Кошкин Дом

А теперь и в бумажной версии >>

Начало. Дневниковые куски из синих тетрадок.

В тюрьме нет дел. В тюрьме есть мысли. Нет друзей, и нет настоящего. Есть прошлое и непонятное будущее, мёртвое время.
Страшного ничего, да и не страшное пугает, а больше неизведанное, плюс то, что навеяно вольными представлениями о тюрьме, а сама тюрьма не страшная.

Бутырка, например, очень красивая. Ворота стильные, арки…
Архитектура, короче 18-й век.

Ворота дубовые.

Я когда первый раз зашёл внутрь – даже был несколько удивлён стилем, но зашёл как в другой мир, чувство было как у новорождённого или как у трупа, входящего в царствие небесное. Короче, жопа.

Потом уже, возвращаясь с судов и продлёнок, я выпрыгивал из автозака и уверенно и спокойно заходил внутрь тюрьмы, шутил и улыбался и думал о другом, не замечая ворот и тюрьмы. Всё пройдёт. Всё будет. Всё сгниёт. Радуйся. Радуйся, что не подох и не умер, что живой и скоро всё встанет на какие-нибудь места, скоро выпадет снег и ты отсюда свалишь. Мне приснился сон, что я уйду, когда выпадет снег.
Снег потом выпал, но я не ушёл, хотя это случилось позже, а заехал я в августе, в самый разгар страшной московской жары 2010 года, когда жить-то не хотелось, а тем более при этом ещё и сидеть в тюрьме.

Привет мне, я в общей хате Бутырской тюрьмы. 4-й корпус, камера 124. Со мной рядом несколько идиотов, пять таджиков (а таджики в тюрьме – это вся средняя Азия, будь таджик киргизом или даже казахом, он всё равно таджик), пять-шесть адекватных чувачков (наркоманы), белорус, два грузина и один татарин. Временами татарин – животное, а иногда он меня умиляет. Белорус – это Илюха Пантюхов, который в самую жару украл в охотном ряду пальто, за что и заехал. Ущерб там у него копейки, статья ни о чём, полгода, думаю, дадут и пинка под зад…
Таджики сидят за мобильники и траву, срока у них либо никакие, либо огромные, они в тюрьме ведут себя омерзительно: постоянно моются и молятся, постоянно жрут и галдят, постоянно выносят всем мозг. Бороться с ними практически бесполезно, бить их можно хоть каждые полчаса, а толку ноль.
Таджик, когда он один, сидит как зверёк, не молится и не говорит. Когда собирается в хате пусть и разнонациональная кучка – начинается гыр-гыр. С утра до ночи этот проклятый гыр-гыр! И ночью тоже. Сидят на перевёрнутом ведре возле тормозов (решётка перед дверью) и гыргырят. И периодически молятся. На двух верхних шконках наше зверьё устроило себе мечеть. Порой не слезало оттуда. Просто сменяли друг друга и Акбар.
Наши тоже некоторые начинают креститься на всё подряд, но никого вроде не достают этим, хотя особо фанатичные меня выводили своими россказнями о Боге.
Конечно, не о Боге, а об иконах и попах, о крестах и церковной литературе, которой в тюрьме выше крыши. Поначалу я вступал в дискуссии, потом забил. Когда начинали грузить – ложился спать.
Или с Борисычем мечтал о будущем и прикидывал свои расклады. А расклады мои не очень. Статья от двух до шести, но светит мне дурдом. На август-сентябрь я ещё не знал, меня ещё не признали невменяемым и я рассчитывал получить условный срок, но к дурдому уже всё шло, им несло за километр. Дурдом я поймал только в октябре, когда дёрнули на пятиминутку к докторам и они признали во мне своего. Тем самым, последние надежды на условный срок умерли.

В начале сентября прилетала Настя. Я помню, как над Москвой летел её самолёт, я чувствовал каждый его винтик, я слышал дыхание Насти и до такой степени проклинал человека, который запихал меня в эту тюрьму, что двоилось в глазах.
Настя. Я ждал её полгода, сходил с ума. Пил, как идиот, вытворял гадости и играл концерты во всяких Томсках, занимался фигнёй и жил в Крылатском. Собирался на юг и ждал её как спасения от своей шизы, от полной потери себя и смысла себя, от чувства полнейшей жопы, которая пришла-таки с тюрьмой. Которая чуть не убила нас обоих.

Обнаружил же я себя только в конце октября – начале ноября, когда и стал записывать то, что со мной происходит, чтобы не сойти с ума. 21-го октября меня перевели на Кошкин Дом, отдельный корпус Бутырской тюрьмы, СИЗО для дураков. Мы сидели с Борисычем и пили чай, зашёл продольный и заказал меня с вещами. Был вечер.

1. Кошкин Дом. Пронести общак.

Мне 31 год.

Я никогда не думал, что окажусь наедине с собой настолько серьёзно, я не хочу писать о
быте и нравах тюрьмы, может только получится об этом упоминать, и то
изредка, чтобы была атмосфера читать. Короче, дневник одного раздолбая, по идиотским стечениям обстоятельств нашедшего себя здесь и сейчас.

Ноябрь.

Как уже упоминалось, сел я в начале августа, когда в Москве была жара и дым. И весь август я был твёрдо уверен, что вот сейчас, человек, который меня сюда засадил, пойдёт в ментовку, расскажет, что это недоразумение, что всё со-психу, что всё по-пьяни, что ничего не случилось, а оно и правда, ничего не случилось, и меня отпустят. Но прошёл август. И потом сентябрь.
В октябре я узнал, что человек попросту испугался идти в мусарню. Ну да ладно, хрен с ним.
От него у меня остались только страшные сны.
Я поймал на себе ноябрь во всей красе его предсмертной осени, которую ждал целый год и которую увидел сквозь решётки сначала Бутырки, а потом КД, что в переводе: Кошкин Дом.

Не так давно здесь держали «баб» и психов. Потом для «баб» построили 6-й централ, а психам отдали под безвозмездное жильё весь корпус. И здесь теперь моё место. В камере 491 на 4-м этаже. У окна мой шконарь. Теперь без второго этажа (пальмы). Из окна виден жилой дом, который обычные люди помнят на пересечении улиц Новослободской и Лесной (на углу), и ещё виден шлюз. Ворота тюрьмы.
Странно, но я очень часто утром проходил мимо этого углового дома, возвращаясь из клуба «Loftbar», где был ночным администратором. Какой уютный дворик для утреннего пива, если смотреть на него из тюрьмы.

Я смотрю теперь. Смотрю, как козлы растягивают у локалки сетку-рабицу. Сами себе делают забор. Хозбанда. На Бутырке она маленькая, один отряд, меня тоже опер пытался записать в козлы, когда я только появился в карантине, давай, говорит, к нам. Я отказался. И не по каким-то «типа-блатным» соображениям, а просто ничего вообще не знал и, чтобы не наворочать дел – сказал: - нет.
Козлов презирает «залупочёсная» братия, ауешники. Пиздоболы и первоходы, в основном чурьё, которое, сидя на перевёрнутом ведре возле тормозов, целыми днями врёт о себе целиком и полностью. Баландёры тоже козлы. Баландёров они презирают, хотя те ничего им плохого не делают, напротив, многие помогают. Малявы носят, например, с корпуса на корпус. Или Саня баландёр на КД, тот вообще разносил чай и сигареты общаковые по «замороженным» (камеры без дороги) хатам. Но чурью похер. Чурьё называет себя порядочными арестантами, при этом крыся и разводя своих же порядочных, обливают баландёров кипятком и орут всякую херь про АУЕ. АУЕ – это их аббревиатура, на которую дрочит каждый «залупочёс», чурёнок или наш. Значит она типа арестанское уважение чего-то там такое. Они себя гордо называют арестантами. Они не пидоры, поэтому люди. А не люди, потому, что люди. Мудачество и игра в тюрьму.

(От мата никуда не деться. Прости, Господи.)

Сидел я в карантине и нормально эти баландёры выручали сигаретами и спичками, короче, АУЁ.

На карантине хаты маленькие, узкие, четырёхместные. Если двое встанут со шконок – остальные двое уже будут играть в тетрис сами собой. Стол (на двойке во Владимире его называют общак, в Москве - дубок) узкий и длинный, сидишь, смотришь на стену и видишь железный ящик «телевизор», в котором мы нашли кем-то заботливо спрятанный чай. Немного, но хватило для радости. Раза три варили чифир. Поднимали на дровах (рвёшь простыни, поджигаешь, а кружку держишь ложкой и так кипятишь), розетка была сломана, армянин Артур был, карманник, прикольный борода, чувак Андрюха и таджик.
Таджик запомнился тем, что утверждал, что ему подбросили килограмм героина. Смешной и глупый таджик. Лет 15 ему, наверное, влепили.
А ещё больше смешной был чувак Андрюха. Его притащили в пиджаке и штанах от пиджака и в туфлях без шнурков и супинаторов. Он орал, что срочно нужно что-то писать, как-то звонить адвокату и прочую ересь. Взяли его за какие-то поддельные бумаги, и светило ему «тоже чот много...»
На самом деле, когда тебя в суде упаковывают в СИЗО – там дают такую бумажень, телега называется, в миру – избрание меры пресечения или типа того. Так вот, эту бумагу, по законам, можно обжаловать в Мосгорсуде в течение трёх дней. Но в суде, если адвокат мусорской (положенный по закону) – он пошлёт вас бесплатно на х…, а нормального адвоката вам ещё не наняли, или у вас денег нет, короче, по-любому вас везут в тюрьму, так как суд назначил меру пресечения содержание под стражей, а в тюрьме вы сидите в карантине и эти три дня вам не положена ни ручка, ни бумажка, ори, проси, бесполезно, всё равно не дадут. Да даже если и дадут – кому вы отдадите ваше смешное ходатайство? Вас уже посадили, всё. Сиди-кури.
Так вот, смешной был чувак Андрюха который орал в пиджаке. Я видел его потом на сборке. Одет он был уже в спортивный костюм и не возмущался. Говорил, что скинет ему, конечно, адвокат, годик, а так надеется, что дадут 5 -6. Узнал, что я сижу на КД и дал мне пачку Кента. На этом разошлись.

А на сборках нам, Кошкиндомовцам, всегда старались помочь кто чем может, так как КД – самый голодный корпус Бутырки. Общак на него загнать можно только ногами. Происходит это так: с КД везут кого-нибудь на суд, естественно кд-шник попадает на общую сборку, где сидит и ждёт. А с общего корпуса выносят пакеты (всегда были «Metro») с сигаретами и чаем, иногда ещё и с конфетками, кубиками и спичками…
Сборок много, может не повезти и люди не «словятся», но если славливаются – это ещё четверть дела. Дальше нужно вынести пакеты из тюрьмы, отстоять их и убедить мусоров в том, что это не общак, а твоё, хотя мусора прекрасно знают, что это и откуда груз. И правда, за каким боком тебе везти на суд 20 блоков «Золотой Явы» и 5 килограмм чая? Говоришь: моё, хер куда поеду. У меня глумари в хате, они всё пожрут. Не верят, смеются.
Тогда устраиваешь комедию и падаешь на пол, орёшь, что перегрызёшь вены и всё такое, тебя обещают посадить в карцер (врут) грозят какими-то ужасами существования в «ИХ» тюрьме, но это всё гон. Конвой, который приехал забрать тебя в суд, не тюремный, им нужно быстрее раскидать всех по судам и что ты там везёшь – им всё равно, хоть бомбу, им главное не попасть в пробку и чтобы количество рыл совпадало с количеством бумажек. Бутырские отнять у тебя пакеты не имеют права, это твои вещи, которые уже пропустили в тюрьму, поэтому сдаются и орут, что в следующий раз будут отбирать перед передачей, ну и всякую другую фигню, на которую тебе уже похер, так как ты уже в автозаке, принимаешь поздравления от народа и гордишься своей хитрожопостью. Дальше суд. Судебные мусора, видя тебя с барахлом, лишь скалятся, так как полностью обезоружены правами человеков и максимум, что могут сделать – так это заставить тебя открыть все пачки. 20 блоков! Хотя я один раз тащил 27 блоков и они открывали каждую пачку. Придурки.
Ладно, отмучили тебя в суде, отдали шнурки и пакеты, конвой посмеялся, проехали по тюрьмам, развезли народ, (Бутырка всегда последняя, хотя к моему суду ближе всего и едут туда почти все, так нет же. Надо сначала пилить на Матросскую Тишину, потом на Пресненский централ, почти в Фили ) простоять в шлюзе полтора часа, очередь из автозаков в Бутырке может быть очень большой, ну прибыли, всё!
И тут другая смена мусорят. Начинается заново…

Вся комедия по второму кругу.

Но и вторая комедия позади, и вот тебя ведут последнего, время час ночи, ты убитый, тащишь эти пакеты с общего корпуса на свой, и тут, после всего, что из тебя уже вымучали, после холода и голода, усталости и тоски, любой деревенский урод, продольный, может просто отнять у тебя всё, потому, что никого нет, и тебе никто не поверит.
Но, слава богу, со мной такого не случалось. Всегда договаривался. Приносил.
В хату заходишь довольный и убитый, тебе там чай заварили, пожрать сделали, кайф.
Расчехлился и спать. После суда никакой дороги.

2. Дорога. Миха Доктор. Сварщик.

Утро. За окном лают собаки и гремят автозаки. На продоле развозят баланду. Два месяца подряд утром сечка. Жрать её уже невозможно, но это единственное блюдо бутырской кухни, которое хоть как-то можно есть. Полнейшая тоска..
Я и не знал, что у тоски нет предела. И нет границы. Я думал, есть какой-то порог, за которым наступает безумие, однако, как выяснилось, нет.

Вообще, чем плох вариант с дурдомом – это своей тоской. И срок, который ты уже отсидел в тюрьме, никуда не засчитывается, и этапов нет, и связи. Есть только окно, окно с видом на тюремный двор и угловой дом по Новослободской улице.
И срок. Сначала ждёшь суда. Потом этапа на больничку. И отсидеть при этом можно и год, и два, и три. Затем, в больничке, всё начинается заново. Полгода – комиссия. Продлевают ещё на полгода, потом это может быть до бесконечности.
Мне, как ни крути, вариант дурдома всё же лучше. Статья тяжкая, влепили бы, с учётом предыдущей судимости, года четыре, а так за полтора есть шанс соскочить, «стопятым» вообще нормально, если, конечно, не нарвутся на специнтенсив, у них от 6-ти до 15ти по первой части, по второй – от 8-ми до пж. А с дурятника года за три-четыре выйдут. Хотя тоже смотря какой дурятник.
Тем, у кого статьи лёгкие лучше отсидеть свои год-полтора на зоне. В дурке можно нарваться на срок в два или три раза больше. И никакого УДО в дурдоме нет.

Миха застрелил одного ФСБ-шного придурка. И собирался ехать на Сычёвку, на специнтенсив. Институт Сербского признал его невменяемым на момент совершения делюги, а сторона терпилы потребовала экспертизы в Питере. Ну а тут известная война двух психиатрических учений. Миху отвезли в Питер, где и не признали. Суд на третью экспертизу не пошёл, сказали, что нормально, хватит.
Сидит Миха три года и он единственный, кто находится на 4-м этаже КД и получит срок. Какой – не знает, но говорит, что если дадут 15 лет – будет прыгать до потолка от радости и счастья. (дали ему в итоге 17 строгача)
Миха здесь у нас называется «смотрящий за корпусом и общаком», но на «чичи-гага» он не похож, скорее он похож на детского кота, он постоянно смотрит в окошко и рассказывает смешные истории про Питер, в который когда бы он не приезжал – обязательно нарывался на перестрелку.

И ещё мы разговариваем по-немецки. Миха любит немецкий.

Он закончил питерский горный институт.

Ночью я стою на дороге, раскидываю по корпусу чай, сигареты и конфетки. У меня связь с тремя хатами: слева 490, внизу 474, наверх 508. Трубы в хате нет.
Ноябрь.

Начало.

Ввели карантин из за какого-то мудака, который поймал желтуху.
Сварщик ввёл карантин. Теперь месяц никого на суды не будут возить, по крайней мере так говорят. Сварщиком зовут местного доктора, алкаша и бедолагу, он и правда, больше похож на сварного, чем на доктора. Видок ещё тот. Интеллигент 70-х возле пивного ларька. Говорит громко и глупо, спрашивает всегда одно и то же. Лечит всех исключительно аминазином, так как ничего другого на КД нет. Ходит в штиблетах, «галстуХе» и в халате. Халат местами убит. Из карманов торчит множество карандашей, хотя он, наверное, мечтает об электродах; на голове волосы. Сварщик может назначить укол, но медсестру можно уломать и она не будет его делать, мусорам, которые с ней ходят – похер.

7.11.10.

Как я хочу застрелить эту гниду, Боже! Мне снится каждую ночь расправа над этим пидором, в красках и подробностях. Боже, когда меня отпустит? Я не злой. Я добрый и немного глупый. Зачем я забрал тогда у него эту аппаратуру? Что он, и вправду перестал бы пить? Сколько мне говорили про то, что он гад – я не верил. Мне почему-то казалось, что все эти разговоры от зависти. Дурак я. Зачем я столько себя истратил на козлов и идиотов? Почему не отдал всё Насте, когда ей принадлежу…
Будущее неизвестно, даже не знаю когда у меня суд. Должен был быть 10-го, но карантин. Не повезут. И отцу не сообщить, он приедет, он законный представитель мой.
Никогда я его не любил, кстати.
Осень моя.

8.11.10.

Предчувствие чего-то страшного, чего-то не моего. Продольный гремит ключами, кого-то повели на суд? Нет, свиданка. Ощущение говна в природе. Чайник у нас протёк, Миха рычит.

9.11.10.

Там, за всем, что мы видим, есть что-то невидимое нам. Чувство смерти и серые дни. Дождь и время. Сколько мне?


10.11.10.

Просто я не умею жить без неё, мне холодно смотреть в будущее. Что-то страшное, чот чувствую. Херовое. Пойду сегодня гулять. На КД ещё не гулял.

11.11.10.

В «резинку» волокут таджика. Таджик клянётся мамой. Резинка – это боксик полтора на полтора метра, без окна и сортира, целиком обитый вонючей резиной. Резина пропитана говном и мочой, отопления нет. Сидят в резинке в основном сутки. Не более, всё-таки гуманность. И сажают туда особо отличившихся. В основном таджиков и «баб». Раздевают догола. Вонища внутри этого ящика стоит страшная, дышать невозможно, холод собачий, есть и жрать не дают, можно орать.

Таджик, которого волокут, – узбек с 3-го этажа, он поджёг зачем-то в хате матрас. Это был протест наверное, против «мусорского», теперь он умоляет продольного не заводить в «ризинка» и мамой клянётся. Мент непреклонен. Слышны звуки пиздюлей и грохот двери. «Хочишь, я на калени, вистану, старшёй!» - вопит узбек, но бесполезно это.

Вообще, чурьё очень любит «качать против мусорского», «шатать режим» и т.п. Заканчивается этот понос тем, что опер обещает забрать из хаты телевизор, а это святое для чебурят. В телевизоре МТВ и Муз ТВ а там «тиолька». И чуры перестают бурогозить. До следующего воспоминания про АУЁ они спокойны. Проходит неделя – и они опять начинают заниматься хернёй. Так в итоге и заезжают в резинку. «Страдают за общее».
За две с половиной недели, что я сижу на КД – это уже четвёртый пациент «вонючей крытой».
До него было ещё два таджика и одна «баба», тоже, кстати, таджик.
У нас на пятом этаже есть две хаты, 507 и 505, в которых «бабы», ну вот, эта таджичка плеснула кипяток в рожу соседке и поехала отдыхать. Орала часов 15! Потом уже сварщик её пожалел, выволок из этого резинового дерьма, кольнул аминазином, хорошо кольнул, и обратно закинули. Полчаса она ещё покричала «Старшёй, старшёй…» - и сдулась.

12.11.10.

Никакой информации извне. Мобилы нет, карантин, на суды не возят. Меня не возили на «прения». Смешно, какие могут быть прения, если я дурак? Бестолковая трата целого дня.
Хотя съездить на суд – это возможность словиться с общим корпусом, хотя бы малявы передать.
На суде можно посмотреть в глаза терпиле. Если в России Настя – попробовать дотронуться до её руки. Да вообще я не видел её год. А она меня любит, я это знаю, и ещё она похожа на кошку.
Но карантин.

13.11.10.

Судилища бывают разными. Есть судилище по избранию меры пресечения, есть по продлению содержания, клоунада ещё та, где вообще непонятно, зачем нужен подозреваемый. Судилло даже не дослушивает до конца доводы защиты и не верит вообще ни одному слову, прерывает адвоката или того мудака, что в клетке. Потом зачитывает постановление и продлевает на месяц или полгода. Дольше не могут. Вова Путин не велит. Потом, когда срок выйдет – продлят ещё на полгода, потом, если статья особо тяжкая – ещё. Потом пол года на «под судом», потом, если и того не хватает на оправдание следственного фуфла – ещё продлят.

Ладно, отсидел ты 2 или 3 года, но при этом невозможно вынести обвинительный приговор, ввиду того, что судят тебя, например за то, что ты негр. Но ты никакой не негр. Никак не негр. Даже выбитые из тебя дубинами и током признательные показания не помогают, потому, что видно, что ты, блядь, никакой не негр, а что ни на есть обыкновенный белый распиздяй и это видно, это факт! Тогда что они делают: дают тебе 3 года за то, что ты мулат. И по УДО из тюрьмы не выйдешь, нужно в зону ехать, а там только через 6 месяцев можно на УДО писать, а через эти 6 месяцев тебя так и так нагонят.

И вот ты, измученный, разбитый и уже не такой смешной, как был до посадки, возвращаешься из республики Коми в Москву. И возвращаешься преступником. Ты, для ещё случайно несидевших, - нелюдь. Три года жизни ушли непонятно куда.
В исключительных случаях, посмотрев в судилище, что ты уже как «выебанная макака», и можешь запросто крякнуть – отпускают из зала суда. То есть, дают тот срок, который ты уже в тюрьме отсидел. Называется это «за отсиженным».
С судов за бабло уходят домой. Этими байками пропитаны все сборки и все автозаки России. Наверное уходят. Но кто и за какое бабло, не знаю. Видел чурёныша, которого с изнасилованием отпустили под подписку о невыезде на суде. Статья тяжкая, может и за бабло…

14.11.10. Мат – перемат. Простите меня.

Судилище бывает предварительное. Та же самая фигня, только без следака и мусорского адвоката, который был на ранних стадиях комедии. Теперь мусорской адвокат другой - судовой. Тот ещё хоть что-то говорил, для галочки, этот же, судовой, вообще молчит как хуеплёт. Да и судило, если раньше был тот, кто уже чай допил, поел-посрал – свободен, то теперь прикрепляют постоянного клована, который будет на тебя зевать. Мне досталась судья Неверова, которая славилась своей любовью к потолку сроков и образцовым цинизмом по отношению к подсудимым. Но мне её нечего бояться, врачи мои судьи, они написали в бумажке спец, и всё. Теперь хоть пусть Господь меня пакует, выше или ниже спеца я не получу. Судьи не имеют полномочий лезть во врачей. Врачи не лезут в судей. Короче, всё всем пофиг, ты упакован – в этом и заключается их царствие небесное.
На этом предварительном цинизме тебе вообще не дают говорить, можно подать какое-нибудь смешное ходатайство, но всё это не работает. Назначают дату окончательной расправы и отправляют вниз, в эти милые казематы Тверского суда г. Москвы, Цветной бульвар 19. Там и сидишь до ночи впятером на одном квадратном метре, ждёшь автозака как сметаны.

Есть ещё прения, то есть опять вся эта хренота, но чаще и больше, когда, вместо того, чтобы спать – тебя таскают в суд на увлекательное говнотрёпство.
По счастью я отказался от прений. Окажись умным – не избежать бы мне прений.

