажу, и даже к слову нельзя (вроде «аура»). И ничего о нем не сообщается. Просто он упомянут как всем известный и уважаемый Бог.Хорошая получается вещь для аллегорий. Забытый всеми бог-пророк, от которого осталось только имя, уставший, отошедший от дел бог-дедушка, праотец всех сущностей, имя его уничтожено, и церковь его разрушена (и вороны над ней, как над помойкой, кружат), и лишь на далеких индийских кладбищах молится ему древняя секта, которой ведомо Слово. Ну и в том же духе можно продолжать долго аллегоризировать и страдать в тон бытию, под которым зачастую понимается погода.Еще приятно представить, что Аурентис как раз и окажется творцом мира видимого, такой скромный режиссер. На самом деле он подходит полностью под требования, предъявляемые всякими тайными школами и явными религиями к Отцу (Отцу Величия, Верховному божеству, Яхве, Лихме), который должен до конца видимого мира быть скрытым и неведомым, храня свой теплый свет, и лишь затем явиться очищенным и проснувшимся (от смешения с тьмой или от неведения, не принципиально) субстратам этого мира (эонам всяким). Такие представления есть у многих из тех, у кого вообще есть какие-либо воззрения на этот счет. Аурентис, про которого ничего не известно, лишь его имя (которое может быть формальной эманацией Его подлинного имени), Аурентис явит в конце мира свое лицо, чем всех очень обрадует (праведных, естественно).Возможно, коряво я изложил аллегории, которые могли бы выглядеть красиво, но сейчас меня не возбуждает ни чуть слышимый запах растертой полыни, ни форточная химия, ни сваренный в собственном сиянии Эрот, ни тем более красоты письма отдельно от страстей. Кроме того– на дворе конец мира, нельзя не делать скидку на мое слегка встревожен ное состояние.В конце мира я повернулся к зеркалу спиной и продолжил любование собственными красотами, сзади о чем-то ворчливо шептались постаревшие братья Зеведеевы. Возможно, шел снег или не шел, но больше, до самого-самого конца, об имени бога я не думал.

ВОЛХВЫ

Если Христос – не Бог, то мы не спасены!Афанасий АлександрийскийМаги шли осторожно, боясь повредить землю. Друг за другом. Гаспар, Балтасар, Мелкон. Маги шли ночью. Их звезда неспокойно мерцала. Гаспар шел впереди, он думал. У Мелкона сильно болели ноги, но он знал, что уже близко. Мелкон слышал, как Балтасар тихо читает «Аша-Вахиш та». Запах незнакомой земли был Мелкону неприятен, он морщился. Они шли уже много ночей. Огни их старой родины ждали их. Ждали с доброй вестью. Он обещал, и так будет. Он обещал нового пророка, Он обещал спасение и звезду. Звезда вела их к пророку и спасению в нем. Гаспар больше не думал, только дышал.Странный вкус проявился у воздуха. Вкус чуда. Они пошли быстрее. Звезда бесстрастно мерцала. Из темноты возникла пещера. Они вошли в нее. Мелкон увидел молодую женщину с некрасивым лицом. Она родила. Еще были мужчина и старуха. Молодая женщина улыбнулась и спросила:– Вы пришли посмотреть на Него?– Да, – сказал Гаспар.– Вы принесли дары?Гаспар кивнул. Старуха показала младенца. Он спал. Балтасар достал из сумок все, что они принесли Ему. Золото. Шелк. Одежды. Посох. Они скинули на пол пещеры поклажу, упали на колени. Стоя на коленях, они следили за младенцем. Младенец спал. Вдруг вкус чуда исчез. Младенец открыл глаза и весьма благостно оглядел магов. Гаспар протянул руку и коснулся младенца. Но тут же в ужасе отдернул. Он был испуган. Мелкон почувствовал, что что-то не так. Балтасар все еще читал молитву. Но они встали с колен.– Вот Сын мой, – сказала женщина.– Мы видим, – сказал Гаспар.– Он рожден для жизни вечной и спасения этого мира. – Женщина скорее спрашивала.– Возможно, – сказал Гаспар, – прощайте.Он вышел из пещеры. За ним Балтасар. Мелкон пошел к выходу, обернулся: люди смотрели на него недоуменно, младенец спал. Принесенное золото не блестело. Мелкон вышел.В пещере, вместо обещанного Зороастром третьего пророка, они встретили маленького бога, чужого и холодного. Холод – вот что испугало Гаспара. Этот бог не спасет их. Он не для них, они ошиблись. Звезда погасла, пока они шли домой. Гаспар, Балтасар, Мелкон. У Мелкона болели ноги, он чувствал себя слишком старым, даже древним. В молчании они шли ночью, пока не пришли к своим огням.