Ну вот, судья вообще не смотрит на показания обвиняемого, если они не признательные. А если ты в мусарне признаёшься, а в суде говоришь, что все показания выбили менты и ты не виноват (и если у тебя нет денег на нормального адвоката, который стоит, кстати, хер знает сколько) – то ты уже полнейшая и конченая мразь. Тут закон к тебе суров, ты, гандон, в Москве не зарегистрирован! Ты, помоечный, нигде не работаешь, сознаёшься а потом пытаешься нас всех здесь обмануть, Ну сука, получай по полной программе. Дай этим тварям волю – они давали бы расстрел девятерым из десяти.

15.11.10

Со мной в хате трое убийц. Справа, сразу через тумбочку, дрыхнет Димка Мальборо, художник с Арбата. Грохнул двух скинхедов около МИДа в октябре того самого года, когда я гулял по улочкам, примерно в том районе и смотрел на Садовое кольцо. Жаль, что он заболел иконовой болезнью, хороший вроде парень. Светит ему Сычёвка, психиатрическая больница специализированного типа с интенсивным наблюдением, бывшая какая-то усадьба, но фашисты хотели устроить там концлагерь, да не устояли под Смоленском, наши, прогнав фрицев, замутили на Сычах дурдом. Короче, пипец Диме. Два жмуропотама – это лет 7 только там, потом обычный спец, после обычного – общий. Лет 10 получается, что по 105-й части 2-й архигуманно, там до пыжа эта вторая часть.

За Димкой спит Миха. Он вместо наволочки на подушку нацепил полотенце с тигром и говорит, что это здорово, тигр. Миха рассказывает про росомаху, о том, что видел этого зверя в лесу и даже не испугался. Миха в Афганистане убивал душманов, а здесь разных людей. Но сидит только за одного. Хотя статей у него как у дурака махорки.
Напротив Михи храпит Костя. Костя повар, и убил он чувака молотком для отбивания мяса.

Время 9 вечера, через час налаживать дорогу, иду умываться, заваривать чай и будить эту сумасшедшую росомаху, пусть чай расфасовывает по пакетам и цинки вырезает из пачек сигарет. Остальные будут спать, они нам ночью балласт.

Мы говорим по-немецки! Wir sprachen Deutsch! Настя!!!!

16.11.10.

Ночью поймал себя на мысли, что с этими тремя мне проще и интереснее, чем с полубогемным сбродом, что окружал меня на свободе. А кто вообще окружал меня на воле? Завистливые подонки и говнюки, тупые дуры и безвозвратные терпилы. Настя, конечно, не в счёт, но есть она сейчас? Я почему-то верю. Или всё это бред? Может весь народ был нормальным, а это я оказался такой сумасшедшей идиотиной? Или просто я стал привыкать к тюрьме? Или меня уже вынесло из жизни? Так на какой же мысли я себя всё-таки поймал? Бляха, лучше мне не думать больше, это хуже всего получается. Буду не думать, буду настраивать себя на что-нибудь впереди. А впереди что? Опять логический пиздец, уносит и от содержания и от формы. Какое-то безобразное существование меня внутри никакой пустоты. Время 4-01, дорога стоит, всё разослано, теперь только если транзит пойдёт, Этот опять спит, да вообще все храпят, один я хожу по хате туда-сюда как дурак и думаю. Вот ведь как здорово, в общих камерах на Бутырке народу до фига, а у нас 8 мест, но только четыре заняты. Это степень необходимого одиночества.

Самое крутое одиночество – когда утром тебя приводят на сборку в общий корпус, там ещё никого нет и гремит вентилятор, можно песни петь. Я пел. В тюрьме одиночество бесценно.

Ещё я преступник. И хоть высший разум освободил меня от уголовной ответственности, один хер. Я «нахуевертил». То есть я получаюсь не преступник, а «хуевертолог», в телегах вообще пишут так: совершивший общественно опасное деяние, предусмотренное статьёй такой-то УК. РФ. У меня все эти телеги под матрасом, я на них сплю, шконарь дурацкий, нужно бумаги подкладывать, а то матрас становится никакой и жёстко спать. А спать нужно хорошо и долго, так как моя психика во время сна не умничает и выдаёт цветные сны.

(В этом году я пытался познать предательство, перечитал на эту тему кучу всякого барахла, начиная от биографии генерала Андрея Власова и заканчивая дурацкой историей о самоубийстве Иуды Искариота, прочувствовал всего Летова, который тоже старался постичь это явление, переобщался с дюжиной попов, переломал весь мозг на эту тему – и ушёл недалеко. Пришёл к какой-то фигне, типа гордыни, которая порождает и то-сё, короче всякая чепуха и ересь. Зачем оно мне было нужно?
Какой-то пузырь дерьма, который висел надо мной весь этот год, лопнул.)

Рассвет.

17.11.10.

Сегодня узнал, что этап дураков на восточное направление набирается долго. Карантин прилепил мне месяц. И ещё ожидание этого этапа может длиться чуть не до года. Долбаный терпила! А если ещё владимирский дурятник не примет меня без паспорта, который этот мудило забрал и не сознаётся, то придётся паспорт этот здесь делать, а это капец. Так что, со всеми думками 2012-й год только. А там как повезёт. Что это будет, конец или начало года? Дождётся меня Настя? Как я вообще буду общаться с людьми? Что произойдёт со мной за это время, не будет во мне зла на мир? Зло на мир – самое страшное, что может случиться с человеком.
Что порождает зло? Зло, помноженное на время, перебродившее, обдуманное и заранее оправданное зло, через уже год-полтора может породить отморозка, для которого само понятие зла утратит смысл и перестанет быть чем-то запредельным. То есть снимется какое-то табу. Зло станет нормой. Зло станет порядком вещей.
И берегись тогда терпила или какой другой гандон своего звёздного часа, на тебе за убитую молодость, за потерянную любовь и сломанную жизнь. Ты, терпила, причина всех бед, даже если и ни в чём не виноват, а «так получилось». Не выношу это словосочетание. «Так получилось» не бывает. Получается всегда всё именно так, как заказывали.
Вот мой этот терпилоид, мудак, я же тебя завалить могу, что ты творишь, что можно решить упаковкой меня в дурдом? Из всех вариантов выбрать самый дерьмовый и для себя и для меня, ради чего, ради гордыни? Так я понимаю, я бы украл его барахло, пошёл, продал, деньги промотал, тут понятно, мучайся, Илюша и гори в аду, заслужил, а в нашей-то ситуации вышла форменная шизофрения! Но он-то всё знал. Что лежит и где лежит. И у кого! И не припиши, скот, мне фотик, что Серёге Лашко отдал – я бы уже давно был дома. А ещё два объектива к нему, которые стоят гору денег. Зачем? Зачем так-то?

А зачем ты, Илюша, ёбнутый кот, столько времени общался с этой живностью, десять лет, прямо дружил. Не видел? А когда говорили тебе, Ксюха и Инка говорили, что он гад, ты куда слал Ксюху и Инку? Правильно, держи теперь по полной, всё ведь нужно методом тыка познать, всё кирпичом по башке. И когда кирпич уже прилетает – тогда говоришь: блин, и правда больно…

Теперь прозрел. Вернее не теперь, а гораздо раньше ты прозрел, ещё на ИВС, на Петровке 38 ты подумал, что это не томская ментовка за бухло, это что-то очень серьёзное, что какая-то грань осталась позади.
На Петровке 38 я ещё был полон надежд, что дальше ИВС дело не зайдёт, думал, что этот протрезвеет, побежит к ментам, меня отпустят…
Смешной я.

Ага мне, отпустят! 6-е августа 2010 года. Суд по избранию меры пресечения, раскалённый автозак, та самая московская жара, дым, бумажка у конвоя в которой написано, что « в случае действий направленных на совершение побега из под стражи конвой принимает меры по задержанию с использованием огнестрельного оружия»… И тебе дают эту бумаженцию на подпись. Ты ставишь на ней свои раскаряки, - а это практически смертный приговор!
А ты же псих! А ещё ты не можешь спокойно стоять, тебе всё время что-то нужно. Видишь, например, птичку, и автоматически прыгаешь за ней, а что делать, если просто хочется поймать её, какой на хер конвой, а этот мент херакс тебе в башку из пистолета, а типа он хотел сбежать и всё такоё.. Конечно, не всё так просто у них, они тоже имеют инструкции на этот случай, но опять же, а вдруг? Не дала ему Танюха в деревне у себя, он злой и с похмелюги, а тут кот. Ну хлоп и всё. Или запищит: лови кота и бах, бах…
А кот такой: фигак и не умер, а уснул и больше не проснулся.

18.11.10.

У нас в хате появился Пушкин. До этого, в 484, в транзите, был Ленин.
Я вернулся с прогулки, посмотрел налево. За столом сидел чел и жрал суп. Напротив чела сидела Бешеная Росомаха и смотрела на него своими грустными глазами.
На чуваке висела картонка с надписью «Спартак - чемпион». Мне всё сразу стало ясно, человек наш.

Телефонный террорист Грибанов Александр Сергеевич, в миру просто Пушкин сел за то, что позвонил бухой в ментуру и заявил, что заминировал памятник Пушкину на Пушкинской площади, и что, если Спартак опять проиграет ЦСКА (а в тот вечер был матч), то Пушкин взорвёт Пушкина ко всем чертям на хер.
В мусарне, вместо того, чтобы просто послать Пушкина и бросить трубку, началась движуха. (ОВД Тверское, чего уж там) Вызвали ОМОН, всякого рода другую Мусорскую ересь, оцепили памятник Пушкину и насмерть испугались звонка долбоёба. Стали ждать окончания матча, искать взрывчатку, ходить с собаками и «никого никуда не впускать».
Стоит ли говорить, что никакой взрывчатки они так и не нашли, а матч закончился проигрышем Спартака. На Пушкина же, ОНИ затаили зло, разойдясь по своим мусарням и домам.
Пушкин, дурак, не выкинул симку, с которой звонил, потому, что ему нравился номер, нулей было много, а это хорошо.
Ну и забыл обо всём и пошёл жить и бомжевать на Цветной бульвар. И жил так целый месяц, пока ОНИ его не запалили. И в результате контртеррористической операции на конспиративной бомженоре с привлечением ФСБ-шников и бойцов ОМОНа был захвачен международный террорист Пушкин - наше всё. Пушкина взяли в тапках и выслушали от него, что Спартак – чемпион, что мухи ночью не летают, что за коней болеют лохи и то, что он Александр Сергеевич Грибанов, почти Грибоедов. Думаю, что следующий «взрыв» будет на Чистопрудном…
Ну так вот, отволокли ОНИ Пушкина в ИВС, оттуда в тюрьму, проводили голосовые экспертизы, пробивали на причастность к Алькаиде или как там она пишется, написали о нём в газете МК статью. Пушкин мне показывал этот номер, это его гордость. В итоге отправили в институт Сербского. А из Сербского, вместе с Пушкиным пришёл ментам ответ: долбоёб. Так Пушкин попал к нам на Кошкин Дом, теперь будет ждать этапа в Челябинск. Дурдом ему дали общего типа, кстати.

Ленина звали Серёга.

В 484-й хате, в транзите, мы привязывали Ленина к батарее. Цепляли конём за ногу. Чтобы Ленин не насрал и ничего не спёр.
Статья, по которой упаковали Ленина (внешнее сходство с вождём мирового пролетариата - 100%!) ещё ИМИ не изобретена, хотя засунули его по 111-й, части 4-й. Делюга такая, пишу примерно с обвинительного заключения:
Ленин по пьянке ввалил чуваку, который от вваленного до Останскинского пруда, в котором его в итоге нашли, получил три несовместимых с жизнью ранения ножом в область интерфейса. При этом, люлей Ленин дал чуваку в субботу вечером, три ножевых, несовместимых с жизнью чувак получил в воскресенье, а в пруду чувака нашли через неделю от субботнего опиздюливания. При этом Ленин орёт, что только резал, но не убивал и не бил в субботу, да и резал в пятницу от Рамадана, то есть до того, как пришла суббота и чувак получил пизды от Рождества Христова. После нанесения трёх несовместимых со смертью ножевых – Ленин вместе с потерпевшим стал распивать спиртные напитки возле Останскинского пруда и после распития напитков (боярышник, 19 флаконов по 25мл) в ночь с пятницы на субботу Священной седмицы у Ленина с потерпевшим возник конфликт на почве ревности к женщине, после чего потерпевший получил от обвиняемого два удара в область еблища и один в область яиц и отправился вместе с обвиняемым в ближайшую аптеку на ул. Королёва за настойкой боярышника (флаконы 25мл). После распития некоторого количества настойки боярышника спиртовой 25мл, обвиняемый нанёс потерпевшему ножевые ранения, после которых потерпевший скрылся, а Ленин продолжил распитие напитка и тоже скрылся с места преступления.

Ну а что труп? Труп ушёл с места преступления и обогнув Останкинский пруд оказался внутри. В пруду. Но как показала экспертиза – в воду труп попал в четверг утром, и где в Москве шлялся пьяный труп всё это время, неизвестно.

Серёга очень сожалеет, что так всё у него получилось с трупом, а батя трупа, - друг Серёги, орёт, что Серёга не виноват, а сына всё равно бы убили когда-нибудь, так как он был конченный мудак 1986 года рождения.

В этом году я в школу пошёл. (Ich gehe in die Schule und lufen rauch «Hura»!!!!)

Начали из хаты выводить. Костя ходил на свиданку, значит карантин не настолько жесток, как его трактует Сварщик. Могут на суд дёрнуть! Скорее бы отсудили. Может дадут пару минут с батей пообщаться, а то последний раз мы очень плохо расстались. Надо прощения попросить, а то я вёл себя по-детски, наговорил фигни.
Да и новости от него узнать хоть какие, а то как в подводной лодке здесь.

Есть такая фразочка в обвинительном заключении: «с умыслом». Преступление, совершённое с умыслом или без такового, Вот я, я признан комиссией невменяемым, но действовал с умыслом. Костя тоже признан невменяемым, а без умысла замочил. Как это?

Блин, как давно я не общался с обычными людьми…
То есть с теми, кто ничего не «совершал» и не являются «преступниками».
Моя консервация в хате. Там за окном другой мир. По телеку в новостях показывают людей, которые ходят без конвоя, то есть САМИ ПО СЕБЕ.
Враньё, - говорю я сам себе, так не бывает, чтобы без конвоя, это всё мусора подстроили специально. Сейчас камеры выключат и всех в наручники и по хатам.
А ведь и правда, люди ходят там на работу, на свидания, просто ходят. БЕЗ ПОСТОРОННЕГО УСИЛИЯ, САМИ ПО СЕБЕ. (Конечно Летов)

Иногда кажется, что эта тюрьма будет вечна, что я никогда из неё не вылезу. И нет тогда сил жить. Могу только курить и думать о Насте.
За запреткой гуляют кошаки, зелёный и белый. Боже, как хуёво.

Котов в тюрьме много. И кошек. И всякого рода котят. И в хатах живут и по коридорам бродят. Идёшь, например, к следаку, ну не совсем идёшь, мусор ведёт, ты впереди, он сзади, впереди идти боятся, твари, ну и вот поднимаешься по лестнице, а вниз спускается большой зелёный кот. Смотришь в глаза ему и он в твои тоже смотрит. Ты ему улыбаешься и он тебе. Давай, говорит, бедолага, держись, дождётся тебя твоя кошка, всё будет хорошо.
А как же ещё может всё быть, если ты уже в тюрьме? Свободы начинаешь бояться, что там, дождутся ли тебя, каким ты войдёшь в их мир, кому ты будешь там нужен? Этого боишься, это гложет. Но с другой стороны ты же сильный, ты не стал тут гандоном, не стал стукачом и мразью, значит и заехал сюда не таким. Заехал человеком. Здесь ты как на ладони и некуда уйти, чтобы не показать себя. Другая концентрация человечности.

Миха улыбается и грустит одновременно. Улыбается оттого, что ему назначил Сварщик витамины, Ревит обычный. А грустит оттого, что пока он спал - Пушкин эти витамины сожрал. Но Пушкин в отказе, включил 51-ю статью конституции. Против себя показания не давать! Ай да сукин сын…

19.11.10.

Наконец появился телефон. Звонил маме. О Насте ничего. Умер отец.

21.11.10.

Утро. О Насте непонятно. Суд должен быть 25-го. Наверное опять перенесут.
Вчера снег шёл. Стоял ночью на дороге, хотя Миха меня гнал. В итоге заставил меня надеть свитер, и простоял я до расхода. Грелся чаем и батареей. Холодно становится ночью, холодно внутри.

Звонил Артёму. О чём говорить?

Приходил сегодня «батюшка», грузил и исповедывал. Я не пошёл, я «пропустил мгновение». (Достоевский)

Я лёг на свой шконарь, чтобы смотреть на снег. Снег лёг ровно, наверное уже не растает. И лапы кошаков на снегу. Везде.

22.11.10.

Перестаю верить близким людям. Я на связи с мамой и Вадимом. Мама говорит, что звонила Настя и они разговаривали полтора часа, Вадим утверждает, что у Насти нет возможности звонить. Чего-то врут. Что-то от меня скрывают…
А если, правда, случилось то, что страшнее любой тюрьмы? Что уже я не смогу пережить?
Да нет, не должно, я бы сразу почувствовал.

От Илюхи с общего корпуса вестей нет. Передавал тут на него маляву, наверное не дошла. Бесконечное ожидание. Пахнет зимой. Боже, как же херово...

Держись, держись, кот.
Как мир до тошноты бренен, (слово такое идиотское, смешное..), он не нужен самому себе, вырастает из ниоткуда, наполняется воздухом и уходит в никуда.
Когда я перестаю думать – начинаю понимать его. Я понял, что самое главное в этом мире – это воздух.
Папа всегда говорил мне, что воздух у меня в голове, что я идиот, и что у меня в мои 30 лет ни хрена нет, кроме гитары, и что у него, в его 30 лет уже было всё. У него была и квартира и машина, семья, работа и уважение емуподобных. А ещё была эта рыбалка (без рыбалки, пьянка и тусня с долбонавтами), которая и развела их с мамой. Прожили они вместе 26 лет.
Но хрен с ней, с рыбалкой, у папы всё было в его 30 лет, а у меня только воздух. А вот теперь ещё и тюрьма. Тюрьма, в которой я смотрел футбольный матч Спартак – ЦСКА, в то время, когда в землю зарывали моего отца. В это самое время. Я чувствовал, как он уходит.
Но он и до этого уходил, а приходя - начинал выносить мне мозги на тему, что у меня ничего нет. Теперь он сам превратился в воздух.

Спартак опять проиграл.

23.11.10.

Дурацкие иллюзии свободы. Откуда? Скорее бы всё решилось. Скорее бы этот страшный суд. Хоть не будет надежды, а то она не даёт мне покоя. Безумное желание замочить эту тварь, да с такой жестокостью, которой свет ещё не знал. Блин, откуда во мне появилось зло? Никогда во мне зла не было, что это???

Свершилось!

25.11.10.

Судилище. ВаськИ. Медведь и брус.

Состоялось судилише моё. Дали именно то, что прописали доктора, дурдом специализированного типа. Для понта адвокат просил общий тип. Терпила вообще запищал, что я хороший, что меня нужно отпустить и помиловать, мама говорила ерунду про то, что я больной и всё такое, хотя и так всем было ясно, что я дурак. Прокураторша, самая глупая из всех – смеялась. Свидетель мусор, судья Неверова. Все улыбались.

В общем, день прошёл не зря. Повидал на сборке знакомых и в клоповнике в суде поспал, калачиком на досках. Чуть не отмели, суки, сигареты, что пёр я с общего корпуса, хорошо, что обошлось. Небольшая кинокомедия и сигареты дома.

Автозак Камаз, с огромными колёсами, носится по Москве как угорелый. Холодно в нём неописуемо, печка, как всегда, не работает…

После Тверского суда заезжали в Лефортовский, потом в Таганский, потом в тюрьму Матросскую Тишину, стояли в шлюзе два часа там, только лишь потом в Бутырку.
В Бутырке на сборке два часа. Всё это долго, холодно, ненужно…
Боже за что это всё со мной? Я догадываюсь за что, но зачем так-то? Можно было чуточку попроще? Чуточку не так холодно, Господи…

На сборке встретил смешного паренька. Угрели его по 159-й, части 2-й. Он сам и москвич, и официально работает, и киндер есть, жена и тёща, короче полный набор полноценности. Взял у друга взаймы 15 тысяч рублей под расписку, потом с другом поссорился, деньги в срок не вернул, а друг оказался вдруг. Заявил в ментуру. Этого посадили в тюрьму за мошенничество, пока следствие шло - полгода отмотал, теперь вот суд был, прокуратор запросил 3 года, судья впорол полтора общего режима. Зона. За 15 рублей. 500 баксов. Он такой рыжий и курит одну за одной, жена на суде говорит, что будет ждать. Он смеётся от горя. (Полтора года не срок? Чужой срок всегда не срок)

Смеётся. Смешные люди человеки. Так вот посмотришь на себя в них и просто хочется смеяться от того, насколько всё наивно в мире, насколько в нём всё грустно и бесчеловечно грустно.

Сегодня посчитал народ в автозаке. 21 человек. Из них 10 осудили. Я не в счёт, у меня срока нет. А так на 10 человек 112 лет. И это только один автозак в Москве, не говоря обо всей России и только три часа, проведённые вместе с этими людьми. Сколько лет за день по стране выходит? Вова, Путин! Это ли не гулаг? На хрена всё это нужно, Медвед? Господи, за что ты им деньги платишь?

26.11.10.

Вадим прислал мне малиновое варенье. Спасибо, Вадим.
Что-то уже позади. Что-то уже пройдено, Меня отсудили, осталось дождаться этапа и уехать на дурдом. Теперь покой и время пустоты. Но это уже легче, это уже движение. Пью чай с малиновым вареньем. АУЕ, Вадим!

Наконец узнал свой диагноз, в телеге прочитал, что приговорён к дурятне вследствие психопатоподобной шизофрении, твою мать! Шизофрения, отягчённая жизнью. Весело.
В бумаженции написано, что я страдаю хроническим заболеванием. Я страдаю. Оказывается можно страдать просто так, безо всякого наказания и всякой причины. Страдать только тем, что ты есть на свете. Боже, нафига это всё? Кому ты деньги платишь? Какой в этом понт? Нафига я ? Вот за каким хреном мне это всё нужно?
Блин, счастливым я буду, наверное, только в гробу.

Господи, помоги Насте.

(Мат перемат; простите все. По другому не редактируется. Всё плывёт.)

В гробу. В гробу хорошо. Когда я был маленький – я колотил гробы. Мне было 15 лет и я работал в столярном цеху. Учился в вечерней школе и работал «дураком у помощника-дебила, того идиота, который был столяр и который, вместо того, чтобы колотить рамы и двери, как это было заповедовано нашей конторе, - колотил гробы». Это был 94-й год и гробы пользовались необычайным спросом. Я оббивал их тканью, топоры и фуганки мне тогда не доверяли, я был совсем псих. Внутри, для мягкости, небольшой слой опилок и белая ткань. Снаружи – кумач. На стыках кантик. Двух видов: простой и понтовый. Понтовый с рюшечками. Простой – просто обыкновенная херня. До того, как я брал в руки степлер я оставлял в гробу надпись: «Гроб из ёлки, делал я. Идите на хуй.» Создав шедевр, я ложился внутрь, курил и представлял, какая счастливая жизнь ждёт меня, как я буду счастлив, когда стану взрослым. Как я стану великим рок-музыкантом, когда я уеду отсюда к ёбаной матери.
В гробу, кстати, очень удобно, в нём нет ничего лишнего. Функционально и композиционно - гроб самая законченная штука. Он абсолютно гениален.
И ещё, в нём очень удобно спать.
Многие мои коллеги так и делали. Они нафигачивались в сопли и ложились каждый в свой гроб, и храпели там, пока их не расталкивали, и не поднимали из гроба, и не отправляли домой.
К своим.

«Свои» – они же «мои». То есть моя. «Моей» они называли женщину, которая по каким-то непонятным миру причинам, живёт с ними, терпит их убожество и рожает от них идиотов.

Счастливая семья – это ОН. Моя (Его), дочь (сын), сын (дочь), мать (отец).

Он – олигофрен лет 40 – 60-ти. Рожа. Одет хер знает во что с хер знает откуда. По праздникам хер знает что чистое. Фуфайка.
Мечтает об отечественном автомобиле. Крадёт на работе всю хуйню, в том числе и ту, без которой не может работать. Украв – складывает всё дерьмо на балконе, потом, если оно не сгниёт или «Его» не выкинет, – тащит всё обратно, показывая и оря на весь цех, что вот он, Вася, «принёс из дома эту хуетень, а в цеху ни «хуя нет», и что, если бы не он, не Вася, то цех бы встал и что вообще, он, Вася, и даёт стране угля, и всё приносит, чтобы жить».
Мудак. Мудак катастрофический и конченый. Бьёт себя в грудь по любому вопросу и всё обо всём знает. Особенно, что касается политики. Своими рассуждениями затмит любой учебник по элементарной логике.
Туп. Интеллект Бивиса, например, в десятки раз превышает его IQ.
А знает всё не от того, что знает (он нихуя не знает), а от того, что он в цеху уже 20 лет столяром. И что годов ему уже, и что у него сын уже отсидел в армии.
Опровергнув рассуждения и знания ВаськА способно только Божество - Начальник Цеха. Такой же дебил, только без телогрейки. Тот способен вселять ужас и всё знать потому, что начальник цеха.
На опровержения Божества Васёк отвечает: «Ну а хули, я, бля, в школе-то учился 49 лет назад, и у НАС была не как у ВАС, одна хуйня в голове, а идея! Вы-то не то, что МЫ!»
Васёк плачет от себя, его переполняет гордость за никому не понятный дебилизм, за никому не нужную идею. Васёк истекает слезами гордости за поколение, которое, как мы, не занималось «хуйнёй».
Васёк в наши годы знал, что делать, знал, где враХ, был другим и у него были ценности. Васёк сидел в армии, работал на заводе, лазил на Берлин, полз на Эверест, ходил в кружок, копал-сажал картошку, косил траву, постоянно что-то рыл, долбил, хуярил. Васёк не бухал круглые сутки и не смотрел телик, как мы, он что-то созидал.
И если бы Васёк просох от постоянного труда и созидания – он бы и школу нормально закончил, и в институт бы поступил и женился может не на «Этой Твари» и, глядишь, Начальником бы Цеха стал…
Но время-то какое было! Жрать не ели. Не до учёбы было Ваську, с утра до ночи пахота, чтоб жрать, а жрать – мёрзлая картошка, и та по праздникам войны, ни колбасы, ни мармелада не было. Одна картошка мёрзлая и хлеб.
Ну купит Отец Васьков на 7-е ноября конфетку-петушок и всё! Ну лисапед на 15-летие, «взрослик» - всё, остальное только пиздюли. Непроходящие пиздюлины с утра до ночи. Любил Отец. А то, что бил, так это хорошо, это правильно, что бил, а если бы не бил, то что?
То Васёк бы сел. Или стал «хуёвым» человеком. А сейчас он весь со всех сторон «пиздат», только у него денег нет. А денег нет оттого, что Горбачёв с Ельциным продали всю страну, а деньги пропили и поделили, и что Чубайс всех наебал на ваучер и что кругом одни пидоры. Везде. Страна пидорасов!
А они-то, они-то хули… Целый день водку пить, да телевизор смотреть. Или вон на басухе тренькать, как Илюха…
Так и стоят гробы на верстаках к концу смены, а из гробов: - «они-то хули…»

«Его», она же «Моя» или просто «Эта Тварь»:
«Выкинула, сука, моток проводов, кровью спижженый Васьком на заброшенной свиноферме. Сварила, сука, вчера хуйни какой-то, тогда, когда Васёк купил макароны. Пропиздела по телефону пока Васёк смотрел новости, а в новостях показывали чувака, похожего на Юрца, соседа, только пьяного. Спиздила из кармана сотню, которую Васёк отложил на рыболовные крючки. Купила, блядь, спички, которые ни хуя не горят. Постирала, падла, Васьково хер знает что чистое, и теперь Ваську не в чем на улицу пойти. Проебала компот. Засорила, тварь, унитаз, вылив в него щи или насрав три кучи, Васёк заебался ковырять. Ебаться, блядина, перестала, да и что её ебать, если на неё без слёз не глянешь, жирная стала как свинья. Храпит как дизель. Выписала, паскуда, бабский журнал с блядьми, который стоит как 10 упаковок крючков. Смотрит целыми днями сериалы ебучие, Ваську некогда новости глядеть и криминал».

Короче, он её любит.

Сын у Васька «в армии». Скоро освободится. Придёт – в Москву поедет, в охрану. В заводе работы нет, а в охрану всех берут. Или в менты, главное, чтоб «после армии». Или сядет, что тоже неплохо, так как сев – он ничего особого не нахуевертит и Ваську будет спокойнее. «У всех сидят – и ни хуя. Выходят.» И помогают потом. Опять садятся, выходят, женятся. Дальше семья, дети, охрана. Жизнь, в общем, не на гитаре тренькать…

Дочь у Васька в Москве учится. Обязательно в МИСИСе, даже если и дочери вообще нет, и даже если у неё синдром Дауна.
Отучится – замуж выйдет, в Москве заживёт или в Орехове. Васе внуки, почёт и уважуха в старости, автомобиль и может быть начальничество.
А начальничество – это не что иное как рай на земле и автомобиль. А может даже иномарка.

А если ещё и сын отсидел, бывший мент, начальник охраны, да тоже на иномарке, и дочь замужем за москвичом, и внук, в школу пошёл, и всё это шобло приезжает к Ваську, например на похороны, - вот это высшее, о чём можно мечтать. Это олимп без признаков пизданутости.

Короче, гробы я колотил. Ну не колотил, а оббивал их тканью. А оббив – ложился в гроб и мечтал о том, каким я буду крутым чуваком. И хотелось восстать из гроба и побежать, и крикнуть из гроба: - будущее, ты прекрасно!

27.11.10.

К нам в хату заехал чувак Медведь. Глазки круглые, а рожа толстая. Настоящий медведь. Сказал, что очень хочет кушать, Пушкин родил откуда-то суп. Пушкин любит суп. Он постоянно его отовсюду рожает, хотя суп приносят только в обед. У Пушкина много всякой разной тары, которую он наполняет супом. Пушкин стал у нас главным по уборке и ему льстит, что он сидит вместе с Михой.
Миха – чувак в тюрьмах известный.

Проспал я до половины десятого. Снилась Настя. На улице мороз и суббота, сегодня дорога и вечность.

В тюрьме нет хороших новостей. И ничего положительного не происходит. Ещё в карантине вас ждёт бумажка на стене, в которой написано, что Вы теперь в тюрьме, не думайте о хорошем. Только о плохом. О самом плохом исходе для себя, теперь Вы в тюрьме, но в этом нет ничего страшного. Вот такая белиберда.
Конечно, ничего страшного нет, самое главное, что ты пока не сдох. И может не сдохнешь ещё долго, только те годы, которые ты проторчишь в заключении уже не вернуть, да ладно не вернуть, они впереди все эти годы и впереди такое время ждать, что хочется убиться. Но что-то всё же держит.
И вот так ходишь, бродишь, смотришь в окошко, завариваешь чай и ждёшь, когда будет новый день, такой же, как и прошлый.
Наказание. В моей ситуации тюрьма, конечно, перебор. Максимум, что нужно было – это месяц дурки, чтобы мозг установить на место и поехать за терпилиной аппаратурой. Не навертел я на тюрьму.

А ты вообще не верти, скажет терпила, телевизор и человек.
Но ты попробуй не верти если тебя шиза ебёт и если у тебя нет мозга, вернее он не работает как у нормальных, он как-то сам по себе. А кот сам по себе.

Ну навертел, допустим, но никто не умер, не сел, не выебан. (простите). Зачем тогда в тюрьму если никто не выебан? Взял аппаратуру – отдал аппаратуру, зачем тюрьма? Ни аппаратуры, в итоге, ни хуя.

Какой же мир удивительный всё-таки, как я так угрелся…

Руки мёрзнут. Окно открыто. Собаки, суки, орут. Их кормят в 6 утра.

На вышке мусор машет мне автоматом. Привет, мент. Расход.

28.11.10.
Скоро я буду свободен. Через года полтора-два я стану вольным человеком, большинство торчащих здесь могут мне только завидовать. Миха говорит, что если бы его ждало 2 года, то он бы уже собирал вещи. Всё относительно.

Мир воистину удивительный. Круглый и квадратный. У нас с Димкой есть общая знакомая. Марго.

(Мерцают фонари, тёплая дорога и лёгкий дождь. Деревья за окном пробегают спокойными рядами чего-то живого) Шепчет мотор и шуршат колёса. Сумасшедшая жизнь, приснившаяся днём в тюрьме. Звёздная дорога и запах солярки.
Свобода пахнет соляркой.

Сны у меня яркие и очень ровные. Каждый сон – кино. Кино, в котором нет тюрьмы. Я посчитал, что из четырёх месяцев, которые я здесь – половина прошла во сне, а стало быть всё не так страшно. Год – это полгода, два года – это год. Живём, Насть.
Димка заварил чай. Он умудряется в тюрьме готовить вкусный чай и угощает им меня. Все остальные спят. Опять полдесятого.

Мне кажется, что воздух – это всё, что проникает в меня через стены. Всё, что происходит вокруг – это время. (Вот оно болит, Насть, Насть, слышишь, у меня время болит) А смерти ни хрена нет, я чувствую это. Я даже знаю как устроен загробный мир, короче:
Когда человек даёт дрозда – он попадает к червякам. А душа к птицам. (и к кошакам). Всё, что за птицами – это вечная счастливая свобода, любовь, в которой растворяются цветы и где кошаки и влюблённые всегда ходят вместе и босиком по траве и по лужам. И там никто ни от кого не уезжает. Никогда-никогда, там всегда не нужно ждать.

5-35 утра. Снега опять насыпало, как я устал смотреть на снег через эту сраную решку. Да хоть ячейки б были покрупнее, а то со спичечный коробок.
Я как в тюремных очках. Всё в клетку, даже тетрадка, в которой пишу.

Задрал я сам себя. Много во мне мата и тоски. Я устал от тоски, но не ныть! Утром всегда я оптимист.

29.11.10. Никому не нужный понедельник.

!!! Настя звонила!!!! Так легко от её голоса! Успокаивала меня, звала с собой.
Дурочка. Это её надо успокаивать. Посмеялись, погрустили…

Остался мятный запах.

Вспоминаю сейчас свои скитания. Электрички и автобусы, вписки и недолговечные съёмные хаты из которых меня постоянно выгоняли, а если не выгоняли – то убегал. Потому, что всегда что-то не так было во мне, какое-то чуждое одиночество и не мой покой. Я всегда искал покоя и радости, счастливых стен. Но никогда не находил.

В тюрьме есть одиночные камеры, на КД в одиночку можно попроситься и отведут. Здесь дураков почему-то боятся и такие просьбы исполняют. Правда Сварщик сразу накатывает лечение, поэтому «заморозки» спросом не пользуются, напротив, ими тут пугают. В «заморозке» плохо от того, что дороги нет, хотя мы договариваемся с баландёрами и они подкидывают кое что в эти хаты, но очень мало, да и не каждый баландёр при мусоре, который ходит с ним, сможет отдать наши смешные кульки, которые крутит Бешеная Росомаха в 3 утра, если не спит и не отвечает на идиотские малявы. Я хотел поговорить со Сварным чтобы меня перевели недельки на две отдохнуть в одиночку, Миха меня понял, всё без обид, но тут у нас появился телефон и я постоянно жду звонков от самого доброго и родного существа на земле, которое никогда меня не предаст, я чувствую это и поэтому вообще живой, и я вернусь, Насть, обещаю. Я буду свободен и буду счастлив, я Лао-Цзы. Путь мой к счастью, но я вкушаю уксус. Миха окончательно подсадил меня на китайцев. Дао, говорит, это очень круто, хотя я и без него умный. В шахматы учусь вот играть, получается.

Я вообще не помер, я в тюрьму сел, значит я буду счастлив, но я, насрать на меня, главное, чтобы счастлива была она. Вот тогда это будет счастье. Наська, ты прочитаешь когда-нибудь эту зелёную тетрадку? Вот вопрос. Для кого я вообще тут пишу, для потомков карябаю? Зачем я им всем нужен. А если не для потомков пишу, значит для Неё, а это значит, что она есть. Логика.
Если я не подох, а сел – тогда значит, что это хорошо, потому, что не подох. А сел. Точнее лёг, даже не лёг, а пока ещё полулёг, я не в обычной тюрьме, но и не в дурдоме. Но здесь все (кроме Михи) официально признаны ебанутыми, а стало быть я ебанут. Так это и прекрасно. И вечно! И пошли все на хуй во веки веков. Я рад и счастлив.
Таблетки принесли. 19-30 по Москве.

29.11.10.

Дозвонился маме Борисыча. Его отправили в республику Коми на лесоповал какой-то. Вот бляди, а!
Хорошо ещё, что все 205-е статьи отлетели, посадили только за оружие, а это, по сравнению с тем, что ему светило – понты и прогулка за грибами.
Всё собираюсь позвонить Лене Шустовой, слова никак не подберу.

30.11.10.
Последний день осени, которую ждал весь год и целую вечность. Настя, если ты меня слышишь – я здесь. Последние две минуты перед зимой, Бутырская тюрьма 11-й корпус, я живой. По телику Моцарта скрипят, Миха сделал так, что все заткнулись.

1.12.10. Зима. Депрессняк.

Медведь наш получил брусом по голове. Брус лежит у меня под подушкой, он такой неошкуренный, хороший брус. Медведь сожрал сушняком весь запас чая на неделю и начал качать права. Миха его огрел. Медведь всё понял. Вот такие дела…

Вот и зимы я дождался. Странно всё, такую осень в тюрьме проторчал, я видел кусочки осени из окон судов из щелей автозаков, я чувствовал эту осень, которую так ждал, целый год ждал, потому, что в ноябре должна была прилететь Она. Она всегда летает. Самолётами.

Очень какой-то сегодня странный день, я в тюрьме себя не ощущаю. В голове музыка и светлое вроде ощущение всего, внутри любовь. Видимо музыку и любовь ничем из меня не вытравить, это то, что я должен протащить с собой до самого конца, по всем будущим дням и неделям, по этому безумию и дурдомам к счастью.
А ещё я ни на кого не злюсь, я спокоен. Обломовщина в тюрьме, я и на такое способен.
Хочу молока.

А сейчас 7 утра и никакого молока здесь нет, а будет через час «кашло», баланда. Я посыплю кашло песком и буду есть эту злоебучую дрянь.
Кашло в Бутырке разное: сечка, ячка, а по праздникам пшено. Один раз давали гречку и весь общий корпус охуел, а дурдом сошёл с ума от ИХ невиданной щедрости.

В резинке опять какой-то мудак. 7-12, утро. Кошак пишет.

Кошак вообще живёт, он живучий. У него было девять жизней, восемь из них к 31му году он прое. бал. Осталась одна, которую нужно отдать ей, потому, что она и есть эта жизнь, и ещё она – это музыка.

2.12.10.

Дёргал меня Сварщик, бредил. Я попросил его назначить мне витаминки, он сказал, что я вообще ничем психическим не болен, а просто кошу по дурке. А то, что на учёте с 15-ти лет – это всё херня. Какой же он дятел!

Была баня. Баня – это такой кран, торчащий из потолка и ниоткуда. Из крана вода. За 15 минут нужно успеть помыться и побриться, станки выдают только в бане. Станки страшное дерьмо, они не бреют, а выдирают каждый волос. Больно.

3.12.10.

Медведь опять наелся бруса. Пришлось его прогнать. Теперь он ждёт свою Сычёвку в соседней хате, в 490.

4.12.10.

Миху на суд увезли. Я в коматозе, сплю целый день, депрессия страшная.

12.12.10.

Декабрь. Телефон сломался, ничего вообще не понятно, но я относительно спокоен. За окном холодно. Проклятые воспоминания дерут кота, будущее страшит, настоящее в тоске и тумане.
Самое тупорылое здесь – это то, что нечего делать. Если придёт покой писать – это огромное счастье. Если не придёт – беда. Ходишь и гоняешь целыми днями. Сон выбрасывает лишь на время. Перезагрузился, и по новой гонять.

Радоваться надо, говорю я сам себе. Радоваться, что живой.

395 дней не видел Настю. Сижу на сегодняшний день 126 суток. Какая херня, по сравнению с реальными сроками, так что же тогда в них, в реальных сроках? Какой там конец?

Папа прожил 18549 дней. Всего.

13.12.10.

Крыша потекла. Нервяк, страх. Жопа с ручкой. Писать не могу.

14.12.10.

Туман в голове всё отчётливее. Хочется умереть и тем самым решить проблему ожидания. Хоть смерть, но лишь бы без этого ожидания. Мне не страшно ничего, кроме него.

Чем ближе к новому году, тем больше народа уезжает с КД. Кто по больницам, кто по зонам. У нас Костю увезли на 5-ю больницу, у соседей в 490 кого-то тоже дёрнули. Да и по этажу, посмотришь утром – матрасы возле хат валяются, значит кого-то на этап.

За Миху очень переживаю, 20 лет ему светит, не могу себе это даже представить.

В 507 девчонка одна сидит, Василиса, статья 205, часть 2. Говорят, что её сгноят на специнтенсиве с такой делюгой. Она знает английский. Зачем теперь ей английский?

Да тот же Пушкин, сколько его на общем там продержат? Такого дурака с такой статьёй?

Вокруг эта мерзость ожидания, она повсюду, и как её преодолеть, не знаю. Только время стоит вообще. Только темно всегда за окном. Только всё так глупо…
Как не сойти с ума?

15.12.10.

Миху опять на суд повезли. Теперь задолбают его. За ним приходят в 6 утра и ведут одного, говорят, что это инструкция свыше.

Утро пришло в тюрьму невидимым рассветом и вот уже пошло движение и жизнь. Собаки, продольные, баланда…

Очень тоскую по Насте. Зима во мне. Внутри меня идёт жёсткий снег и падает на что-то тёплое во мне, падает и обжигает колючим холодом и тает.
Тает, не приходя, время, тает во мне снег. Зима юности. Весна меня. Вечная весна меня.

16.12.10.

Течение воды, месяц света и чистоты, пугающая тайна одиночества. Колючая проволока внутри и шарканье ног, хлопанье локалок и звон ключей. За окном потеплело, хотя ночь была холодной. С общего корпуса прислали нам маляву, спрашивают, что с нами, куда мы все пропали и как мы. Куда мы пропадём? Здесь мы. Сидим и ожидаем одиночество.
Беспокойство там у них на общем корпусе…
В хатах по восемь труб, ни одна не работает, так как заглушек менты наставили, пашет только связь 3G.
Хоть бы нам трубу заслали, у нас-то заглушек нет.

А Василиса-то оказывается «непризнанна». Я вчера с ней переписывался, она говорит, что слава Богу, не признали, теперь дадут лет 10, а то бы сгноили.
Сгноили за то, что много народа на тот свет ушло, в том числе и с помощью этой тёти. Взрыв на Парке Культуры, в метро и на Лубянке. Что-то она там помогала нести… 21 год ей. Ничего страшного, говорит, выйду, там в Чечню уеду, в снайперши запишусь. Буду, говорит стрелять. Дура.

17.12.10.

И не лепить из себя святого великомучанного Иуду Искариота, сына Цезаря и пресвятой Богородицы. И послать богу богово, а хую хуево и вдоль и поперёк перекрестясь оставаться до рассвета, до отчизны и воды, дожидаясь чумы, как спасения, Осанна!
Всем сердцем благославлять своё сумасшествие. Снизойди до меня, смилуйся, Бог человеков ибо царствие твоё и на земле, и на небе, и в тюрьме.
Открой мне ворота свои и пусти сначала всю мою беззащитность, потом кроткость и застигнутость временем, затем святость и голод, а только уж потом запускай вовнутрь меня ебанутого, потому,что не нужны мне более оковы, я стал как хлам. Просто я есть, и ты смирись с этим, Господи.

Кажется, что я никогда не вернусь на свою землю.

3 часа дня. Пушкин жрёт суп. Ему хорошо. Я стараюсь поспать, но состояние моё настолько интересное, что приходится записывать. Очень ценная штука – ручка с тетрадкой. Тетрадка теперь синяя, зелёную пока тормознул.

18.12.10.

Кажется, что я никогда не вернусь на свою землю.

Проклятые думки-воспоминания не дают спать. В тюрьме на удивление тихо. 3 часа дня. Христос умер в 3 часа дня, насколько я помню. Проклятая память, как она неуместна здесь…
Память и страх.

Теперь предстоит начинать жизнь с другого конца.

Пушкина заказали на этап. Кто теперь будет убираться?

Смешные у вас сроки, говорит Миха, ну год-два и всё, а потом новая жизнь. С нуля.
Это в моём стиле: всё просрать, пережить какой-нибудь полный пиздец и начать всё заново. Главное послать на хер всех, кто осуждал меня, ни в коем случае их не касаться.

Под окном проехал автозак, остановился и просигналил три раза. Пушкин поехал. Менты конвойные завели такой обычай прощания с тюрьмой.

Очень холодно на улице. И в тюрьме не жарко, спим одетые и на мне, поверх одеяла, ещё куртка. Вадим на этой неделе не приезжал, наверное нет денег. Нет связи, поэтому остаётся томиться без информации и, кажется, что пролетела вечность от последнего разговора с Настей, а посмотрел свои записи – всего 20 дней. Нет трёх недель.
Как это странно, Господи! Дни летят как минуты, а минуты как года.

Миха всегда говорит о прошлом в настоящем времени. Я, говорит, покупаю что-то там-то, а хожу в такой-то ресторан. Не «покупал» и не «ходил».
У меня всё наоборот, я живу потерянным прошлым. Жизнь идёт, а время подвисло. Просто перезагружается что-то, потому, что в этот раз я обманул свою смерть. Я чувствовал её, слышал, как она дышит и я точно знал, что это она. Было 4-е августа и я должен был умереть. Мне даже сон накануне приснился (или бред), что я вижу свою свежаковую могилу, а на ней фанерка:

Кошак Кот. 6.02.1979. – 4.08.2010

Я жил тогда у Артёма в Крылатском. Это был 13-й этаж и я спал на балконе. И очень часто смотрел вниз. А ещё у меня был такой бодун, что я хотел в этот низ прыгнуть, но что-то цепляло здесь, не что-то, а кто, и даже знаю кто…

Ну вот. И мне 31 год и в таком же возрасте, таким же образом в 91-м году прыгнул вниз самый любимый мой человек, брат отца, Валерка. Случилось это в Ленинграде, помню, как мы ездили на похороны, и как до этого батя говорил по телефону, а потом сказал мне, что в школу я не пойду, потому, что мы едем в Ленинград. Это 19-е сентября 91го года. 31 год и 13-й этаж.

Сейчас и отец умер. И тоже осенью. Сегодня ровно месяц.

Но я сел в тюрьму. Мне 31 год, через два месяца 32. Главное пережить этот год, в котором мне 31. Страшный и странный случился у меня этот год.
Путешествие через пол России и концерты, фотосессии, дружба, предательство, любовь. И как венец – тюрьма. Очень нехилое сочетание.

Настя, да простишь Ты меня за этот год…

19.12.10.

Сегодня случилась со мной такая скорбь, которой не было с момента посадки. Три мысли о суициде за ночь. Миха чует, поэтому не спит и спрятал заточки. И караулит меня, когда я на дальняк иду, смешной...

Миха сожрал свои витамины и прочитал лекцию по Шпенглеру, причём на немецком языке «Гибель Европы ». Я курю. В хате нас осталось двое, Димку увезли на Сычи.

Дурацкие мысли о врагах вокруг.