ИСТОРИЯ ОДНОЙ СЕМЬИ

Жил-был царь, и было у него три сына. Царь был Маздай. А сыновья так себе. Старший сын на охоту пошел. Принес птицу (немного птицы). Пировали. Средний сын на охоту пошел. Принес рыбу (охота была). Пировали. Младший сын на охоту пошел. Ничего не принес. Голодали. Старший сын умер. Горевали. Средний сын умер. Горевали. Младший сын не умер, живой ходит. Сколько сыновей осталось у Маздая-царя? Ни одного. Младший – дурак, он не считается.Младший сын по дороге идет. Шел, шел, надоело. Сидит. Смотрит – солнце светит. Стал он с солнцем разговаривать:– Свет мой, солнышко, скажи да всю правду доложи.Солнце доложило всю правду. Младший сын домой пришел, дома сидит. Сидел, сидел. Потом к царю пошел и сказал:– Отсутствие отсутствия – не присутствие.Подумал царь и тоже чего-то сказал. Потом еще подумал и замолчал. Три дня молчал. Решили все затем, что младший сын не дурак. Старому царю стыдно стало, он от царствия отказался и в гору полез. Залез куда-то и остался там. Ночевал. Потом жить там стал (на горе). Новым царем младшего сына избрали. Помыли (он грязный был), одели, на трон посадили. Царствовал младший сын какое-то время, потом перестал (потому что умер). Вот и сказке конец.

ТАЙНАЯ ИСТОРИЯ ОДНОЙ СЕМЬИ

У царя одного было что-то, поразительно напоминающее трех сыновей. Живет царь, живет. Потом нет-нет, да и посмотрит, что же у него трех сыновей-то напоминает. Не поймет и сидит в раздумье часами (а волк в лесу живет).Однажды у царя болел живот. Да так сильно, что он кричал. Ходит по дворцу и кричит: «Ей, ей! Дворец мой дворцушенька!» Потом царю надоело кричать (а животу – болеть). Царь лег и стал все время лежать (а волк ходит в лесу). Лежал царь, лежал, а одно ухо у него пропало. «Где ухо-то?!»– гневно воскричал царь и отправился на поиски. Искал, искал, нашел. Обрадовался (а волк в лесу ходит). Надоело царю, что волк в лесу ходит, пошел он в лес, тут волк и съел его.А то, что напоминало поразительно трех сыновей, на поверку действительно оказалось тремя сыновьями царскими. Обрадовались братья, сели – и давай пировать. А после царство на три части поделили и сделали еще чего-то. Так про Рашмураппи говорят.

ЕЩЕ ИСТОРИЯ ДРУГОЙ СЕМЬИ

Жил-был царь, и было у него два сына. Третий умер в отрочестве. Такая тихая, добрая царская семья. Семья – ячейка общества. Все они сидели там (во дворце) и молчали. Однажды старший сын встал и пошел (ибо сказали ему: встань и иди). И ушел куда-то. Потом второй сын, что был младше старшего, но старше младшего (который умер в отрочестве), также встал и пошел (хотя ему ничего не говорили). Долго ли, коротко ли шел, неизвестно. Далеко ушел. Видит там (в лесу) старший брат его стоит. Стоит без какого-либо видимого занятия. Тот его спросил, чего он (старший) стоит. А старший молчит. Помолчали. Второй дальше пошел. Прошел шагов двадцать и встал. Дальше идти не может. Стояли, стояли, стояли. Долго стояли. Окаменели вконец. Люди по ним погоду узнавать научились в тех местах. А царь (что во дворце) стал жену искать. Искал, не нашел. Видно, померла в какой-то момент. Расстроился царь, расстроенный сидит. Тут вдруг младший сын (тот, что, думали, в отрочестве умер) входит. А он не умер в отрочестве, как думали. А просто был где-то. Вошел и как ударил царя по лбу дубиной (дубину с собой принес). Царь от этого всего умер. А сын его (что не умер) сел на трон и царствовать стал. Вроде даже иногда какие-то слова говорил, но мало. Вот и сказке конец.