Какой хлам у меня внутри! Я тут думал о последних 10 годах, это же пипец! Это всё логично и закончилось тюрьмой. Что только со мной не происходило! Как меня только не болтало вверх-вниз, влево-вправо…
Например, я мог пить с бомжами на цветном бульваре палёную водку в помойке, а через два часа присутствовать на конкурсе «Мисс финансового мира» с бэйджиком «Организатор», где тоже бухал, только палёный «Хенесси», зато с Киркоровым.
Я таскал фанеру в «Лисьей норе», работал в фанере, чуть не подох там, 46 тонн вдвоём разгрузили за день с чуваком, два МАЗа с полуприцепами, но зато через 6 часов после фанеры общался со Стингом, которого притащил к себе на днюху один наш олигарх, Лисин вроде его зовут. Стинг сказал мне что-то по английски, я ответил ему по-русски, сказал, что он неплохой басист. Стинг тусовался в Вип зоне, а я, отмывшись от фанеры и одев на себя чистое, спиздил у какой-то фрау бэйджик VIP и с ним пролез внутрь той херни, которую мы строили, причём охранники просекли, но ничего не сказали, только улыбнулись. Нажрался я тогда там…

Ещё я общался таким же способом с Мартином Гором из Depeche Mode, после концерта, он отдал мне все медиаторы, потому, что я его задолбал. Это было в гримёрке, в Лужниках, на малой арене в 2006-м году. Я там строил сцену, с такими же долбоёбами как и сам, и пролезть куда угодно было делом техники.
А потом, после концерта, я очнулся у говнопанков на Печатниковом переулке в подвале. И мы ели курицу, украденную в «Азбуке Вкуса» и запивали её вином «Шато».

Я дружил с Наташей Медведевой и устроил последний её творческий вечер в жизни. 23 февраля, театр песни «Перекрёсток». На этот творческий вечер она уже не пришла и вместо афиши мы повесили её фотографию.

В общем, вечно швыряет меня то вниз, то вверх и в этой жизни по другому никак. Сейчас вот Кошкин Дом, а после него может быть и «Олимпийский».
Сольный концерт кота в «Олимпийском»! Смешно. Миха говорит, что всё реально, я говорю, что фиг знает.
(Блин, год назад был концерт в «Колесе времени» у Миши Палицкого, я играл ужасно, концерт был херовый и плохой.)

Ёбаный (извиняюсь) телевизор! Разве мог тогда я представить этот шконарь?

Как костёр возрождается из того, что не остыло так и я попробую, если не остыну совсем. Лёгкий глоток оптимизма. Я живой, Насть, живой, слышишь?

Читаю каких-то попов. Других книг нет. Был Фонвизин и Гоголь, учебник по элементарной логике, (я на третьей странице завис) и какая-то Баба, всех, кроме логики я прочитал, остались сраные попы. Попы пишут про попов и о том, что Бог есть, и про старух, которые веруют.
Такая муть…

Есть ещё бредятина про императора Николая второго, но там уж совсем катастрофа ума. Одни орут, что «проебал» он Русь Святую, другие хают его и по маме и по папе. Тошнотворное чтиво. И Николай мудак, хоть и святой. Святой разъебай.

Москва. Улица Новослободская 45, СИЗО ФБУ ИЗ 77/2

Так по-бумажечьи называется наша Бутырка. О, а я в центре опять живу, прикольно.

Недалеко отсюда, на Башиловке, живёт моя тётка Марина, крёстная мама меня, которой похуй. И я жил у неё когда-то давно, потом вылетел за что-то. Чтобы не сойти с ума вспоминаю все свои норы и чердаки за 10 лет.

Всё, где жил. Жил – это значит у меня был ключ от того места, где я был или в которое приходил на ночь, или где не было ключа и нужно было под дверью мяучить, но пускали часто и более двух недель без перерыва. Если меньше – то это называется вписка, а перечислять вписки – не хватит никакой тетрадки, памяти и ума.

Итак:
Москва, ул. Говорова д. 1, квартиру не помню. Тел.4481880. С Мариной. Съём хаты. 2001 год. Цена 150 долларов в месяц. Смешно.

Онежская 19, кв. 6. Съём хаты с Мариной. 2001-2002 год. 200$. Зато двухкомнатная. Тел. 4567197.

Башиловская 3/2 кв.88. У тётки Маринки. Один и периодически. 9451368.

М. Перово, Зелёный проспект. У Наташи Сорокиной. 2003й год.

М. Выхино, ул (не помню, телефон был на семёрку, это точно, а вот, улица Молдагуловой, вспомнил!). У Юльки Бессоновой.

М. Сокол, Волоколамское шоссе 13, театр песни «Перекрёсток» тел: 1581700, периодически.

М. Сходненская, ул. Лодочная 3. Промзона. У Лёхи Николаева в бане. Примерно 2003 – 04 года. Пьяный.

М. Новогиреево. Саянская 11, у Прохоровой. 2003й год.

М. Шоссе Энтузиастов, ул. Перовская. У Кости Уткина. 2003 -2004.

М. Щёлковская, ул. Амурская. У Гали, с которой познакомился в автобусе Кольчугино – Москва. 2003й год.

М. Курская, ул. Земляной вал. У Чичериной Юльки (не той, которая поёт, эта тоже поёт но не звезда). 2003й год. В хлам убитая хата и Юля и кот. Кокс, алкоголь, фен, экстази, Инка. Терпила.

М. Чертановсая, Балаклавский пр-т у Лёши и Маши Тиматковых. 2003-2004.

М. Преображенская площадь. Ул. Знаменская. У Шеннона Саши. Периодически.

М. Преображенская площадь. Халтуринская ул. У Серёжи Харчевина - хохла. 2003й год.

М. Академичская, какая-то поликлиника, кабинет терапевта, в 7 утра нужно было съёбывать, так как в поликлинике начиналась жизнь. С Таней Мелкой. 2004й год.

М. Академическая, ул. Не помню. Снимал комнату целый месяц у старухи за 150 долларов с Катей, телефон которой проебал терпила в 2006-м году.

Г. Санкт – Петербург. М. Гражданский проспект, улицу не помню, у Таньки Мишиной. Извращенки.

Посёлок Александровка, в сторону Сестрорецка на электричке, у Аньки, с которой вместе занимались шариками воздушными. И Лёха Тиматков тоже.

М. Каховская, ул. Каховка. У Лёши Тиматкова, когда Маша уже уехала в Америку. 2004 – 2005.

М. Дмитровская, ул. Руставели, общага Литинститута. 2005 год. Сентябрь. Выгнали за 2 недели, а Рафу почему-то нет.

М. Савёловская. Под Савёловской эстакадой ларёк «Диски, игры и фильмы»
4 месяца.

М. Каховская. У Колосовой Вики. 2006 – 2007.

М. Кантемировсая, Кавказский бульвар. У Тани «322» 2006г.

М. Цветной бульвар, Печатников переулок, дом под снос, подвал. С Дэном и Юлькой. Февраль - апрель 2007.

М. Свиблово. Светлый проезд. Снимал квартиру. Сначала с Прокопенкой, потом Прокопенка съебалась, появилась Таня «дура», потом Юлька Кушнир, потом Таня чёрная «Торпеда противолодочная», потом, 4-го марта 2008 года, в день выборов Медведа, всех прогнали.

М. 1905 года, В сторону Филей ехать, к Пресненскому централу, жил у Тани, которая работала в «Персоне» 2008-й.

Г. Зеленоград. 14-й район. У Кристины Гейбель. 2007, 2008 – 2009.

М. Проспект Мира. У Рюрца - отца в офисе. 2008.

М. Смоленская, Ул. Арбат 49. 2009 – 2010.

М. Тверская, ул. Тверская 8. У Терпилы. 2010 год.

М. Крылатское, ул. Крылатские Холмы. У Артёма. 2010 год.

М.Владыкино. Ботанический сад. С 2003 по 2009 периодически.

Пиздец какой-то. И это всё, не считая вписок. Жопа с ручкой.
Не, в тюрьме чем хорошо, так это тем, что не надо думать где жить. Весело.

Трепет и немного грусти в каждой снежинке за решёткой. Таянье железа и грусть окна. Мимолётная волна чего-то тёплого внутри, неожиданная секунда покоя, разбиваемая будущим, от которого нет сил жить. Непредвиденное и пугающее ничто. Как ещё назвать это чувство, когда ты себе не принадлежишь и неотвратима психбольница, до которой ещё непонятное время здесь, затем «Столыпин», Владимирский Централ, «двойка», и потом спец, на который я ещё не попадал, так как это первое моё принудительное лечение от меня. Хер его знает, какой ещё врач попадётся, а то и заколоть могут. Вот так-то. Грустно, слов нет.
А я ещё даже не в середине пути, а только в начале этого скорбного пути, пути длинною не понятно во сколько лет. На дурдоме сейчас держат долго, об этом весь народ постоянно говорит. Но хорошо, что путь не закончится Голгофой, хотя откуда я знаю, чем он закончится? Дай Бог закончится вообще…
Я верю в счастье, которое есть, я знаю, что оно будет. Получается, что я сейчас на пути к новой жизни и новому счастью (и новый год скоро) и пусть будет мне похрен на всех судей и пусть оно всё случится со мной. Если впереди счастье – то чего бояться? Страданий пути бояться? Да пошли все ещё раз нахер.
Ведь знал Спаситель, что в конце пути его ждёт. Знал, и поэтому клал на все страдания болт. И я знаю. И тоже кладу.

Вся жизнь обмотана телефонными проводами, разорванными рельсами и чужими проездными, проёбанной юностью и ожиданием финала всей этой хреноты, под названием жизнь.
Покой, гармония, музыка, любовь. Неужели, чтобы заполучить всё это необходимо столько колбаситься вниз? И потом, ободранным и в репейнике зайти в дом, в котором будет жизнь.
Вспоминаю все интересные места, в которых приходилось ночевать, когда не было человечьих вписок и ключей. Ржу и рассказываю Михе, он слушает серьёзно.

Ботанический сад. Вокзалы.
Храм Христа-Спасителя (мы в нём сцену строили, не успели, нажрались, так и уснули в зале Церковных Соборов, сзади вход в храм, охренительные кресла, раскладываются. Спать хорошо.). Спорткомплекс «Олимпийский», «Лужники» (всё сцены),
гостиница «Россия», склад наш с железом, офис воздушных шаров напротив Бутырки, могила Есенина на Ваганьковском кладбище, танк в Парке Победы, гаражи у Лёхи Николаева, УАЗик, в гаражах Лёхи Николаева, какие-то будки, подъёмный кран, кабина КАМАЗа на Скотопрогонной улице, а так же подсолнухи (Ростовская обл.), вагоны электрички в депо в Петушках, горы (Краснодарский край), веранды детских садов и конечно подъезды. Сколько подъездов в Москве, в которых я сидел на ступеньках до утра, а утром потом что-то происходило. Сколько раз я видел мир выходя из чужих подъездов. Привет, Венедикт. Я знаю, о чём ты писал в первых главах своей поэмы.

Вечно.

Помню, мороз в Москве под 40, а я работаю на железках, на улице, в Лужниках, строим горку для ёбаных сноубордистов, ебать их всех этими сноубордами… И вот, тащишь сначала железо на этот трамплин, потом фанеру, тонн по 30 на рыло и клянёшь весь мир от ветра и обиды. Потом 7 утра, всё вроде сделали, берём с подельником водки, едем в метро на склад, пьём в вагоне, народ рожи воротит, приезжаем, опять пьём, вырубаемся, вечером едем обратно, ночью разбираем этот сраный трамплин для пидорасов, а утром на Малую спортивную арену, пройти там децл, ставить сцену на Depeche Mode. Весь день монтируем сцену, ночью спим прямо на ней, утром на склад, вечером обслуживать концерт, ночью опять разбирать железо, выносить его на улицу, грузить 4 МАЗа длинных, вести всё дерьмо на склад, там разгружать машины и ночь – выходной. А куда идти? Последний автобус к маме уходит в 20-45, я не успеваю на него, к девочкам нельзя, Ляля ревнует, потом мозгоёбки не оберёшься, а у Ляли нельзя и БЛЯДЬ, КУДА ИДТИ?

И так всю ебучую зиму, потом весну. Потом меня выгнали. Меня всегда выгоняли с работ, а если не выгоняли – то не брали. А со сцен я слетел, потому, что там был крендель один, типа бригадира, звали его Лёша Таракан, за усишки звали, так он начал резать нам зарплату. При этом гоняя нас как рабов. Я в Лисьей норе, после Стинга, нажрался, зашёл в вагончик, в котором мы жили и слово за слово с этим геем, а он был ещё пьяней меня, короче натворил я ему тогда и ушёл на станцию. Н электричку. На демонтаже меня уже не было, за зарплатой я не пошёл. Так и пропахал в этой норе за кир, Стинга и пиздюли Лёше Таракану. А задолбался я тогда сильно.

И вот так всё через жопу, и всюду, и отовсюду меня выгоняли. С работ и квартир. Полная непонятка и чужеродная отрешённость от мира, но опять же, повторюсь, живой. Весь этот период, с 2003го по 2009й годы. 6 лет. 6 лет какой-то херни вместо жизни, какое-то не моё кино, которое не хочется смотреть, но которое каждый раз, с утра, включают.
А ведь нужно ещё и музыку делать и играть, потому, что без музыки можно просто идти и вешаться нахуй.
И не бухло виной чему-либо, как думал мой папа, бухло там не играло серьёзной роли, так, третий план. А что-то больше, чем бухло, что-то вообще страшное не давало жить, что-то не моё терзало меня и я с этим жил. И меня это заебало.

20.12.10.

Опять таджика в резинку завели. Теперь будет орать, собака ебучая. Там такой дубак, можно коньки отбросить, поэтому продержат недолго, часов 10 – 12.

Посмотри на Кошкин Дом, Господи.

На завтрак макароны. Вот это номер! День тюремщика, что ли сегодня?

Макароны и раздумья. Сам по себе спокоен. Ничего не сверлит и не горит. Читаю какого-то попа, прикольный поп, смешно пишет.

Миха опять в суде, как же его задрали!

Сегодня баня. В бане работает мент – дурачок. Он живёт тут же на нашем корпусе, на втором этаже, в двухместной камере. Носит на левом мизинце зачем-то кольцо женское. И постоянно говорит всякую фигню про «воровское» и «отрицалово». Ненавижу ВСЁ.
Дурак, короче.

От нечего делать болтаюсь по хате туда – сюда. Отполировал зубы. Миха научил. Теперь красивый.

22.12.10.

Сутки провалялся под азалептином. Хорошая таблетка, сильная. Выпросил у Сварщика, потому, что вообще не мог заснуть.
Башка варит, чувствую себя спокойно. Тоска на месте. На улице – прекрасная зима.

(Человек, типа, - мыслящий тростник. Блез Паскаль)

А вот в какой тюрьме человеку жить? На свободе одна тюрьма, здесь другая, такое же мудозвонство и беззаконие. В дурдоме ещё хуже. Если здесь существуют хоть какие-то иллюзорные права, то в дурдоме и их нет. В дурдоме ты вообще не человек. (только пока опыт с 13м отделением первой областной г. Владимира. Алконавт Евгений Владимирович Павлов, потом Ганнушкина, Потешная, д. 3) И пиши ты хоть в Гаагский трибунал свои жалобы – дальше мусорного ведра дело не пойдёт. ( Что сейчас, говорят, совсем не так, но я то древнее вспоминаю. Вы меня простите.)
В лучшем случае, тебе ничего не назначат. В худшем – начнут колоть и продлят ещё на пол года. (Как опять же ГОВОРЯТ, сам я не имею опыт принуд. лечения меня от меня.)

В дурдомах я бывал не раз. И всё чаяниями своего Папы, он, собственно, и создал из меня дурака, он и прицепил ко мне этот хвост бесправия и пустоты. Быть дураком, среди вас, нормальных, люди, - это невыносимо грустно и отвратительно. Вы не считаете меня полноценным, на любое моё страдание – у вас отмазка. У него обострение, давайте, ловите его, херачьте его «Галочкой», а то он наших деток покушает. ЛОВИТЕ его и колите, привязывайте к шконарям под широкий, не пускайте его. А то он нас…

Долбанный социум. Быть дураком невыносимо грустно.

Первый мой поход в мир печали был приурочен к священной обязанности отсидки в армии. В военкомате я орал, что человек рождён свободным и, что никакая сволочь не вправе без его желания забирать человека куда-либо. Случится война – пойду воевать, а так не хочу. Мне некогда заниматься хернёй, впереди звёздная карьера.
Тётка-психиатр написала бумажку и меня повезли в дурдом. Там поместили в палату и оставили в покое. Я, тогда ещё с удивлением, рассматривал «психов». А через две недели случилась со мной какая-то комиссия врачей, на которой они что-то спрашивали, почти как в Бутырке. Был мужик с усами и в очках и была тётка, похожая на помойное ведро, в очках. Был чувак в бороде, который писал, в очках, спрашивали хуйню – я отвечал хуйню. Потом отпустили, через неделю выкинули с дурки, дав на прощание модитен-депо долгоиграющий. На этом всё.

Второй раз папа. Папа довёл меня своими рыбалками и тем, что я ничего не делаю для созидания хозяйства, слово за слово – в рожу. Потом менты, врачи, дурка. Недолго, недели три. Помню, в тот раз я укусил мента, который меня вёл.

Потом был третий и четвёртый разы, и наверное даже пятый. Закончилось тем, что я просто перестал приезжать к родителям.
Года три меня у них вообще не было. Потом, в 2006м, в ноябре, я приехал, выпили с папой, и понеслось.
Новый год я встречал в 13м отделении больницы №1. На улице Фрунзе (сейчас какая-то Нижегородская). Пробыл там 45 дней.
В Москве тоже были заезды в Ганнушкина, но это в основном для того, чтобы снять алкогольные психозы и коксовые отходняки. Мура эти заезды.

А вот этот заезд будет, чувствую, надолго. Принудительное лечение меня от меня. Одно страдание на другое и третьим принудительно лечить.

23.12.10.

Вестей нет. Ничего нет. Тепло. Я у окна и батареи. Мне непонятно внутри, я как тот чувак, который проебал свою смерть.

А умереть я должен был 4го августа, то есть я живу сейчас в том будущем, которого не должно было быть. Что же, посмотрим, что дальше.
О Насте не думать невозможно, а думать страшно. Безвестие – самая страшная пытка души. Смерть проще. Смерть – это фигак, и всё. И умер.
И попёр. (дальше бредятина) За какие-то горы, туда, куда я уже лазил разок, смотрел там что-то и в чувственном представлении даже осталась какая-то память, но доверять ей нельзя.
Меня оттуда выпиздили, это я помню. И я вернулся обратно, изгнанный из ада и рая, а может быть даже ни туда ни туда не допущенный.

И с тех пор я такой.

А дело было: я, как всё вокруг, умер. Я был мелкий и тупой, совсем пиздюк, год там был мне с чем-то, в таком возрасте мозги чуваков совсем не фурычат, а вот чувственная память остаётся.
Увидел я тогда себя таким, каким никогда не буду. Был абсолютный покой, которого всю жизнь ищу, и не было сомнений. Ни в чём не было сомнений. Ни в существовании меня, ни в существовании Его. Короче, было полное счастье и теплота внутри, такая же, которая исходит от Насти. Какое-то чувство офигительной любви и полного затмения любого, даже самого навороченного ума. Но тогда ума вообще не было, поэтому состояние было ещё круче. А я-то был мелкий, а чувствовал себя крупным, да даже не крупным, а каким-то совершенным и законченным.
Я видел там реку, которую перешёл по льду, видел горы, которые перепрыгнул и попал в мир покоя и красоты. Удивительный мир.
Я шёл по этому миру не чувствуя никакой земли, испытывая прикосновение чего-то родного и доброго, чего-то сокровенного, как будь-то, сбросил с себя всё не моё и остался просто собой. Я всё соображал, даже лучше соображал, нежели сейчас соображаю (хотя я иногда очень даже туплю) и то, что я был маленький, пиздюк совсем, не отягощало меня. Там я не был ни маленький ни большой. Там я был настоящий.
Я чувствовал доброту людей, которых было много и они все как бы говорили мне: «не бойся, мы тебя любим», а я и не боялся. Я гладил кошек и котов, которых там было до ебени матери. Целое поле из котов. И цветов. И счастья.
Большего, к сожалению, вспомнить не могу, это не в памяти башки сохранено, а где-то в другом месте, и не в подсознании и Фрейде, а в самой середине меня, там, где Настя.
Эта была всего-лишь клиническая смерть от острого гнойного перитонита, который случился со мной в децльном возрасте.
И может быть вообще ничего не было, это всё моя шиза, но я-то знаю, откуда приходит шиза и где она хранится, а это не оттуда.
Короче что-то я запомнил, самое главное, что Настя тогда была там.

Всё, пойду кашло жрать, может и не было ничего, но её-то мне и не запомнить! Я когда в глаза её посмотрел – что-то кольнуло внутри. Посмотрел в них внимательно, а в них тот мир. Удивительный мир.

Что-то Вадик пропал опять. Это печально. И не потому, что сигарет нет, они есть, но каждая передача или магазин – это свет с воли. Это значит, что ты не забыт, тебя любят. А здесь быть не забытым – это очень много.

Я три дня не мог уснуть, впадал в какую-то кому вместо сна, всё что-то маялся, чем-то мучился и возился на своём шконаре. Как месяц назад, когда батя помер. Как раз тогда занесли телефон. Да, это было месяц назад.
Опять что-то чувствую, какую-то дрянь. Но не может быть так систематична гадость мира? Не может ведь так быть, что раз в месяц, точно, случается говно. Значит всё нормально? Что тогда терзает так? Что так вертит кота, Насть? Ты есть? Блин, схожу с катушек. Уже разговариваю со своим окном.

Собрали этап на Сычёвку.

Откровение от меня-дурака (Я с вальтов съезжаю, какой там на хрен стиль?)

Я, работал с Петровым Костей, который впоследствии оказался конченным терпилой и челом, близким к трупообразному состоянию физического тела.
Занимался тем, что таскал сумку с фотографическим барахлом и так пахал 9 месяцев, по всей Москве и России собирая его пьяный негатив. У него была ещё ложкомойка из Томска под названием жена, редкостная дура, он, кстати, помойное ведро, на неё отмазывается, говорит, что это она меня посадила, расписываясь этими словами в том, что он сам представляет тогда из себя тряпку в петушиной хате, которой петушня очко пидорит. Ну хер с ним, блевотина, короче, а не жена.
За те 9 месяцев, которые я проработал с этим гандоном – можно было родить.

Ну вот я и родил:
Звонит он мне 28 июля 2010 года и говорит, что его эта марамойка томская ушла от него хуй знает куда и прихватила с собой два объектива для фотика, которые стоят как два кота. Она, говорит, сука.
Я говорю – Ты синий, что ли?
Он грит – В сопли.
Я грю – Тебя опохмелить надо.
Он грит – Приедь, ради бога, опохмели…

Ну я приезжаю к нему домой и вижу картину: Чечня и аллез гемахт. А аппаратура, которая стоит херовых денег и которой мы работаем, летает по всей терпилиной хате, так как терпила чертей ловит.
Ну опохмелил я его, пошёл ещё в магазин, водки купил и стал песни петь, я с гитарой был, собирался в Абрау-Дюрсо на фестиваль, на море. Я так давно не был на море.
К утру опять аппаратура полетела, короче. Опять про свою мрасоту он стал орать, что та всё стащит у него, а его как мудака оставит.
Я уложил его спать, а барахло забрал в эвакуацию. Думал, привезу, как у них война и белочка закончится, а то, чего доброго, работать нечем будет.
Забрал я всё железо и поехал в Крылатское, где жил у Тёмы.
На Киевской плохо мне стало, дай, думаю пивка вылезу попить, а то стошнит. (Венедикт!)
Купил я пива на Киевской, уселся в бомжесквер, пью, отпускает меня, хорошо становится, звонит Петров, говорит, что бля, аппаратура исчезла у него.
Я говорю: - не ори, она у меня. Уладите все дела – отдам. Из запоя выйдешь – увидишь всё барахло, всё, говорю, давай спи.
Опять телефон рычит, звонит Танюха. В пол девятого утра! Мне, говорит, плохо, но я пьяная.
Я говорю: - я тоже синий, но мне уже хорошо, сейчас спать поеду.
Она грит: - у меня проблемы, надо встретиться.
Я грю: - ну его на хер, все наши встречи ничем хорошим не заканчиваются, тем более синие встречи, да ещё и с утра. А потом, грю, у меня постоянно из за тебя проблемы.
Она грит:- ну мне очень надо.
Я грю:- хорошо, но тогда едь в Крылатское, пойдём купаться.
Она грит:- У меня купальника нет.
Я грю: - Ну тогда отдыхай.
Она грит: Я на лавочке сижу около подъезда Шеннона, можешь сам подъехать, у меня даже денег нет на метро.
Я грю: - Блин, у меня с собой аппаратура.
Она грит: - Зачем тебе аппаратура?
Я объяснил ей ситуацию с терпилой и грю: - Куда я с барахлом? Обратно её вести опасно, там Чечня.
Она грит: - Ну оставь её у Шеннона или ко мне занесём и пойдём в Сокольники.
Я грю: - я люблю Сокольники, хер с тобой.
Ловлю такси и еду на Преображенку. К шенноновскому подъезду иду криво, мимо Настиного дома, чтобы на балкон посмотреть Настин, чтобы она скорей прилетела обратно. (Венедикт!)
Но я пока ехал опять пил. И пока шёл мимо Настиного балкона – опять пил.
И на Знаменскую пришёл уже вообще в говно. А там Таня. Тоже в говно. И всё. Дальше бездна. Дальше меня понесло, мне казалось, что я уезжал в Краснодарский край, некоторые говорят, что я дома валялся, а самые умные утверждают, что я был где-то во Владимирской области. (Венедикт!)
Барахло всё мы унесли к Тане. К Шеннону я не захотел идти, потому, что там могла быть Аля, а я был в таком хламотозе, что мог сказать ей то, что три года хотел сказать. Приятного, короче, было мало. Ещё поцапался бы с Сашкой.
Потом я обнаружил себя, дня через три в Крылатском. У Артёма.
Оказывается, я был жив. Только было очень плохо, такой бодун я ещё не ловил, думал, что точно крякну. Но я не крякнул, и я уже упоминал тот страшный день, 4е августа 2010года.

За дверью пищал терпила с Геной-подтерпилышем, и ещё был какой-то терпилин чурбан. Я открыл им, они вошли.
Терпила сразу накинулся на пиво. Вылакав бутылку, взял мой паспорт и засунул к себе в карман. Чтобы я не потерял, говорит.
Я не понял его манёвра, тоже выпил пива и говорю: - что за цирк?
Терпила говорит: - где барахло-то?
Я грю: - поехали за ним, тебе сегодня прямо приспичило, ночью?
Он грит: - Да.
Я грю: - поехали. На Преображенку.
Поехали мы.
Чурбан за рулём, гена-падаль, терпила и я. Терпила грит: - Надо заехать мне домой, поехали на Малую Дмитровку. И около мусарни Тверской тормозит. А там мусора. И он выходит и пищит: - ловите его, он у меня барахло украл!
Я ору: - Ты чё, охуел, скот?
Пидористический Геннадий меня хватает за левую руку. У меня всё кипит. В глазах темно стало. Я гене в торец, мусора меня вязать…
Провал…

Сижу в клоповнике и смотрю как терпила пишет заявление.
Опять провал…
Мусор передо мной…

Ты, говорит мусор, - сознавайся давай.
Я говорю: - пошли на хуй.
- Себе хуже делаешь.
- Я ничего страшного не делал.
- А вот это? – Мусор тычет в меня бумажку, которую навалял терпилло и другую бумажку, со списком аппаратуры.

Я читаю бумажку, а там, ёб твою мать! Фотик, который этот пидормот Серёге Лашко отдал и два объектива, те, которые забрала его жена – всё это в моём скорбном списке! того мента!!!

Менты говорят: - водку будешь пить?
Я грю: - ясен пень.
Наливают стакан. Я глушу залпом, от воды отказываюсь. Курю. Чего делать-то говорю, менты?
Куда, говорят, аппаратуру дел?
- Не помню.
- Не ври.
- Не вру.
- У нас есть видеозапись с камеры подъездной, как ты выносишь.
Я грю: пошли вы на ...

Понеслось. Давай менты меня мудохать. Избили и опять спрашивают:
- Куда дел-то?
Я отвечаю, блин, я работал с этим хуеплётом, я мог забрать барахло, объясняю ситуацию, водки, говорю, давайте ещё.

А сам думаю, как у Танечки забрать-то всё?
И вообще, а как я отдам то, чего там нет? Говорю: - тут терпила ошибся, вот этого и этого у него уже давно не было.
Менты говорят: - похуй, пиши бумаги, в том числе и то, что этот пидор приписал – тоже пиши. Завтра мы его вызовем, а пока в клоповник.
Я грю: - Водки ещё давайте. И сигареты верните.
- На.

Ночь, эта была отвратительнейшая ночь в моей жизни. Это запах гари и страшная московская жара 2010 года. Август. ОВД Тверское. Клоповник. Я здесь.

С утра вызывает меня опер. Говорит: - Давай заново. Куда аппаратуру дел?
Я говорю: - Опохмелиться бы мне надо…
Он грит: - Заебал ты уже нас! (Но за выпивкой пошёл. Коньяка принёс, в бутылке, грамм 150)
Я выпил. Покурил. Опять какие-то бумаги. Ворох всяких бумаг, столько раз я в жизни не расписывался! На каждом листе в пяти-шести местах, а листов по 20 штук за сеанс.
Я говорю: - Где этот то? Давайте, тащите его, пусть вычёркивает тут это вот и это.
Они говорят: - А где остальное-то, что не приписал он?
Я думаю, а что, если он не придёт? Не объяснит, что, видимо с пьяни приписал фотик? Он стоит, блин, этот фотик 10 штук баксов, это бляха как???
Он что, охренел, думаю. А если действительно он не придёт? Или придёт и скажет, что никакого фотика Серёге Лашко не отдавал, а Серёгу хрен знает где найти, да и зачем это нужно терпиле? Мы вроде друзья были. Стой. Тормози, кот. Водки проси. Что делать? Говорить, что всё у Танечки, а как быть-то? Её тоже приволокут. А если терпила скажет, что ничего не приписывал и что я у него всё забрал, всё, что здесь написано, ( Да нет, он просто ошибся, зачем ему приписывать что-то? Он психанул, что я на связь не выходил, ну… А зачем в ментовку попёрся, он же знал, что всё у меня, я же ему говорил. Херня какая-то, такого быть не может, зачем в ментуру-то идти? Чтобы посадить? Зачем ему меня сажать, за что? За то, что я аппаратуру эвакуировал от него и от «этой», да ничего не случилось, всё живо, приписано только, но это ведь он ошибся, он ошибся просто, если это не так – значит он хочет меня посадить.
Зачем ему меня сажать? Как он вообще может меня сажать, он же говорил, что я его друг…
Херня какая-то. Помоги, Кот!

… а менты скажут, что мы с Таней половину просрали, а Таня… Блядь!

Таня не блядь. Таня, конечно блядь, но не в блядстве дело и не про блядство Танино сейчас мне… У неё условка. За наркоту. Год назад ей дали 3 года условно по 228 части первой прим*. Ебать-колотить, если сейчас всё рассказать, а терпила, допустим, будет пищать, что у него всё упёрли, а он уже на всю мусарню здесь пищал, то, что получается-то?
Получается, что мы с Таней вместе едем. Её условка может сработать. Что делать? На хер он приписал-то? Сейчас бы всё решили. Блин! Где номер Серёги Лашко взять? Мусора ещё звонить не дают, уроды…

Так, спокойно. Таня говорит, что ничего не знаю, вот, привёз Илюша это мне и это, попросил подержать у меня три дня, пока терпила не проспится - такой вариант. Хороший вариант, если бы не было этого злосчастного фотика…

Так. Тогда Таню закрывают? Вроде нет. Она не при делах.

А если закрывают нас вместе? Пиздец! А её-то за что? А этого и этого, скажут, нет. Ну нет и нет, Таня не приделах вообще. Единственное, что может ментов напрячь – это её сраная условка. Блядь! Что делать, Кот?

А возможен ли такой вариант при котором из за моего идиотизма ещё и Таньку посадят? Скажут, что типа мы вместе были. Блин!!!

Менты, дайте водки! Я не знаю, что мне делать! Костя, вытащи меня отсюда, неужели за четыре дня ты так ссучился! В конце концов, аппаратура-то тебе нужна. Приходи, говори, что ошибся, что приписал, я же ничего плохого не сделал тебе! Ты что с ума сошёл? Менты говорят, что это 158я статья, часть 3, срок от 2х до 6ти лет! Блядь, менты, дайте позвонить! И никого вокруг меня. Я один. Кто-нибудь, придите в эту мусарню, объясните ментам, что всё это фигня. Люди, вы чего? Вы с ума сошли что ли?

Начальник следственного отдела. Молоденький урод. Мы тебя, говорит, в пресс-хату засунем, там тебе пиздец.

(Слов нет, один мат. Всё цитаты. Все меня простите.)

Я говорю: - тебе, мусор, пиздец. (Я бухой уже в дым)
Тогда эта тварь зовёт оперов, пищит, что я на него напал.
Опера меня как начнут ебашить! Куда, орут, аппаратуру дел?
(Кончили ебашить). Я говорю: - Хуй с вами, аппаратуру на море увёз. В Абрау-Дюрсо. Там оставил в надёжном месте. Всё, говорю, хватит воевать, дайте выпить.
Они говорят: - Если ты нам пиздишь, то мы тебя убьём там, мы поедем в командировку (кому не охота к морю съездить на халяву?) в Краснодарский край, если там аппаратуры нет – то тебе пиздец.
Я говорю: - Так идите вы опять на хуй тогда, ничего я вообще не брал, всё гон. И тут у меня потемнело в глазах. Кто-то ударил меня чем-то тяжёлым по голове. (Венедикт!)

Очнулся я в тёмном каком-то и душном подвале. Оказалось что не подвал, бокс. В дверь колотить было бесполезно, просить что-то и орать тоже. Раз в пол часа кто-то заглядывал в шнифт. В боксе ничего. Только пол.
Ночь в бреду похмелья и страшная жара, от которой я сходил с ума. Страшно хотелось пить, но воды никто не приносил. Я потерял сознание.

Очнулся утром или не утром, но за дверью слышались голоса, мусора бухали и слушали какую-то говняную музыку. Я опять стал барабанить в тормоза. Опять никто не открыл. Только привкус дыма и ничего больше. Я подумал, что так вот и умру, в ментовке, в центре Москвы. И так и не увижу Её больше.

Но я опять не умер. Где-то через час меня вывели и дали воды. Было действительно утро, сладкий сраный дым и чудовищное похмелье.
Бросили опять в клоповник, там сидел таджик. Таджик испугался меня, я был страшен и вонюч.
Не срослось у ментов с командировкой, короче, объявили, что я гоню и что вообще им похуй, где терпилина аппаратура, что у них есть терпила, есть заявление и есть подозреваемый, а аппаратуру хорошо бы найти, но в принципе насрать. (Всё цитаты)

Опять поволокли к этому начальнику следственного отдела, там последний раз спросили куда я дел барахло, я отвечал, что если мне принесут выпить – то я честно всё им расскажу.
Они засуетились и воодушевились. Сразу всё нашли. Оказывается бухла в ментуре много. Мне хватало. Сначала, говорят, пиши куда всё дел, а потом киряй, я в отказ. Говорю, что так мы не договаривались.
Ладно, пей, - ответили мусора и принесли мне пластиковый стакан. Я налил в него половину, водка была тёплая, чуть не полезла обратно, прямо им на бумаги, но провалилась и усвоилась. Мне похорошело. После мучений в этом боксе – пол стакана водки оказалось божественным растворителем. И я налил себе ещё. А выпив ещё говорю им: Да ну вас на хуй может?
Они оскалили зубы и подняли хвосты. Собаки, говорю я, шучу, шучу, успокойтесь. Они выдохнули.
Продал я говорю, всё продал на рынке. Украл и продал, сука я такая. Бедного хорошенького такого терпилу фиганул и всё продал. Пойдёт так?
Они говорят, - Пойдёт, пиши.
Я говорю: - Что мне светит?
Следак говорит: - Условно тебе дадут, не ссы, выплатишь этому хуеплёту бабло, или найдёшь барахло, сочтёшься.
Я говорю: - Ну очень хорошо, давай так.
Следак говорит: - под подписку тебя отпустить хотел до суда, а у тебя вот паспорта нет, не могу.
Я говорю: - Так он у терпилы, тот его забирал.
Следак звонит терпиле, давай, говорит, паспорт его, у меня время поджимает, его выпускать надо, а терпила говорит: - Какой паспорт? Я не брал.
Вот тварь, говорю я следаку, у него же аусвайс, я же не дурак совсем.
Следак говорит: - а не дурак ли ты? На учёте в ПНД не состоишь?
Я говорю: - Не знаю, если условка светит, то не состою, а если срок – то знаешь где я видел эту зону, поеду в дурдом, хотя и не за что особо. Может всё ещё «разберётся»?
Следак говорит: - Может этот твой терпила ещё одумается, прибежит к нам как протрезвеет, будет орать, что ничего у него не пропало, что он ошибся и т.д. Скорей всего так и случится, ну не полный же он гандон на самом деле?
- Да, я тоже так думаю…
- Посидишь пока на ИВС, на Петровке, там посмотрим. Если он паспорт «найдёт» - я тебя отпущу под подписку, а выйдешь – решите всё с ним. Я тебя не хочу сажать.
- А зачем меня били тогда?
- Это опера. У них других методов нет.
- Дашь мне с собой сигарет? Купишь?
-Куплю. Пачек трёх хватит на три дня?
- Хватит. Отосплюсь там. Выпить купи мне, пивка? Деньги у меня там, сам знаешь где.
- Да ладно. Сиди пока здесь. Опохмелишься и на ИВС поедешь, мне не надо, чтобы ты там сдох.
- Про синяки чего говорить?
- Говори, что подрался перед тем как забрали. Меня не вставляй.
-Ладно, не буду.
- Давай.
- Спасибо.

24.12.10.

Я сейчас в чёрной майке с рожей и надписью «2010й год – год Джона Леннона в России». А у меня 2010й год – год меня в тюрьме.
Ну это ничего, из тюрьмы я выйду, выползу на свет божий (а он есть), дам ещё по струнам к такой-то матери.
Главная задача – выжить. Мне её поставила Настя, когда я ещё был на общем корпусе в Бутырке. Она прилетала в Москву и просила меня выжить.
Ну если просила, то я выживу.
Она же встречалась тогда с этим гадом, но бесполезно, он предпочёл остаться. Ну и хер с ним. Кто ему судья?

А Настя снилась опять. При чём настолько ярко я её ощущал, что проснувшись – ещё долгое время приходил в себя и возвращался в тюрьму, всё не мог поверить, что это был всего лишь сон.
Утро, каша сечка. Миха встал покушать. Он лохматый. Он единственный в тюрьме, кто носит длинные волосы.
Вадим не делал магазин, видимо с деньгами опять жопа.
Джинсы на коленке порвались, четыре месяца тюрьмы – вся жизнь штанов.
Дурацкий «Colins». Откуда вообще они у меня?

25.12.10.

Вспоминал людей, которым делал плохо и очень плохо. Их примерно поровну.

30.12.10.

Магазин ко мне пришёл. Апельсины! Спасибо, Вадим. Спасибо, Настя!

01.01.11.

Я проснулся сегодня и понял, что 10й год остался вчера. От положенца зашёл вчера героин. Мы с Михой нюхали его, а потом блевали. Дружно было и весело. Пили чай и смотрели телик. По дороге разгонял «LM», в честь праздника. Сигарет на общем дней на пять. Чая дня на два. До 12-го числа судов не будет. Корпус будет сидеть на голяках.

02.01.11

Пустота и безвременье.

03.01.11.

Снились люди. Какой-то концерт или пьянка. Истерики и безумие вечно восторженных идиотов. Скорей бы закончились праздники.

04.01.11.

Я в ледяной пустыне своих снов, мимолётных ощущений радости, постоянного груза времени и недобитого страдания о том, чего могло не быть.
А ведь могло и не быть этой тюрьмы, я мог сейчас ходить под снегом. Кому всё это нужно?
Кто за всем этим стоит и кто кому светит, Господи, неужели Ты?
Такая хандра у меня. Да и не только у меня, она у всех вокруг. Ничего не происходит в нашей тюрьме, мы попали в вакуум ничего. Праздники.
Я ненавижу праздники, у меня постоянно в праздники нет денег и я вечно где-то один, потому, что у всех праздники. Я в праздники всегда ищу деньги и пью, потому, что я не могу быть один. Четыре утра. Дорога. Никто никому не пишет, разогнал всё давно. Сидеть до шести и спать. Кашу не буду.

Небо над головой. Синего-синего цвета. Цвета воздуха. Солнце и облака. Лето и тепло. Поле. Лес вдали.
Я мелкий и с рогаткой иду в лес за грибами и ягодами. Я смотрю на небо и кажется, что я гуляю по воздуху, я дышу. В лесу я наемся ягод и потеряю все собранные грибы, обязательно порву рубашку и испачкаю штаны. Потом получу пиздюлей за то, что один попёрся в лес и за испорченные вещи, но лето же, тепло и так здорово, когда впереди целое лето и целая жизнь, что ничего страшного в этих пиздюлях нет, завтра опять пойду.
Пойду на болото за ротанами. Возьму у деда удочку и молоток и пойду за рыбой. И Хома тоже пойдёт со мной. Дедов барбос, смешной и грустный псина. Он длинный и короткий и он очень умный. И очень старый. Этим летом он умрёт на болоте, но сначала будет ходить по улицам и прощаться со всеми, только потом доползёт до болота, где и уснёт.
Я наловлю Хоме рыбы. Штук пять поймаю, больше не смогу, потому, что запутаю леску на ветках и в кустах, а распутать не смогу, поэтому оторву и Хома будет виноват.
Потом я приду домой и заберусь в сарай. Ключи от сарая прячут, чтобы я не спалил, но я знаю, где они лежат. И никто не знает, что я знаю.
А сарай – это самое интересное место во всём мире. Какого только дерьма в нём нет! Тут и разобранный мотоцикл, и нождак с ручкой, которую, если вертеть – то прикольно становится. Тут и чемодан с оторванной ручкой, в котором хранятся болты и гайки, которые можно куда-нибудь рассыпать, тут и сломанный мотор и раскуроченная бензопила. Из всего этого запросто делается космический корабль или танк, а если постараться – то и корабль. Но для корабля нужна вода, а это пиздюли, кран недалеко, шланг я тоже знаю где, но по опыту знаю, что игра в корабль заканчивается пиздюлиной.
Поэтому собираю танк и мочу козлов. Врагов. Враги представляются добрыми и глупыми. И я с ними добр. Я не сержусь ни на кого. Я командир танка, а Хома – собака командира. Хома не очень хочет играть, но война есть война и приходится ему торчать рядом с моими железками.
На следующий день опять в лес. Там есть шалаш. В этом шалаше живёт осень.
Когда придёт осень я стану взрослей.

05.01.11.

Опять утро, дорога и Сотис Юра за стенкой тормозит. У нас конь порвался, груз чуть не потеряли, перетёрли коня. Надо распускать свитер и плести нового. Но это вечером, а сейчас я из простыни смастерю кусок и привяжу. До расхода хватит.
Два по два удара по стене – это «забирай коня», просто три удара – «отдай», два – «свободен», один – «повремени». Если три удара по два – это груз идёт. Тогда не дёргай, тяни аккуратно, но с усилием, а то через решку не пройдёт носок. Перед тем как идёт груз - обычно приходит сопровод, бумажендрия, в которой написано, что идёт и в какую хату. Его, сопровод, нужно отметить и после получения груза – отправить обратно в ту хату из которой этот груз
пришёл, если груз транзитный – просто отметить и запустить дальше.
У меня транзитные грузы редки, так как в основном мы отправляем всем что-либо, а нам идут только малявы с просьбами это «что-либо» прислать.
Но бывает иногда и транзит. В основном девкам. Либо сверху из 508, либо снизу из 474. Ну очень редко обратно. Может раз в неделю. Хорошо, что с правой стороны у нас никого, а то я сошёл с ума бы от четырёх коней. Я и три-то дёргать заебался.

Схема дорог на КД. «Глобус». Левая сторона корпуса. На правой двухместные «заморозки», они держат дорогу, но иногда и беспорядочно и мы имеем с ними связь только через баландёра.

Кол-во мест: 8 3 8 6 8 4 8 8

5-й этаж: 501 502 503 504 505 506 507 508
| / | \ | | |
4-й этаж: 484 - - 485 - 486 -- 487- - 488 - 489- 490 - 491
\ | | | | | | |
3-й этаж: 467 - 468 - 469 470 - 471 472 473 - 474
/ | | | | | |
2-й этаж: 450- 451- 452 453- 454 455 456 - 457

4-й и 5-й этажи «Признанные», т. е. те, кто точно едет в дурдом, а не на зону. Кроме хаты 505.
2-й и 3-й этажи – это те, кто сидят до комиссии, после комиссии их либо поднимают на 4-й и 5-й этаж, либо отправляют обратно по тюрьмам, не признав.
Хаты 505 и 507 женские, с ними есть дорога. 501 и 502 – обиженные, с ними дороги нет.
487 – Туберкулёзка, 489 – постоянно пустая, дорога идёт длинная от 490 на 488, постоянно рвётся и они вечно славливаются и орут. 472 и 455 – это так называемые «Реактивные». Там вязки и прелести жизни. Дороги с ними нет. Им там не до дорог. 484 и 450 – транзит. Дорога то есть через них, то нет.
На пятом этаже на окнах реснички, горизонтальную дорогу держать практически не реально, они и улицу не видят.

Мне кажется, что ночь
Никогда не уйдёт.
Что ад, цвета дня,
Будет жить вечно.
И стены мои – жёлтого цвета,
И мысли мои – непонятного звука.
И запах от снега – родного покоя.
И мечется память, блуждая во мне.
Память, она ядовитая штука.
Мне скоро 32.
Я встречу их в тюрьме.
И ждёт меня этап,
Затем дурдом.
Да и потом ещё чего-то.
Я такой же, как и был два года назад.
Грустный и жду.

11.01.11.

Совсем уезжает крыша, я смотрю на стену. На стене годы. В окне без изменений. То же небо и та же решётка, я смотрю на мента, что стоит на вышке и грустно сбивает автоматом сосульки, Миха говорит, что у нас идеальная позиция, чтобы его снять из пистолета.
Миха учит меня как правильно убить человека из за спины, сидящего в машине, идущего домой…

12.01.11.

Приходил «батюшка», брызгал водой. Подарил тетрадки с кошаками и по шоколадке «Алёнка». Из за тетрадок мы с Михой чуть не в драку. У него, дурака, кот чёрный и стоит на лесенке, - тупой кот. У меня кот рыжий и сидит у аквариума с умной мордой. Смотрит рыбку.
Миха говорит, дай мне этого кота, я говорю: - ага, это мой кот.
Миха говорит: - Я тебе витаминки дам ещё за этого кота.
Я говорю: - Ни фига, я у тебя витаминки и так возьму.
Миха говорит: - Ну и шоколадку ещё дам.
Я говорю: - Это почему я тебе вообще должен менять кошака?
Он говорит: - Ну, мне сидеть двадцать лет…
Я говорю: - Всё равно не дам, сиди хоть тридцать.

Ему из Австрии письма пришли, от жены. И дочки фотография. Он нюхает фотку и письмо. Потом откусывает уголок и жуёт.
Вкусно, - говорю я?
Её вкус, - говорит Миха.
Я говорю: - А от Насти мятный запах в трубке остался.
Он говорит: - Я почувствовал.

13.01.11. Четверг.

Сигарет на общем нет. У меня три пачки Явы Золотой, соседям гоняю по три сигареты. Завтра только кто-то от нас на суд едет, жопа и покой, откуда-то вдруг нарисовавшийся. Я медитирую. Миха пишет малявы.
Мы давно уже сидим вдвоём и это офигенно. Нас оставили в покое.
Смотрю Симпсонов по телеку. Гомер жжёт.
508 тоже отжигает, пишут нам маляву, читаю: «Ночки доброй, братцы. Нет ли у вас свежих газет?»
Охренели совсем.
Я написал, что есть только вчерашний «Times» и тот на английском языке.
Они отвечают: - гоните нам, хлопцы, у нас бычков до хуя, мы их выпотрошили, а завернуть не во что, одна Библия в хате, её пока боимся трогать…


14 01.11.