БЕАТА

Давно.Беата вышла из леса, где росли высокие грибы, и улыбнулась своим ненавязчивым мыслям. Деревья попрощались с Беатой, и прочие лесные существа также махали ей вслед. Луг, где она появилась, был светел, и пели птицы. Казалось бы, странно, птиц видно не было, но было их пение. Еще цикады. Трава пропускала маленькую Беату сквозь себя и смыкалась за ее спиной. Мысли, что были в девочке, односложны и просты. Она органична, несмотря на переизбыток белого в платье. «Пирог. Вкусен. Был», – вспоминала Беата завтрак. Пирог Беата кушала каждое утро в том замке, где родилась. И запивала клюквенным морсом, настоянном на соке хаомы и всяких кореньях. И то, и другое дитя вкушало издревле, не надоедало. А было девочке 727 лет от роду. Что так? Да вот. «Жизнь. Скучно. Менять», – решила сим утром юная и покинула замок. Страж ворот, усыпленный солнцем и перманентным потреблением хаомы, не видел, как ребенок распростился со своей обителью. И вот теперь, после двух часов ходьбы, Беата была на лугу. «Далеко. Я», – думала.Тут – старуха. Стоит в центре луга. Старуха хочет дождя и колдует, колдует. Жжет кусочки муравьев древних и листья неизвестных растений. Молится:Солнце.Ты, несущий все живое своими руками.Вдыхающий каждый день и постоянный.Путем одним следующий,Но по-разному каждый день сущий.Всеблагой и всем благое сотворяющий.Я, старуха, хочу дождь!Так старуха (и по-другому) говорит, и птицы (те, что не видны) ей подпевают. Кружится старуха на месте, дует в свой огонь, как будто он без нее не знает, как гореть. Потом старуха раздевается (являя свое сморщенное, сухое тело) и молвит:Пусть жертвой буду я,Солнце, твоей.Совокупись со мной или развей меня лучами.Но племя хочет дождь – суть – есть.И пусть я буду жертвой, я, старуха.О, Солнце!Солнце усмехнулся. Старуха этого не видела, но поняла, что жертва отвергнута.Молилась вновь все равно.Солярный наш.Уйди за тучи. Лучами бей их.Умирает племя!Солнце молчит. Старуха в отчаянии.Беата. Старухи не видя и не ведая того, что было. Подходит к месту, где старуха (и видит ее).– Что? Старая (здесь)? Нагая.Старуха отвечает:– Дитя, здравствуй. Я – колдунья. Дождь колдую, нужен очень. Ты кто, дитя?Беата рассказала. Что жила она в замке. Жила 727 лет. Что дочь она разных отцов, которые то умирали, то рождались. И дочь земли (букв. земляная). И что она есть принцип равновесия мира и повсеместного счастья залог. Живет одна, со стражником и куклами. Кукол много. Деревянные, бронзовые, водяные и совсем аморфные. Едой питаться, пить, сны наблюдать и играть в кукол – все ее существование. Но поняла она (Беата), что сама, как кукла, что играют ею боги, служит она для их целей. Скучно ей и грустно. Боль всего мира и черность – все она впитывает, как губка. Губка мироздания. И гулять никто не разрешает. Вот, убежала.Старуха рассказ выслушала. Решила, что перед ней некая малоизвест ная Амеша-Спента, только маленькая, спентенок еще. Потом старуха (незнамо зачем) о своем народе поведала немного.– Я из племени людей. Как звать нас – нам неведомо, кто такие и откуда – тоже. И кто создал, не знаем.– Адавокартишеспор-Ла, – назвала Беата имя создателя.Старуха имени бога не услышала. Так как внутренних ушей у нее не было (не развила).– Так. Существуем мы, рисуем на воде перьями, также сны мы иногда видим. Я вот с птицами дружу. Но надо нам есть материю. Ты ешь вот? – спросила старуха.– Да. Нравится. Необязательно. Впрочем.– А мы иначе уходим, если не едим. И нужен дождь нам, ведь мы земледельцы. А нет его. Тут солнце я прошу в пустыне этой…– Луг. Здесь, – поправила Беата.– Ошиблась. Пришла я, в общем, дождь колдовать, не выходит. Хотела себя в жертву обратить – Солнце не взял.И замолчала старуха, плачет. Беата же стоит, думает свои ненавязчи вые мысли, теребит краешек белого платья, смотрит на свои красивые ручки. Потом сказала (говорит):– Оденься. Бабушка. Готовь. Нож. Жертва. Я.Тут только старуха заметила (ей позволили), что Солнце вожделенно на девочку смотрит и нравится она ему. Недолго терзалась старая. Нож вытащила, Беату умертвила жертвенно. Остатки побросала в огонь, сгорели. Беата отправилась к Солнцу, и у него (в нем) навсегда стала. Стража боги наказали, замок сам собой обветшал и пылью стал. Боги плакали тогда. Солнце тоже плакал. Ведь девочка уже сгорела. Солнце, прельстив шийся ребятенком, забыл, что жарок и вечно должен один быть. «Ему грустно, одиноко», – боги знали это и не стали особо наказывать. Но Солнце выплакал половину себя, и теперь есть ночь. Теперь в мире нет больше покоя и равновесия, счастье перемежается с несчастьем, зло появилось. Все дуалистично стало, единение мира (или с миром) единично. Плохое часто происходит.Кстати, дождь для племени старой колдуньи так никогда и не пошел.