Есть контакт! Занесли 12 блоков «Тройки» и 4 кг. Чая. Теперь вот жду когда грузы пойдут. Всё в 452, оттуда до утра идти будут, но уже полегче, Господи. «Мерси за дачку, начальник». Тут ещё и Миху на суд заказали, сегодня в 6 утра заберут, может тоже с кем пересечётся, что поднимет. Я прошу его лечь спать, время уже первый час, только цинк пришёл о грузе. Я запишу всё в тетрадку. Потом должен успеть расфасовать чай и хоть в половине шестого, перед расходом, хоть как-то раскидать по корпусу. Хер с ним, дорогу до семи будем держать. Хоть это категорически нельзя, с опером была договорённость, что самогон у нас не ставят, на решках дураки не орут, в обмен на это мусора не рвут дороги и с 10 до 6 утра мы разгоняем общее.

Но коней на шмоне отнимают, если найдут, базару нет.

О, я придумал, - напишу Сотису в 490, ему там делать не хер, вышлю ему пакеты для чая, пусть там у себя фасует по 50 граммов и мне кидает уже расфасованные, чтобы я не старался с этим чаем, я запишу всё и обратно, и с сигаретами отправлять буду. 508 пусть махорку свою крутят. Я им выслал книжицу «Православие для всех», она махонькая, в решку пролезает, вернее в наш пропил, на который опер тоже закрывает глаза.
474 курят бамбук, туда опять заехал долбоёб Леший, пишет мне всякую херню, которая сводится к одному: «братцы, дайте циклодол». У Лешего есть сигареты, пачки две «Тройки». Их там 8 рыл, 6 курят, один некурящий, и ещё один чурбан, заехал с Пензенского централа. Я всё на КД знаю.

В голове глум и гонки. Когда меня увезут, бляха-муха?

Спать лёг в двенадцать наверное, сначала до пол восьмого дорога была, потом ждал завтрака, потом проверки. Менты приходят в девять, - а я один. Смеются. Говорят, что вот какой я страшный преступник, от меня все
сбежали. Потом опер дёргает, Рубен Георгиевич. Капитан УФСИН и такой-то матери. Говорит, что в 456 таджика вчера подрезали, не знаю ли я кто. Я говорю, что в 456 сидят два скинхеда, один негр, хохол, Салют, который идиот и таджик. И кто из них таджика режет не понятно. Но если вы и дальше будете сажать скинов с неграми и таджиками, то ничего хорошего от такой хаты и не ждите.
Рубен отвечает, что это политика свыше, он не сажает, он может только корректировать сидящих. Я говорю ему, что он врёт. Как так, опер на корпусе и не сам распределяет народ? Он говорит, что это распоряжение Телёнка. (Хозяина)

Всё равно врёт, думаю я. Да и нечего тут думать. Кто подрезал…

Да заточкой поцарапали немного этого таджика за то, что он скотина и крыса, вот и всё, а кто поцарапал, - да это он наверное сам поцарапался, он же таджик.
Таджик, - соглашается Рубен. Он и сам чурбан.

У тебя, продолжает, полоса в личном деле, да не одна, ты у нас склонен к побегу и к организации сопротивления, ещё к неподчинению и ещё к чему-то. Короче, хер, говорит, с этим таджиком, тебя повезут когда – на конвой не выёбывайся, всё чтоб тихо ровно, а то могут хорошо побить. Они не любят полосатых. Если в зону заедешь транзитную, то там не блатуй перед ментами, ты тут общак разгоняешь ночами, сидишь со смотрящим и всё такое, по делу идёшь чуть не как блатной. Смотри, в зоне могут таких навешать, до дурдома не доедешь. Сейчас ведётся негласная война со всякого рода «положенцами», «смотрящими» и прочей блатотой. В зонах многих вообще дела обстоят просто: не хочешь работать, отказываешься подписать бумагу, что отходишь от своих «понятий» и прочего отрицалова – подводят к тебе петуха и говорят, подписывай или петух тебя целует. И тогда сам отправляешься в петушатник, ты, бывший смотрящий или блатной. А в Пакино, во Владимирской области ещё проще. Стоит пидорас с надроченным, и если ты выёбываешься – тебя просто отъебут. И тогда будешь вообще сидеть рабочим пидорасом, ты, бывший блатной и положенец. Так вот. Смотри не выёбывайся там. Просто говори, что делов не знал, дурак, в дурдом еду.

- Когда еду?
- Не знаю. Документы твои в спецчасти.
- А куда еду? Во Владимир?
- Не знаю. Но чем дальше от Москвы, тем для тебя лучше. В жопе какой-нибудь уйдёшь из дурки за три копейки. Это здесь взятки сам знаешь какие. Трубу отремонтировали?
- Нет. Аккумулятор не работает. И не заряжается. И ток не проходит.
- Ничем помочь не могу, всё равно прячьте лучше, а то шмон-бригада найдёт – мне сам знаешь что.

- Что вам, вам ничего, и, Рубен Георгиевич, можно вопрос?
- Давай.
- Вот оно вам всё надо?

Миха приехал с сигаретами пол двенадцатого ночи. Поднял 32 блока. Он крут! Миха усталый и грустный. Видел, говорит, своих присяжных, лохи страшные. Видно, что запуганные. Да ещё и ВаськИ. Точно въебут двадцать.
Я говорю, - не бойся, Миха, не дадут. Дадут не больше того, что дадут, но 20 точно не дадут. Я чувствую, говорю, что 15 максимум.
- Если мне дадут 15, я буду до потолка прыгать от счастья.
- Ты идиот.

15.01.11.

У нас был чердак, когда мы были маленькие. Чердак и черёмуха. Черёмуху можно было рвать прямо с крыши, сидеть и обжираться ей, смотреть на солнце, облака и мечтать.
Кирюша Бортников мечтал украсть много салидола в колхозе, а я мечтал уехать далеко, где никого нет.
Кирюша жрал черёмуху и был чистый. Я жрал черёмуху и был с ног до головы чёрный. Хорошо, что бабка далеко, она с дедом в разводе, но нормально общаются, хоть и живут отдельно. Бабка живёт в посёлке, в квартире, а дед в доме. У деда поэтому и сарай есть и чердак над сараем. На чердак бабка вешает замок, перед каждым летом, потому, что летом привозят меня. На машине, со всем моим барахлом и кучей пластилина. Предки сдают меня и уезжают и орут друг на друга теперь в своём одиночестве. Они всегда орут.
Замок дед срывает гвоздодёром первого июня.
На чердаке есть огромный сундук, в котором хранятся мои вещи с прошлого лета, в основном хлам, но встречаются по-настоящему достойные, вроде сломанного велосипедного звонка или пули, которую мне подарил Мишка в прошлом году. Ещё есть воздушка, ружьё, сделанное из велосипедного насоса, только не стреляет. Чтобы стреляло нужна резинка, а резинка от велосипедной камеры, а велосипедная камера у деда. Только дед хочет эту камеру запихать в колесо, чтобы возить на велосипеде дрова из леса, но я думаю, что дедушка взрослый и что-нибудь придумает, поэтому камера уже скрипит под ножницами и присобачивается на ружьё. Ружьё всё равно не стреляет. Я убираю его обратно в сундук и иду на речку.
Я пока один. Меня всегда привозят первого. В деревне, кроме меня, только бабки и собаки и коты.
Я иду на речку, там есть мостик, с которого можно кидать в речку камни и всякое разное барахло. Это война. Враги в реке, их необходимо уничтожить.
Я убиваю всех врагов и иду домой, думая о ружье и о велосипедной камере и ещё о том, что Кирюшу ещё не привезли и убийство камеры списать не на кого.
Но дед меня простит. Дед уже нашёл ружьё и теперь оно стало кривым и вообще не стреляет, и резинка, вырезанная мной одиноко валяется в луже.
Эта резинка как бы говорит мне: не стоит сейчас идти в дом, погуляй ещё.
И я иду гулять на болото. Сломать мне нечего, но можно развести костёр, потому, что я спёр у деда спички. А спички в лесу – первое дело. Можно жечь костры и жарить грибы. Тут полно сыроежек на болоте, но сырые они омерзительны на вкус, хоть и сыроежки, нужно собрать их и пожарить. И нарвать кислицы, которую мама называет заячьей капустой и рвёт её мне, когда мы с ней вместе ходим в лес. Кислица – это вообще очень вкусная трава. По вкусности её делает только щавель, но на болоте он не растёт, за ним надо идти фиг знает куда. Ягод ещё никаких нет. Это очень большой минус для начала лета. Ни черники, ни земляники, ни гонобобеля. Гонобобель – это самая вкусная ягода в лесу. В ботанике она зовётся голубикой, но здесь вся деревня именует её гонобобелем. Слово достаточно невкусное, зато ягода вкусная очень. Растёт на болоте. Под соснами.
Сосны я почему-то очень люблю. Они здесь высокие и красивые, от них пахнет летом и чем-то совсем родным, чем-то похожим на солнце.
А солнце уже давно собирается к западу. Дед научил меня определять время по солнцу и я, ошибаясь максимум на час, могу определить, сколько времени безо всяких часов. Сейчас шесть или пол седьмого, а это значит, что нужно дожарить грибы, потом сходить посмотреть на дохлую ворону, которую ещё по дороге сюда заметил, но отложил на потом, потом сходить к муравьям, посмотреть на них с пол часика, ничего у них там не ломать, только насобирать на соломинку муравьиной кислоты и потом эту кислоту облизывать. Она вкусная и кислая. На любителя. Я любитель.
Потом нужно спрятать спички и зайти к деду с таким видом, что типа камера велосипедная сама порезалась и оделась на ружьё. Жалко ружьё, теперь оно вообще не стреляет, хотя и раньше тоже не стреляло.
Дедушка очень грустит из за велосипедной этой камеры, но ничего, говорит, ты же маленький. Дедушка вообще меня очень сильно любит. Он мне простил даже нечаянно разлитую флягу браги, которую я нечаянно нашёл и не сказал бабке, хотя бабка пытала долго, почему от меня пахнет сивухой, но я сказал, что это всё Кирюша. Короче, не сдал я деда.

А на 23-е февраля я подарил ему одеколон «Кармен», дед был с бодуна и немедленно одеколон этот выпил. (Венедикт!) Я по малости и не понял, почему так этим одеколоном прёт. А дед повеселел.
Дед вообще весёлый, когда пьяный. Когда он очень пьяный – он берёт друга Румына и гармонь. Играть на гармони они не умеют, но гармонь мучают как хотят.

А ещё, бывало, к деду заходил очень удивительный человек. Он был какой-то другой, тоже алкаш, но не как дед с Румыном, а какой-то другой. От него исходило что-то. Он был загадочен и грустен. Они выпивали и этот человек смотрел как-то особенно, и на меня и на Хому, и на Кирюшу, и на васильки перед домом и на тополь, который спилил потом Румын, на весь мир, как мне казалось, даже Кирюше это казалось. Он говорил мало и непонятно, но он был как мир.
Потом он спал под тополем и Мишка увозил его на мотоцикле куда-то, а человек потом возвращался на гусиничном тракторе, со стороны болота, возвращался с пьяным трактористом Другом Румына, которого звали Усой, а Усой был другом Витьки Копчёного, который умер.
И они продолжали пить и говорить. И этот человек был самый трезвый из них. И самый светлый из всей этой компании.

Человек этот был Венедикт.

Так я маленький смотрел в глаза Венедикту. У него ещё всё в порядке было с горлом и он был всегда в резиновых сапогах и костюме. Это был 1986-й год.

Он очень любил антоновку, которая росла у деда в саду, если две яблони можно назвать садом. Мишка потом эти яблони спилил. Почему люди постоянно спиливают мой тополь и мои яблони?

Мишка – это сын деда и брат мамы. Он катает меня на мотоцикле «Восход-2м» и возит далеко, туда, куда я один никогда не хожу. На дальние болота, где мне не страшно, но про дальние болота рассказывают всякие истории, про то, что там живут привидения и про то, что там трясина, в которую затягивает, а потом люди таинственно появляются, но уже мёртвые. Кирюша сам видел мёртвого в лесу. Потом рассказывал про него на чердаке и Жужа, который живёт на том конце деревни, боялся домой идти. А мне потом этот мёртвый приснился. Он одиноко ходил по своему болоту и светил себе под ноги фонарём. Как плохо, наверное, быть мёртвым, думал я. Это так одиноко, быть мёртвым.

Я попросил Мишку отвести меня на дальние болота на мотоцикле и Мишка меня отвёз. Никаких там мёртвых, естественно, не оказалось, зато там находился старый разрушенный кирпичный завод. Я понял, что мы должны пойти в экспедицию. Кирюша, которому я рассказал про завод, долго не соглашался, утверждая, что это мёртвых завод, что они там делают гробы и что они нас там уволокут.

16.01.11.

Куда-то собирают этап. Может меня закажут? Сижу на иголках. Утро выжигает мозги. В соседней хате стучат деревянными молотками по решёткам, чтобы найти пропилы. Сейчас к нам зайдут, надо будет спросить Рубена насчёт этапа, если Рубен будет. 162-й день тюрьмы.

Миха совсем грустный ходит. Общаемся только по-немецки. Зачем только?

Когда шёл дождь, я всегда радовался ему, я закрывался один и смотрел на то, как капли падают и разбиваются и как им при этом хочется быть, наверное, снова на небе. А когда шёл снег, я не верил в то, что снежинки – это вода. Я думал, что снег – это снег, это такая фиговина, снег.

Теперь я смотрю на снег и понимаю, что это вода. Прошло 25 лет.
Смотри, кот, если Михе дадут 20 – это значит, что выйдет он в 62 года.
А если у меня отмотать 20 лет – это мне будет 11. В 11 лет я начал курить. Совсем уже всё понимал и многое знал, но всё ещё сомневался в том, что снег – это вода. Интересно, как Миха думал про снег?
Миха, - говорю я, а что ты думал про снег, когда был маленький? Ты знал, что снег – это вода, только замёрзшая?
- Замёрзшая вода – это лёд, - говорит Миха.
- А снег?
- Снег – это снег. Это не вода совсем.
- Всё ясно. Пойдём гулять сегодня? Там снег.
- Холодно.
- Ну и фиг с тобой, я один пойду.
- Одного тебя не поведут.
- Ну тогда я буду спать, может Настя приснится.
- Сегодня обязательно приснится. Ты когда будешь засыпать, в самый момент засыпания, когда уже мысли текут произвольно – заставь себя подумать о ней и позови её, и она придёт. Я так всегда делаю.
- И она приходит?
- Каждый день, уже три года.
- Мне иногда сама просто так снится.
- Просто так она не снится, поверь. Она тебя зовёт значит. И ты её зови. У вас всё будет хорошо, сидеть-то тебе понты.
- Такие уж понты…
- Абсолютные.

21.01.11.

Приезжала мама. Сделала вещевую передачу. Смешная какая-то куртка с капюшоном, обшитым мехом пластмассового зверя, джинсы мудацкие, и полуубитые боты. Где только откопала это барахло?
Был ещё свитер, но он сразу пошёл на коня. Свитер в дорогу у меня есть, если поеду зимой, конечно, а вот наши кони пришли в полную негодность. Теперь мы распускаем свитер на нитки, потом связываем эти нитки, чтобы получилась одна такая большая нитка, а затем уже эту большую и длинную нитку перекручиваем карандашами, я стою возле окна и кручу по часовой стрелке, Росомаха стоит возле тормозов и крутит в противоположную сторону. Потом распускаем кусок пропиленового мешка и вплетаем эту пластмассу в нашего коня. Верёвка получается прочной и теперь, если аккуратно обращаться, она прослужит недели три.

Приходил «Батюшка» опять. Брызгал святой водой. Что-то зачастил. Не к добру это.

Спать хочется. В башке две новые песни.
И Настя.

Насть, слышишь, где бы ты сейчас не была и с кем бы ты ни была, знай, я люблю тебя. Люблю насколько это только возможно.

Перебираю в памяти всех своих знакомых. Никто из них не сидит. Странно.
Не дай бог, конечно, сесть. Сидеть – это скучно, хоть и полезно от ума и амбиций.
Скоро пол года как я сижу. Как раз 6 февраля, мой день рождения.
Жопа какая, мысли путаются и я не понимаю, зачем всё это пишу. Спать.

К нам привели чувака Ваньку. Едет из Волоколамского централа куда-то на восток. Парень хороший статья 162-я, говорит, что везут в дурдом до излечения, а потом опять суд и срок. Рассчитывает, что больше 10 не получит.
У него смешная кружка с цветком и целая куча конфет! Конфеты «Маска», тут такие тоже в магазине есть, Вадим мне их покупает. Я очень люблю конфеты «Маска».

Когда я был мелкий, а это было сравнительно недавно, мне бабушка покупала эти конфеты. И я их мог съесть ровно столько, сколько их вообще было, поэтому их прятали. Прятали надёжно, но плохо.
А один раз, на новый год, Мишка приволок откуда-то целый ящик мандаринов, это в советские-то времена, где он его только взял, этот ящик…
Ящик упаковали под кровать надёжно, но запах мандаринный выдал место нычки. И я пришёл на тот запах. А пришёл тогда, когда никого дома не было и поэтому стал абсолютно счастлив.
Очень много я съел этих мандаринов. Очень. Но оставалось их тоже много, поэтому я ел ещё, а там всё было много, даже не заметно было, что так много я съел. Поэтому я ел ещё. И потом опять ещё. И снова ел.
Чуть не умер я тогда. Хорошо, что бабушка вовремя подоспела, а то не дотянул бы я до тюрьмы. Вечером поднялась температура. Позвонили маме.

Утром с ушей потёк гной. И из носа. И вообще я весь стал течь гнойной какой-то фигнёй, орал, температурил и хотел воды.
Приволакивали врача. Врач сказал, что меня нужно в больницу везти, в Петушки, и что я могу при определённом положительном исходе крякнуть, как не фиг петь, говорил, могу крякнуть.
Они засуетились все и забегали, побежали звонить, Мишка, с которого всё и началось, - ушёл в побег и дня три его никто не видел.
А мне начали больно стричь волосы. Когда я был маленький, мама следила, чтобы волосы у меня были длинные и пушистые, и теперь эти волосы чудовищно прилипали к гноящимся ушам, их пробовали отрывать, но я орал дичью, поэтому решили стричь. Я всё равно орал, хотя стричь было совсем не больно.
Короче, приехали скоропомощные и фельдшер сказал: «В больницу!».
В машине скорой помощи я крутил головой и смотрел на Пекинку, а ещё у меня был с собой один, прямо перед самым уездом взятый мандарин.
Мандарин отняли, когда я втихаря стал его чистить, мандаринный дух сдал и меня, а когда отнимали я потерял сознание.
Страшный диатез, сказали в Петушках и укололи укол, которого я не испугался, какой-то совсем небольной укол, но через несколько минут я опять вырубился.
А когда врубился – оказалось, что мама меня носит на руках.
И стало спокойно.

Я очень любил, когда мама носила меня на руках. Было очень спокойно и тепло, а плюс ещё я был лентяй, и самому передвигаться было как-то странно, ну и правда, зачем шевелить ногами, когда могут носить?
А маме тоже нравилось. Папе этого делать я не позволял. Он раза два пытался, но я нашёл какие-то отмазки и папа сдулся.

Короче, привезли меня тогда домой, а это было перед самым новым годом, и строго настрого запретили делать всё и смотреть телевизор. Мандарины бабка утащила в сарай, мама была злая, так как у неё обломался новый год и она вынуждена была приехать за 100 километров, чтобы я не крякнул без неё, папу не помню, наверное его просто не было там, а может и был, какая разница.
Они успокоились и завернули меня в одеяло.

Но телик потом всё же разрешили смотреть. Показывали передачу «Песня-83» и там группа «Земляне» херачила «Траву у дома».

Я представил тогда, что тоже буду так вот херачить на гитаре, как они, и мне так этого захотелось, что я уснул, а проснулся уже в новом 1984м году.

Помню утреннюю посленовогоднюю пустоту, которая бывает теперь всегда, даже в тюрьме. Та же самая пустота после праздника, который ждёшь весь год, что в тюрьме, что снаружи.
А конфеты «Маска» всё время связывают меня с Новым годом. Только не с таким, в который этот праздник превратился когда я стал больше, с пьянками и уродами, а с тем новым годом, который был тогда, когда я был маленький.
Когда я единственный день в году нормально общался с папой. Это день, когда мы ходили в лес за ёлкой. Все остальные дни между нами что-то было.
Я не знаю, что это было, какая-то шиза была между нами и мне не хотелось с ним говорить.
А ещё были пакеты с подарками, в которых, кроме мандаринов лежали конфеты «Маска».

Ванька бомбил Евросети. Просто ходили по Евросетям с подельником и бомбили этих толстожопых. У них был пистолет Вальтер, который не стрелял, но эффект производил нужный. Деньги отдавали много и сразу.
На пятнадцатый раз подельника взяли. Ну а дальше как обычно, признательные показания подельника в обмен на царствие божье, явка с повинной, чтобы не «въебали» на всю катушку, и как следствие всего – сдача с потрохами тех, с кем как вертел, плюс скос на 64-ю статью, и плюс игра в овцу.
В итоге эта овца получила 9 лет строгого режима, а Ваньку отправили до излечения в дурдом. А нужно только было 72 часа продержаться в ментовке, делов не знаю, идите на хер. Или уж хотя бы не сдавать того с кем был.
Да, будут бить, да привяжут к батарее и не будут давать пить, будут лупить электричеством, но зачем сдавать-то? Я вот этого не пойму. Сдашь – это уже называется «группа лиц» или «группа лиц по предварительному сговору», а это другой пункт статьи, и всегда более тяжкий, чем предыдущий, когда ты по делу идёшь один, хотя само по себе кого-то сдать – печально.

Когда я был маленький я постоянно «сдавал» Кирюшу, но я не то, чтобы его сдавал – я сваливал на него свои косяки. Мне верили, а ему нет. А когда меня поймал сторож в колхозном гараже за то, что мы бензин сливали – я его не сдал. Сказал, что не знаю, кто со мной второй был. Хотя вся деревня знала, что «вертим» мы вдвоём и что мы повсюду вместе.
Потом этот сторож бухал с моим дедом и похвалил меня. Молодец твой внук-то, Анатолий, - говорил, - не сдал Кирюшку...

И Кирюша меня не сдал. Когда к Витьке Копчёному, который умер, и приходился Кирюше не то дядькой, не то ещё кем, приехал дружбан на мотоцикле «Минск», а мы этот мотоцикл обстреляли гнилыми яблоками, потому, что дружбан был гнилой чувак, Кирюша получал люлей от Витьки один, а я сидел на чердаке в сундуке и боялся. Витька спрашивал Кирюшу где я, но Кирюша молчал. Хотя Витьку мы боялись, он был довольно долбанутым челом.

А потом мы спёрли у Витьки 10 пачек сигарет «Дымок» и курили этот Дымок на чердаке. Дым стоял страшный, мы прикуривали одну от одной и курили не «в затяг», а просто так, переводили сигареты, которые хрен где было купить, как раз какой-то был год горбачёвских реформ, а мы извели целый блок сигарет впустую. Правда бычков много накидали, дед потом собирал и потрошил, и этот дымок очень хорошо тух, а то сарай мог запросто сгореть.
Прятались от Витьки на болоте. Сидели там почти до ночи, ждали пока Витька напьётся и уснёт, но всё равно Кирюша нарвался. Нарвался глупо и не по детски. Витька его шлангом отфигачил. Кирюша орал на всю деревню.
А мне сошло с рук. Я, конечно, старался не попадаться Витьке, но так, скорей из деликатности, а не от страха.


Я стекленею. Глаза мои стали какими-то большими. Смотрелся в зеркало. Смотрел прямо в глаза мне. Долго смотрел. Представлял себя другого. Бесполезно. Тот же самый распиздяй, только всё равно какой-то другой.


Смешно, но я всё же сделал шаг. Из позднего юношеского дуракаваляния – шаг. Пусть вбок, пусть в тюрьму, но шаг. Не на завод в Кольчугино, не в Евросеть манагером. Лучше тюрьма, чем это небытие. Пустота заводских смен и вечно пьяных ебальников вокруг, или идиотизм корпоративной этики Евросетей - гораздо страшнее тюрьмы.
Когда-то у меня был выбор: идти таскать железки на морозе или отправиться продавать мобильники. Я выбрал первое, мне грустно продавать мобильники.
Железки честней.

А ещё была пьяная общага Литинститута, скотливая охрана, начальник этих мрасот по кличке Цербер, которого я чуть не убил напильником, за что меня потом из общаги выгнали, хотя не только за это выгнали; был в этой общаге комендант по кличке Садист, бывший опер и гнида, и директор общаги – гомосек, по кличке Фашист. Они там и рулили. Естественно, долго мне задержаться в такой компании было сложно. Недели две или три я там прожил. Потом опять вписки, улица, Ляля, Эля, и туда и сюда, и опять всё по кругу.
Вообще, Литинститут произвёл на меня самое грустнейшее впечатление после владимирского завода Автоприбор. Лит – это клоака мира, туда вообще нельзя заходить, чтобы не превратиться в кал. Количество мразей в этом заведении зашкаливает за все разумные пределы.
Ну а уж если и занесло в Литинститут кого - то совет: нужно постоянно быть в сиську пьяным. Это спасает от пидористического говна, которым пропитано это место.

22.01.11.

Надо быть выше всего. Только не нужно ждать чего-то хорошего, не надо, кот. Ничего хорошего не будет. Жди плохого и будь к нему готов, тогда ничего не будет страшно. Тогда всё будет хорошо.
Вадима не было. Сигареты на нулях. Курю Ванькины.
Миха сбрил бороду и стал ещё смешнее, чем был. Вообще детский какой-то.
Я в синей майке. Башка грязная. Видимость ноль. Азимут восток. Пароль Рюрик. Всё правильно, живи, кот.

23.01.11.

Привезли к нам чувака Саню, по кличке Тёща. Пидор. Кошкин Дом забит под завязку, обиженные хаты битком, этого к нам кинули, чтобы с ним ничего не случилось в других камерах, где господа Таджики и прочая блевотина сидит.
Миха показал ему шконку, самую крайнюю, у толчка, за стол не пускаем, естественно. Да и он пидор со стажем, сам знает как себя вести, нормальный такой, спокойный пидорас.
В 2 часа ещё двух к нам кинули, Рубен оправдывался перед Михой как мог, говорил, что на два дня не больше.
Из этих двух один вообще ебанутый. Бляха, прощай мой покой. Ломаем телевизор.
Миха рычит, говорит, что все, кто будет мешать мне спать – получат брусом, а бруса-то у нас нет. Отшмонали брус наш.

Сегодня перед проверкой сон приснился: я в Америку приехал. На автобусе каком-то пилил. А потом на какой-то стоянке чувак по телефону звонил Насте и говорил, что я здесь. Я говорю ему: - дай трубку, сволочь, и пытаюсь его ударить, но удары получаются слабыми и неточными, а из трубки прям слышу Её голос! Чувак говорит: - она уже едет сюда, скоро будет, жди…
Но тут загремела кормушка, кашу привезли. Мне нужно было вставать, чтобы отдать баландёру кульки для заморозок. Так и не увидел Настю.

25.01.11.

Сегодня два месяца как меня судили.

Не обманул Рубен, забрали от нас и Тёщу и этих последних двух. Сидим втроём. Миха, Ванька и я.
О дурдоме уже мечтаю и воспринимаю дурдом как выход на свободу. Дурак.

А дурак, кстати, существо абсолютно бесправное. Если у зеков ещё есть права и какая-то защита со стороны законов, то у дураков ничего нет. Есть смена состояния и самодурство доктора, или самодурство персонала, что страшней, или много чего ещё неведомого, много того, что ждёт впереди.
И нас здесь чем-то «травят». Постоянно железный привкус во рту, но таблетки я не пью, я по словам Сварщика, самый нормальный на КД, значит они что-то подмешивают в баланду. Раньше бром лили, чтобы не было «секса», сейчас что-то непонятное льют.

Говорят, что этап на Владимир редкое явление, хотя кого я слушаю… Кто это всё говорит. Ебанутые войска. А вот «Столыпин» может идти и через Ярославль и через Кострому – это факт. Так что увижу я ещё тюрьмы.

Блин, как всё надоело, Господи…

27.01.11.173 дня.

Трубу вчера перехватили! Шла дорогой от «баб» вниз, в ту хату, где таджика порезали. Радовались как дети. Труба ни хрена не работает.
Вадим привёз три блока «Явы золотой», две пачки чая и коробку сахара.

28.01.11.

Собачье безумие. Орут за окном эти твари безбожно.
Я считаю примерности. Миха на суд опять едет. Скоро его осудят уже. Всё, сегодня прокурор запросит срок.

Я заварил чай и смотрю куда-то в сторону Москвы. Мне холодно.
Мне осталось только смотреть в это бетонное окно, убитое железной решкой.

Что делать… 4-15 утра.

Весь день маюсь и жду Миху, постирал майки. Много курю, писать не могу вообще, зачем писать не знаю. Какой-то финиш меня здесь. Тупик какой-то, не было бы Насти – вздёрнулся бы на хер.

Миха приехал в 11 вечера, приехал вообще никакой. Сидел на сборке с четырёх часов и вот только что подняли.

Говорили про 20 лет.

23 -15. Нас с Ванькой заказали! Всё!!! Неужели так быстро? Я не верю! Я думал, что меня просолят! Блин, Настя!!!! Я еду!

И всё как в тумане. Смотри вперёд, кот.


29.01.11.

Моя последняя дорога на КД. В 7 утра за нами придут. Я собираюсь. Столько времени ждал этого, что даже не соображаю, что со мной. Миха собирает меня в дорогу. Я подарил ему майку с рожей и надписью «2010й год – год Джона Леннона в России».
Миха грустный очень. Теперь, говорит, лет на 25 нужно забыть про немецкий.
Всё, тетрадки тоже надо упаковывать.
Настя, я тебя люблю.


Этап. Владимирский централ.

Прощай, Миха, прощай Кошкин Дом, прощай, Москва. Никогда не думал, что так уеду из этого города. Как всё странно в мире и ненужно грустно.
Как печально…
Я шёл с нашего корпуса по снегу, в летних кроссовках и смешной куртке и со смешной красной сумкой, в которую упаковал свои вещи, а Миха положил сигареты и чай. И ещё кубики и спички. Миха так же подарил мне варежки и половину шапки, шапка была двухсторонняя и её можно было вывернуть и тогда получалась длинная такая сиська, мы мойкой разрезали эту сиську напополам – получилось две шапки.

Свет фонарей и отблеск их взглядов на снегу, магические мои семь утра по московскому времени, которые преследуют всю жизнь, именно в это время что-то открывается во мне, именно в это время получается музыка и мир открывает свои неведомые штуки, именно в это время я так сильно чувствую мир. Удивительный мир.
Красная стена общего корпуса с правой стороны, запретка с левой стороны, узенькая тропинка ведущая в тюрьму, вереница автозаков возле шлюза. Суетные мусора, замёрзшие козлы с лопатами и в завершение картины Сварщик. Он идёт с общего корпуса, в жуткой шапке из неопознанного объекта, в «пальте», в каком рассекали интеллигенты 80-х, и в своих коричневых портках и в скомканных ботинках. Сварщик лыбится, ему нравится тут ходить, он вечен, он тутошный. Он не сидит в тюрьме, поэтому смотрит на нашу процессию (мы с Ванькой, да два мусора) свысока своих психиатрических глубин.
И тут происходит чудо!
Сварщик слегка оступается, потом ловит крена влево вниз, потом пытается выравнять управление, крутит руль в сторону заноса, правая нога его едет вперёд, а левой он ещё пытается выжить, но вместо жизни получается какой-то маленький и наивный прыжок, тело сварщиково даёт назад, а голова с шапкой остаются на месте и наконец, левая нога его не выдерживает таких сложных акробатических комбинаций и тоже едет вперёд, чем приводит в движение всё сварное тело, летящее теперь вверх и назад, подтверждая все законы физики и кинетической энергии, короче, по всем законам Гука и Господа, Сварщик летит на холодный лёд, посыпанный кое где песочком для понта. Летит, и глаза его смотрят на меня, смотрят с испугом и некоторой растерянностью. Я узнаю в нём интеллигента. Интеллигента 80-х, который вот так вот запросто «ёбнулся» на пустой и холодный лёд, просыпав из кармана карамельки и вшивые карандаши, огрызки карандашей, которые всегда таскал с собой.
Наверное он в детстве мечтал стать сварщиком, а сейчас собирает свои смешные карандаши с пустого и ненужного бутырского льда, оглядываясь на тупых продольных, которые ведут нас с Ванькой, и на нас, бывших уже своих подопечных.
Я улыбаюсь ему, он собирает карандаши, но видно, что мечтает он об электродах.
- Вот и Сварщик ёбнулся у нас на глазах, - говорит Ванька.
- Воистину.

(Джим Мориссон умер у вас на глазах, а вы все остались такими же. Летов. Конечно Летов.)


Я в детстве мечтал стать большим. Я лепил из пластилина машинки и создавал целые миры и государства, я устраивал войны и апокалипсисы, я был сам себе бог и сам себе я.

Все мои машинки попадали в аварии, все аварии заканчивались для пассажиров хреново. Человечки, которых я тоже лепил и сажал в эти машинки - умирали. Умирали страшно.
Причём многие и создавались именно для того, чтобы быть посаженными в машинку и сразу умереть, попав в жуткую аварию.
Аварии были постоянны. Авария происходила обязательно, не было ни одной единицы моей техники, которая дожила бы до старости, всё шло в лом.
С пластилином была беда, а машинки часто бились, поэтому цветные изделия перемешивались в одну большую кучу, которая приобретала никакой цвет. Он не был серым или чёрным, он просто был никаким. Мама говорила, что цвет серый, папа говорил, что чёрный. А я говорил никакой. Так у меня и до сих пор присутствует этот цвет.

А ещё зелёные коты. Весь мир зовёт их серыми, а я ору: - Посмотрите, какие же они серые? Они же зелёные! И только одна Настя тоже видит, что зелёные коты.
Или вот папа Илюхи Петрова. Он видит красное зелёным, а зелёное красным. Он похож на Бонифация из мультика. И у Петрова Илюхи дома зелёный кот Юра.
Я говорю папе Илюхи Петрова: - Дядь Коль, какого цвета Юра?
Жёлтого, - отвечает он без приколов.
Я говорю: - Какого жёлтого? Юра зелёный!
Мама Илюхи Петрова говорит: - какой же он зелёный, он же серый!
Илюха Петров говорит: - чёрный.

Так и ходит Юра по Мурому, древнему городу, не зная, какого он на самом деле цвета, и грустно Юре, и никто с ним не играет. А не играют с ним потому, что он ёбнутый.
Он кусачий кот. Все коты, когда их гладишь и им не нравится – шипят. Ну или рычат. Ну или какие-то другие там приколы. А этот как компостер, как степлер, начинает кусать, больно и часто. Если ему к зубам присобачить нитки и запустить его кусачество – то запросто можно что-нибудь прошивать, он как швейная машинка херачит, и больно! И думаешь, ёбаный Юра, да не пойти бы тебе нахуй! И перестаёшь его гладить, и уже не хочешь с ним играть. А он грустит. Как крокодил, маленький крокодил, с которым отказываются играть зверята, потому, что он их жрёт, и крокодил при этом одинок и плачет. Плачет от того, что он крокодил, а вырастая хуеет по полной программе и становится отмороженным на всю башку зелёным придурком. Но опять же, зелёным. А не серым и не жёлтым.
Так и Юра. Он понимает, что никто не будет с ним играть, и от того кусается ещё больше. Его никто не понимает и он убегает в своё одиночество. Он очень часто уходил, но его искали и находили, он убегал, но его приносили, его гладили – и он начинал кусаться.

Или у меня был Вася. Тоже зелёный, тоже ебанутый. У Васи был чёрный нос, который он потерял в драке. И я переживал из за Васиного носа, я страдал, что как так? Как это будет ходить кот без носа?
И через месяц у Васи вырос новый нос! Только розовый. И такой уже и оставался до самой его смерти.
Вася всегда провожал меня с утра на автобус. Ходил со мной до остановки.
Ездил я в Москву из Кольчугино. Автобус был в 4-10, 4-30 и 5-15.
Я уезжал. А когда приезжал в Москву, на часах было неизменное семь часов утра, время, в которое я так чувствую мир.

1.02.11.

Хата № 15, первый корпус «Двойки», больше известной как «Владимирский централ». Я пишу. Я один. Здесь, кроме меня только большие чёрные тараканы и иногда в окне коты.

Камера шестиместная, с нарами, маленькая. Три шага от стола до двери – вот и всё моё пространство. Но зато я один. Здесь подвал и сверху в окне снег, много снега…

Я пью чай и курю. После Бутырки эта тюрьма просто санаторий, никто не выносит мне мозг и даже проверка здесь какая-то смешная, да и менты добрей и проще. На ужин рыбу приносят, обжаренную в масле, яйца дают, молоко. После чудовищной свинины московской – это просто ресторан. Баланда, конечно, дерьмо, но я её и не ем. Чая у меня вагон, запарики есть и кубики. Дорога с крытниками. Нужно кричать, чтобы сбросили коня и потом ловить его железной кочергой, которую я тут и изготовил, разбомбив немного верхние нары. Судя по тому запустению, которое я увидел входя в эту хату, - тюрьма, точнее корпус, популярностью не пользуется. Народу очень мало. На продоле тишина. Гулять ходил. Прогулочные дворики на крыше, только в отличие от Москвы, видно небо. Небо спокойное.

Тюрьма эта вообще довольно уютная. Если в бутырке были своды и арки, - то здесь всё параллельно – квадратное.

Посадили меня одного. Почему?
Спросил мусоров – никто ничего не знает. По дороге прислали мне кипятильник и конфетки, спросили, нужно ли чего ещё загнать, я ответил, что ничего не надо.
Вызывал врач, сказал, что в ближайшее время отправят меня в дурдом.
Опять делали флюорографию, задолбали уже этой флюорографией, четвёртый раз уже за полгода её делают, скоро светиться буду.

Мне тепло. И скоро весна. Мне спокойно. Настя снится и говорит, что всё хорошо.

Владимир. Город, который я очень любил, когда был маленький. Во Владимире есть троллейбусы, которые очень нравились мне, во Владимире живёт Кирюша, Наташка, и Андрюша – Дурак Владимирский.

А ещё во Владимире мы гуляли с Настей. Была последняя осень. Через два месяца она улетела. И осень, и Настя. И пришла зима, которая не кончается до сих пор. Зима. Я очень любил зиму, когда был маленький.

Когда я был маленький, я очень любил зиму. Я и лето любил, и весну, и осень, но зимой был Новый Год, праздник, который до сих пор для меня главный и единственный, праздник, когда я чего-то жду, а оно всё не приходит, праздник, когда я забываю, что оно не придёт.
Меня привозили к бабушке в последних числах декабря. На машине. С хоккейными клюшками, с санками, валенками, шарфами, варежками и прочим зимним барахлом. Меня сдавали на покой.

Первым делом я узнавал: пьёт ли дед. Если пьёт – то это было грустно, потому, что когда дед пьёт, а пьёт он месяц, - дед грустный. Если не пьёт, а не пьёт он месяц, - то дед добрый и тоже грустный, но зато не пьяный. С ним можно жить. Можно ходить с ним в гараж, где он тормозит ночным сторожем, пьёт чай и курит махорку.
В гараже можно лазить по машинам, ночью там никого нет и все машины открыты, можно крутить рули и представлять себя большим и взрослым.
Представлять себя водилой большой железной машины, типа ГАЗ-52, развозящим говно по полям или представлять себя унылым трактористом-двоечником, чудом получившим права на трактор типа МТЗ-80 или Т-40.
А, наигравшись в машины и трактора – спать на топчане, пропахшем соляркой, в печальной комнатке деда.
Свобода пахнет соляркой.

Утром, когда в гараж приходят Васьки, чтобы жить, - выходить из гаража в семь утра с дедом и слушать, как скрипит под валенками снег. И ждать, когда привезут ко мне Кирюшу, который вечно отмечает Новый год с предками, дома, а к бабушке его привозят только 1-го января. У меня всегда есть два дня, чтобы быть одному, чтобы понять, какая это будет зима.

У меня новые санки. Каждую зиму мне покупают новые санки, потому, что под горой овраг, а в овраге речка. И я в этой речке постоянно. Утонуть в ней невозможно, она маленькая-маленькая, но никогда не замерзает зимой. А весной она разливается так, что заливает всё в радиусе чуть не километра. Сильная речка. И я очень люблю эту речку, хотя постоянно в неё заезжаю на санках и приходится по морозу дуть домой, к бабке, переодеваться и получать люли. (Летом я в этой речке на велосипеде)

А потом опять на гору, если санкам уже трындец, - то можно кататься с горы на картонке, можно на целлофане, а если ни того ни другого нет – то просто на жопе. Хотя катание на жопе осуждается бабушкой, она кричит, что я Гитлер и что я Змей Безрогий. Эти слова – любимые слова бабушки. Дед, кстати, совмещает в себе этих двух зверей, дед – Безрогий Гитлер Змей.
Деду, кстати, пофигу, что он такой безрогий, он привык.

А я переодеваюсь и пью чай с вареньем пока бабка орёт, я уже думаю о завтрашнем дне, завтра я обязательно перепрыгну эту речку, я сделаю трамплин побольше, а санки буду держать сильно-сильно, чтобы не вылетали из под меня раньше времени, чтобы я мог перепрыгнуть речку вместе с санками. Бабка удивляется второй год, почему все дети как дети, чистые и не в речке, а я постоянно в речке и весь поломанный.
Она не знает, что я ещё прошлой зимой поставил себе задачу: перепрыгнуть эту воду во что бы то не стало, от того и санки в хлам и я в речке.

Через неделю в ней утонет Жужа. Утонет насмерть, по правде, я первый раз увижу так близко мёртвого Жужу и я тогда ещё не буду знать, что он мёртвый. Он полезет за мной, высоко в гору и будет орать, что так как я – может любой дурак, что он старше меня и выше, и что он запросто перемахнёт с горы овраг, потом трамплин и речку, он будет в красных варежках со снеговиками и в заячьей белой шапке. Он сядет на санки и полетит вниз, а когда санки доберутся до оврага – останется трамплин и Жужа упадёт на бок, удрится головой об лёд, санки полетят вправо, а он полетит, даже не полетит, а как-то бесчувственно поедет, как мешок с говном, вниз, в эту речку и остановится только в воде, вниз головой, и когда мы подбежим – он будет уже мёртвым.

А пока Жужа ещё в Москве с родителями отмечает Новый год и думает о том, что скоро его привезут в деревню и купят новые санки.

Я отмечаю Новый год с бабкой. Это скучно. Вот в прошлом году, когда я обожрался мандаринов, - приезжала мама и мне было хорошо с ней, пусть она на меня и ругалась, но всё равно было хорошо. Но тогда был год такой, что получилось, что дед пьёт. А сейчас дед не пьёт, значит год будет счастливый, но на праздник бабка к нему не отпустит. Хоть я уже большой, мне будет целых 6 лет, но бабуся пока боится отпускать меня на праздник к деду. Дед будет сторожить гараж, а там могут быть пьяные мужики. Дед сам ни за что не напьётся, он только вышел из запоя, а вот смотреть на пьяных мужиков мне нельзя. Откуда в Новый год в гараже пьяные мужики? Бабка гонит. Но я пока ничего не могу с этим сделать. Вот будет мне 6 лет – можно будет раскачать этот рамс. Разжевать бабусе по понятиям.
А пока не могу...

У Жужи есть младший брат, Коля-Подонок. И после смерти Жужи Коля-Подонок стал Жужей.

Коле-Подонку залетела в рот оса и укусила его в язык. Коля-Подонок чуть не сдох. Смеялись даже собаки.

А Подонком Коля стал, потому, что у него деда зовут Подонок, дядь Юра-Подонок, за то, что он постоянно произносит это слово. А вот Жужу звали Жужей за свитер чёрно-жёлтый, полосатый. Мы с Кирюшей его прозвали так. Теперь Колю-Подонка зовут Жужей до сих пор, он до сих пор живой, в Москве живёт или где-то рядом.

Мы вообще много прозвищ надарили мелким. У нас были смешные маленькие друзья, а как выросли – половина оказались подонками. В том числе и Коля-Подонок, который Жужа.

Зимой на болоте можно играть в хоккей. Собирается шобло и идёт играть. Естественно никаких коньков нет ни у кого, у Мотыля были коньки, но он их снял, потому, что кататься не умел. Кирюша на воротах. Жужа помер, теперь в нашей команде его место занял Слонёнок, тупой и добрый Игорь Слон. У него дед Слон. Потому, что у деда на клешне написано С.Л.О.Н. А именно: Соловецкий Лагерь Особого Назначения.

Играем мы до темноты. Пока не начинают приходить за нами деды и бабуси. Причём, если за кем приходит дед – это нормально. Если бабка – заподло. Значит обладатель пришедшей бабки – баба. За ним приходят как за бабой, а баба – это существо непонятное, только плачет пищит и стучит, ещё играет в свои куклы. Дура в общем.

За мной всегда приходит дед или Мишка. Бабка живёт далеко, а то она бы заебала меня, а так я в авторитете.
Кирюшу постоянно «загоняет» домой бабка. Или его многочисленные тётки, как на подбор ублюдочные. У нас есть сомнения, что Кирюша тайком играет в куклы. Но предъявить ничего не можем, так как ни разу этого не видели. А вообще, если этот рамс качнуть, то и я могу попасть под говномес, я лучший друг Кирюши, да вообще родственник. Поэтому лучше всего молчать.

Кирюше в башку зарядили шайбой. Он плачет и идёт домой. Я бегу его догонять, прошу вернуться обратно, но он уже поймал волну и теперь нарочно станет нам говнить, ни за что не вернётся.
Может не зря мы насчёт кукол?

Поэтому нужно собраться домой. Дед накочегарил печку и теперь в его жилище уютно и тепло, и дед тёплый и трезвый, и даже не грустный, а немного весёлый.

Он один раз чуть не отправил меня на тот свет своей печкой. Я угорел и почти умер, но Мишка, который пришёл забирать меня к бабке, увидел, что я синий, сплю и ловлю кирдык. А дед тоже спал, пьяный, только в другой комнате, и Мишка вытащил меня на мороз и стал валять в снегу. Я очнулся от страшной тошноты и чувствовал такую слабость, что не понимал ничего вокруг от этой слабости.
Мишка отнёс меня на руках к бабке, которая устроила страшный кипиш, стала кормить меня кислой капустой и отпаивать чаем, постоянно уверяя всех вокруг, что дед – Гитлер.
А потом она пошла к деду-Гитлеру и устроила ему там Ватерлоо. Дед целый месяц к ней не приходил, пил и боялся. Мишка тоже в побег ушёл на неделю, а я завис под домашним арестом. Ни мне санок, ни хоккея. Только книжки-раскраски и географический атлас, с выученными наизусть столицами всех стран и континентов. Тоска и отсутствие пластилина, который остался у деда. Я чуть не умер от несправедливости. Ведь это был не мой косяк, за что же я страдаю?

03.02.11.

Я сдал наволочку, шлёмку, весло и фаныч. Пятая сборка бутырской тюрьмы.

Нас с Ванькой развели по разным собачникам на шмон и я его потерял. Чай у меня остался на двоих, думал, что успею поделиться с ним, теперь нужно что-то придумывать. А как его искать? Человек двести по разным сборкам растусовали, чёрт возьми, я Ваньку без чая в дороге оставил. Вот блин.
Вот я мудак!

Второй шмон через металлоискатель. Теперь завели в другую сборку. Народа немеряно. Этап весь на восток. Это знают точно, все боятся кировских зон и владимирского Пакино и Мелехово.

Ни одного знакомого.

Опять на шмон выводят. По одному дёргают. Что они совсем с катушек съехали? Третий шмон подряд. Теперь шуруют в комнатушке той, которая сразу возле ворот, слева, где перед судами сухпай выдают. И сейчас выдают тоже. У кого шапки нет – конвой не принимает, слава богу у меня есть половина. Опять вытрясли тетрадки, всё к ебеням раскурочили, читали что-то из записей, мудаки. Но всё вернули.

У меня Библия с собой, на ней штамп библиотечный, могли докопаться, но ничего, пронесло. В Библии заныканы мойки. Три штуки.

Собираю всё своё со стола, который знаком по войне за общаковые сигареты. Мусор – тот же капитан, перед которым я разыгрывал комедию, падая на пол. Он вспомнил меня и неожиданно извинился. Что это, у меня крыша едет?
Мойки не нашёл. Симка билайновская подлетела. Блядь! Это ещё Борисыча симка. Вот уроды! Спрятал я её в кроссовок, а она зазвенела. Блядь!

И подлетела по идиотски. Я уже вещи все сложил, уже всё, на выход собрался, а тут этому капитану взбрело в голову ещё раз меня металлоискателем пройти. Вот сука.

Человек сто перед воротами. Первая смена. Автозаки уже подогнали, Ваньки нигде нет. Меня определили во вторую. Хорошо, можно покурить спокойно и сложить барахло. Опять собачник.
В собачнике народу мало, человек десять, можно отдохнуть.

Этап до Соликамска, говорит чувак, который видимо всё знает, - там двух пыжиков вели, значит в Соликамск.
- Да ладно, - отвечают ему сквозь дым, - этап на восток, может пыжиков на «Двойку» везут во Владимир.
- Может быть и на «Двойку», - соглашается чувак, который всё знает.
- А что тогда про Соликамск говоришь?
- Хуй знает.
- Ну вот и не пизди, если не знаешь.

И всё в таком же духе. Чувака этого в итоге заказывают, ему желают удачи и он выскакивает от нас, волоча по кафелю свой баул.

Вторую партию начали, - говорит дед, сквозь дым из левого угла, - щас всех загрузят и поедем на пять лет. Пять лет. Без пизды и без котлет.
- По какому разу едешь, дед? – спрашиваю я его.
- Восьмая ходка, смеётся он. 158я часть первая. Карман. Срок два года.
Хуйня. На одной ноге отстою.
- На воле долго пробыл?
- В этот раз долго, почти два месяца.
- А что на кармане попался?
- Да не мой это бизнес, - смеётся дед, - вот и замели. Мой бизнес играть.
Сейчас приеду в зону – играть буду. Сейчас-то там бардак и дурдом, баульное братство. Кто козёл, кто блатной, - всё поебать. Баул есть – всё в порядке. Это раньше-то мы козлов убивали за то, что они локалки варили между бараками, а сейчас козёл – это уважаемый человек в зоне.
Ты, Бать, хуйню-то не городи, - отзывается угрюмый чувак из противоположного угла собачника, - какой это козёл уважаемый человек? Ты что, старый, совсем?
- А что, за сигареты они вон всё достанут, и за деньги.
- За деньги где хочешь можно жить.
- Это да, вздыхает дед. – и то как он вздыхает выдаёт, что никакой он не игрок и что денег-то он отродясь в руках не держал. Обычный бомж, которого умыли и приодели в тюрьме. Мы переглянулись с угрюмым чуваком и улыбнулись.
Катала хуев, - поставил точку угрюмый чувак.
Дед засох.

Вообще здесь столько пиздоболов! Кого не возьми – режим шатал, локалки рвал и всё такое прочее. А на деле выясняется, что в лучшем случае баланду в зоне развозил, хотя это тоже заподло.
Особенно чурьё. Про них даже поговорка гуляет: «На тюрьме мы все вора, а на зоне – повара.» (Иногда пидора).

«Грузины – пидорасы», читаю я надпись на стене. И мне вдруг становится смешно и немного спокойно. Сам не знаю от чего. Курим с угрюмым и улыбаемся на эту надпись.
Грузинов не любят в тюрьме за их голимые и дешёвые понты, и менты их тоже не жалуют. Срока дают им как правило, по потолку, а держат под судом очень долго. Я сидел с двумя грузинами. Один был действительно живность, другой попроще, но тоже мудак.

Меня наконец-то вызвали. Заканчивается это бесконечное курение, заканчивается всё. Даже тюрьма. Я выхожу из этих проклятых ворот.
Бутырские мусора сдают меня конвою. Автозак зелёный. Это почему-то тоже радует, я запрыгиваю внутрь железной будки, в которой уже набито человек двадцать и притираюсь на холодной деревянной лавке. И опять закуриваю. Все курят. И даже смеются, хотя чему тут можно смеяться?
Поехали. В шлюзе стоим пол часа. Собаки и мусора чего-то говорят снаружи, что-то простукивают и светят фонарём в нас через открытую дверь. В ответ получают кучу приколов и ругательств в свой адрес, но не реагируют особа на эти тычки, привыкли.
И вот всё таки мы трогаемся. Слышно как раздвигаются ворота, такой знакомый звук, я каждый день его слышал, наша хата возле шлюза. Теперь уже была. Наша хата.
Автозак сигналит три раза и покидает тюрьму, увозя в своей железной будке судьбы.

Потом какие-то повороты, развороты, ничего не видно, остаётся только чувствовать куда мы едем. Я чувствовал сначала, а потом забил. Какая в сущности разница? Куда едем? Из Москвы едем.
Автозак попрыгал по канавам и остановился. Начали выгонять. Я вылез и успел покрутить головой, хотя конвой орал, чтобы я не оглядывался, но по указателю невдалеке я сообразил, что находимся мы где-то в районе Рижской эстакады, под мостом. Да. Таким способом я из Москвы ещё не уезжал.
Пока лез в Столыпин, покоцал ногу, кровь пошла, потом смотрю: открыта одна клетка, самая дальняя от толчка, то есть одна из первых, и около неё мусор.
Мне туда. Я уверенно и даже чуть не спеша прошёл по этому вагону, успел рассмотреть рожи в битком набитых «купе», увидел угрюмого, кивнул ему, он мне кивнул, вошёл в свой обезьянник, тройник, половинка этого «купе», дураков отдельно возят, и на верхней полке увидел улыбающегося Ваньку.

- Слава Богу, - сказал я, - думал, что потерял тебя.
- Я здесь, я приехал в первой очереди, - сказал Ванька.
- А докуда Столыпин идёт?
- До Кирова. Меня там и высадят.
- Я должен раньше выйти.

И опять начался шмон. Как заебали этими шмонами! Вагон тронулся, все галдят, в сортир просятся, а не пускают, сказали, что пока шмон не закончат – никуда ни хуя водить не будут. Чурьё завопило как обычно свои выебоны, но вопило недолго, им просто сказали, что ссыте на пол, теперь точно ближайший сортир для них на Кировском централе, и они перестали вопить, а перешли к своей излюбленной тактике умоляния с попрошайническими интонациями. Арестанты, ебать их в голову, ауё. Пидорасы чугунные.
Нас не шмонали. Странно. Ванька по этому поводу даже развеселился и закурил.
Я тоже закурил и лёг на нижнюю полку. Поезд шёл ровно. Колёса стучали так же, как всегда. Ничего страшного, ничего необычного. Терпи и жди, кот.
Жди кипятка и запаривай свой сухпаёк, два супа в пакете и три каши. Суп гороховый, а каша, которую можно есть – гречневая. Пять пенопластовых стаканов маленьких и один большой, галеты армейские, два пакетика чая и один сахар. Пластмассовая ложка прилагается. Всё это в маленькой картонной коробке с надписью «Суточный набор для контингента и какая-то аббревиатура.» И адрес, где это барахло производят: г. Владимир, ул. Полины Осипенко, дом такой-то. Учреждение 33/2. Это та самая тюрьма, в которой я сейчас пишу тетрадки и пью наш с Ванькой чай, и очень спокойная тюрьма, и отдохнул я уже, и отогрелся.

Холод начался в Коврове.

А пока Столыпин шёл - было тепло. По моим подсчётам ехать нам было недолго, я поел кашу, попил чая и уснул. А когда проснулся – вагон стоял.

Ванька спал. Через небольшую щёлку открытого окна был виден город. Что это за город, думал я, едем долго, а до Владимира 200 километров, может это Юрьевец?
Потом смотрю – машина. Хлебный Газик. А номера на Газике 37. Ёбаный карась! Ивановская область! Вот чёрт, а…
Куда меня везут, ебёна мать? Спрашиваю у Ментов: - мы где?
- В Иваново, - говорят менты.
- Так мне же во Владимир, - говорю я.
- В Коврове выведут тебя, - не ссы, -говорят менты.
- А, - говорю я, а то я испугался, что меня забыли, - говорю я.
- Не забудем, - говорят менты.

Долбанный Столыпин. Долбанный УФСИН! Вместо того, чтобы ехать по-человечьи, через Петушки – этот сарай прётся через Киржач, Кольчугино, Иваново, дальше Новки и Ковров. Так Ковров-то дальше Владимира от Москвы! Что, меня обратно повезут? Вот опять гонки, опять мучения мои.

Хорошо хоть долго не стояли, быстро добрались до назначения и на платформе Ковров-2 Столыпин встал. Мусора стали нас выводить, выкрикивая фамилии. Я был последний.

Я во всех списках был всегда последний, это началось ещё в школе, со всех этих школьных бортжурналов. Первого сентября 1986го года.
У меня на ранце (ранец рыжий) был нарисован кот. С карандашами. Типа кот умный и он в школу пошёл за это. В первый класс.

И теперь, в этом сручем Коврове я последний.
Я выпрыгнул из Столыпина и увидел перед собой снег. Очень много снега, а ещё рельсы и высокую платформу, на которой стояли два автозака. Белый и зелёный. И уже темнело. Горели прожектора, в свете которых фигуры зеков казались совсем беспомощными. На всём пути, от вагона до платформы, стоял конвой с собаками. Всё по-настоящему, подумал я. Вот это уже всё не игрушки. Конвоиры орали, собаки лаяли, автоматы висели. Как в кино, подумал я опять. И побежал до автозака.

Меня запихали в белый. В стакан. Блядь, местные мусора дураков возят отдельно, это в Москве всем всё похуй, а здесь чётко.
В стакане дубак вообще конкретный. Если в общий собачник ещё задувает тёплый воздух из так называемой печки, - то в стакан хуй. Мороз на улице не большой, градусов 15, а в этом цинковом гробу 14. Короче вилы.

Народ из общего собачника впрягся, спасибо им, загалдели на ментов, чтобы те хотя бы дверь мою открыли, чтобы было хоть как-то потеплей. Менты приоткрыли чуть-чуть, но это всё равно не помогло, я сказал им: не надо, закрывайте, всё нормально, мне тепло.
Ну их всех нахер, лучше я буду один. Пусть холодно, зато я курю и никого не вижу, а кроссовки я снял и намотал на ноги майки. Весь въёжился в себя, подумал о Насте и стало теплей.

Куда-то едем. Наверное уже во Владимир. От Коврова до Владимира километров 60, не больше. Но в таком холоде я охуею.
Машину трясёт и она гремит, старая развалюха. Тормозит. Куда-то подъезжает. Ворота какие-то. Слышно собак. Что такое?
До Владимира мы никак доехать не могли, а в Коврове нет тюрьмы. Что за фигня нафиг?
Ворота, локалка! Что это за хрень? Мы куда-то заезжаем и останавливаемся.
Слышен Мусорской пиздёжь снаружи. Зона!
Вот это номер! Зона, Пакино!
Нас выводят. Опять по одному и опять я последний. Только теперь каждый, кого менты кричат должен отвечать статью, срок и режим.
Меня спросили – я ответил. Дурдом, говорю.
Давай, - ответили менты, - вылазь.
Я вылез на освещённую прожектором площадку. Перед автозаками шеренгой стояло всё свежепривезённое шобло. Майор с усиками выкрикивал фамилии а толстый и холёный козёл держал пачки с делами. Те, кого выкрикивал майор проходили за ворота, в зону, а остальные остались стоять в локалке, в том числе и я. Я закурил. Менты погрозили пальцем.

Мой скорбный путь. Мой Дао. Мой автозак. Теперь зелёный. И холодный. И опять по новой всё, опять майки на ноги, опять въёжиться, закурить и подумать о Насте. И должно же стать теплей!

Ёбаный мудак, который это всё придумал, будь ты проклят во веки веков и все твои хвосты пусть будут прокляты отныне и вовеки веков. Аминь.


Какой красивый был снег, когда я стоял перед этой зоной! Снег пушистый и большие снежинки летели, лёгкие и свободные, в мороз редко бывают такие крупные снежинки, так красиво! Если выбросить из картины всё, кроме снежинок – будет очень хорошо, пустота на фоне снежинок.

4.02.2011.

Ко мне посадили чувака Васю, который был из Вязников. Дурак, но тихий.
В Вязниках своих отнял у кого-то телефон и заехал. Да ещё и признанный. Теперь, говорит, в Кострому повезут, на специнтенсив, вот так по суду назначили, а Кострома – это минимум три года. После неё обычный спец, затем общий и только потом домой. 5 лет.
Говорит, что 5 лет его ещё прождёт подруга, а вот 5 с половиной уже нет.
Вася в итоге оказался Вовой. (Вова Козлов как выяснилось, вязниковский. Не по первому разу едет. И на Содышке, куда везут меня бывал.)
Он попил чайку и его увели. Больше я его не видел.

Терпила Вася-Вовин пищал, что этот Вася-Вова чуть не убил его, бедного и несчастного. И у Васи нож нашли. Дома. У кого дома нет ножей?
Но Вове этот нож пришили к делу, потому, что терпила так сказал, что с ножом телефон был угнан. Кто же распишется в том, что у него, такого крутого и понтового чувака можно просто так отобрать что-то? Терпила точно этого никогда не заявит. А Васе-Вове вместо 161-й, голимого грабежа, прилепили 162-ю. А это разбой. И уже не обычный спец, а Кострома, жесть. И. естественно, срок.

Не верю я ему. Вот сколько народа повидал всякого – ему не верю.

Я сижу один, я помыл посуду…

В окне снег и только начинается ночь. Мне тепло и есть сигареты и много чая, есть какой-то способ не спать и быть одному, писать свои грустные повести и мечтать.

Крытники загнали мне консервы. Скумбрию. Открываю об стену. Тру края банки пока не отвалится крышка. Очень удобно, лучше, чем ковырять открывашкой. Как это я до этого не додумался на воле?
Крытники сидят долго. Срока у них огромные, 20, 25, 30 лет. С ума сойти можно, они иногда и сходят с ума и тогда заезжают сюда, на первый корпус, и здесь досиживают, если вообще смогут досидеть.
А так, отсидев часть своего срока, как правило лет 10-15, отправляются в зону, досиживать там. И обратно на крытую тоже заезжают, если начинают чудить в зоне или ловят ещё какую делюгу.

Напротив моей хаты 22-я камера, там сидит чувак Петруха. Уже 22 года сидит. Три года назад у него поехала крыша и его перевели сюда. Он дал мне через кормушку радиоприёмник, теперь слушаю какое-то местное говно, раз в час ставят нормальные песни. Выхватываю ноты. Очень хочется жить.
Этот Петруха сел ещё при коммунистах, его хотели расстрелять, но проебли мозги и он попал под мораторий или как там он пишется.
До суда просидел хер знает сколько, а потом под судом, а потом крытая и пожизненное, вместо расстрела, и уже 22 года он здесь, в этой тюрьме.
Говорит, что через 3 года напишет «Помело», это прошение о помиловании на имя Вовы Путина и Медведа, и, если оно выстрелит, (результат известен) - то Петруха выйдет на свободу.
Общаться с ним я могу только пока кормяк открыт, пока баландёр выгружает ему в миску кашу, а я забираю хлеб.
Какая делюга у него не знаю, спросить некогда да и ненужно. Какая делюга может быть при пж?

По идее, по великой идее, пыжики во Владимире до конца срока, т.е. жизни, не сидят. Суд даёт, например, такую вот херню: пожизненно, с отбыванием первых 10, 15, 20-ти лет в крытой; и вот срок подходит и их отвозят в зону. На особый режим. Некоторые не доживают и освобождаются через кладбище.


Я с пыжиками до этого четыре раза пересекался. По идее, опять же, по Их Великой Идее, обыкновенный долбоёб, вроде меня, торчащий по какой-нибудь 158-й статье, с ними пересекаться не должен, так как пыжики или бс-ники (бывшие сотрудники, мусора), а так же петухи, содержатся и транспортируются отдельно от «людей», это так называемый «спецспецконтингент». Но с дураками пыжиков очень часто тусуют на сборках, в этапках, в прочей транзитной хуете, и опять же из за недостатка места у ментов. Когда я шёл с пятиминутки, комиссии по признанию во мне урода, сначала долго солили одного в боксе, ждали кого ещё поведут на четвёртый корпус, по одному не водят, набирают толпу; так вот, закинули в этот боксик одного полосатого. Руки за спиной в наручниках, так же, как и у меня, только, если с меня наручники перед боксиком скинули, - то с этого нет. Просто застегнули впереди, чтобы тот мог курить. Вот и всё.
Роба была у него зоновская, полосатая на рукавах, и на спине буквы ПЛС.
Я спросил его, что он тут делает, он сказал, что привезли его с особого режима, из Совы, что-то по делюге, пересмотр или ещё какая-то лажа. Но ничего хорошего, торчит здесь полгода, а ничего не меняется. Получил пыжа по 105-й части 2-й, семь эпизодов, доказано три.
Я покурил с ним и меня забрали. Пока вели, я был счастливым. Что не наворотил на пожизненное. А то это был бы номер. Хуже ничего и придумать невозможно.

Кстати, в Москве, да и во Владимире они сидят совершенно безо всякой этой телевизионно-журналистской хуеты, которую показывают бляди нтвэшные в своих рейтинговых программах, чешущих очко свинодомохозяек и манагеров. То есть никаких «Ласточек» и табличек около камеры типа «Людоед» нет. И водят их не раком, а обычно ведут, и не ротой ОМОНа, а обыкновенным одним или двумя Продольными. И никаких рейтингов. В Москве они вообще не сидят, в Бутырке содержатся или до этапа (но в основном в Матросской Тишине торчат), или те, кого выдернули с зон или других тюрем для каких-нибудь действий по делюге. Содержатся нормально и безо всякой телехуйни.

Во Владимире, на первом корпусе, двери такие, что можно с ноги выбить и на нашем продоле (дурпродоле) сидят двое пыжиков и ходят гулять в соответствии с режимом. И никакой этой хуйни, которую показывают сраные журналисты.

В Столыпине нашем тоже везли одного такого, так его выводили в сортир с одним ментом! Какие там ужасы, нормально всё.
Один чел рассказывал, что сидел в Соликамске, в тюрьме, которую так любят журналисты, она очень рейтинговая, любят у нас попивая пивко смотреть на чужое страдание, почти мусульманский рай, интересно же бля, между продажей макарон и отсосами за повышения зарплаты посмотреть, что кто-то живёт вообще как хуй знает кто, кто-то такой страшный…
Так вот, говорил чел следующее: эти блядоты журналисты, платят хозяину и ходят там по этой тюрьме бухие и ляпают таблички «людоед» и прочую всякую ересь, а мусора на камеру выводят особиков, ну иногда пыжиков, иногда по восемь дублей за съёмку, потому, что тут угол не такой, оператор напился и всё такое прочее. А люди ещё больше страдают. Клоунады эти, говорит, всех там порядком заебали, и этих журналистов мечтают просто уебать.
А хозяин звездит и кормится. Вот и всё. Журикам рейтинг, этой бляди бабло. Шоу сделать из всего. Чтобы жир в телах смотрящих эти постановки, откладывался и не бунтовал. И чтобы голосовать ходили за оккупантов ещё счастливее и радостнее, чтоб благодать валила.
Типа вот какой добрый царь Вова Путин и сынъ Его Медвед и Его преосвященное Кормиличество Метроподлит Пидрилл. Ёбаные оккупанты. Ручка кончилась на них.

Крытники прислали мне ручку. Теперь буду гнать до утра свою пургу. Вот на этом же продоле при Сталине сидела хренова гора политических и насмерть заключённых сюда по приговору троек и четвёрок, по страшным приговорам тогдашнего страшного суда.

Если на Владимирскую тюрьму №2 повесить мемориальные таблички – то не будет виден красный кирпич, из которого тюрьма сляпана.

А теперь ещё я здесь. Смешно. И, правда, очень смешно. Я и Василий Сталин. (который сидел по-моему уже после смерти основного Сталина), или я и Даниил Андреев, который написал свою чудо-шизятину «Роза Мира» именно здесь, на первом корпусе в этих полуподвальных хатах.

Сидел здесь фельдмаршал Паулюс, который 6-ю армию под Сталинградом угробил, комендант Берлина Гельмут Вейдлинг, фельдмаршал, командующий группы армий «Центр» Фердинанд Шёрнер, начальник личной охраны Гитлера Ганс Раттенхубер. А уж известных «Наших» всех не перечислишь. Никакой ручки не хватит.

(А то тут заныли: Вова Путин и Сынъ Его не дают им свободы. Смешные люди человеки.
А ещё этот Гидроподлит, Педрилл. Тот тоже свободы не даёт.
Век… )

И, что интересно, интерьер хат с того времени изменился мало. Только газеты на стенах посвежее, да в некоторых хатах унитазы вместо «дальняка», а в остальном всё, как было при Сталине.
Когда я мог представить себе, что окажусь здесь?

Но сейчас, слава богу, не 37-й год, а я не политический, а вообще дурак, и если повезёт, то в следующем году буду на свободе. Дуракам, говорят, везёт. Правда не всегда, но уж если везёт – то это на всю жизнь.

Мне постоянно снится Настя. И кошка ко мне приходит ещё. Я открываю ей фрамугу и вместе с кошатиной в камеру врывается мороз, наполняя мир воздухом. Я через час прокуриваю этот воздух и выпускаю гулять кошку. Кошатина серая, глаза глупые и ест исключительно баланду. Давал ей консервы – не жрёт. Я смотрю ей в глаза, она в мои смотрит, вот и общаемся.

Я назвал её Баланда.

Когда я был маленький, я очень любил гладить кошек и бить бутылки. Иногда отправлялся в экспедиции по поиску кошек и бутылок. Всех кошек я знал лично, так же как и котов. И знал места вероятного появления пустых бутылок. Алконавты и люди меня ненавидели за то, что я бил бутылки. Первые не могли их в разбитом виде сдать и обменять на полные, вторые не любили битое стекло. Хоть я и старался разбивать эту тару в местах, где никто не ходит. В разрушенной котельной, например. Я там разворотил всё, что можно и нельзя, только чугунные печи не поддавались моему Сталинграду. В котельной мы любили играть в войну. На войне были мы и они. Мы – хорошие, они – плохие. Или наоборот. Иногда вместо Них выступали виртуальные враги. Виртуального врага мы представляли чётко, он был обязательно фашист. И если у кого из наших не было игрушечного оружия, то просто брали палку и стреляли из неё.
Очень у многих деревенских были самодельные деревянные пистолеты и автоматы. У нас с Кирюшей были и кошерные, с магазина, и деревянные, от Мишки.

Мишка, умная голова, сделал мне деревянную копию MP-38, он же MP-40, модернизированный, (Maschinenpistole), винтовка, нет, что я гоню, это MP-44 уже винтовка, а 38-40 – это пистолет пулемёт пока ещё. Короче, автомат, состоящий, кстати, на вооружении Вермахта с 39-го по 45-й год, и ошибочно прозванный в нашем народе Schmeisser. (Хотя сам Хуго Шмайссер не имел к этому автомату никакого отношения. Конструктор этого оружия Бертольд Гайпель). Ну хуй с ним, а половина деревни-то - бабки. И они очень возмущались, когда я рассекал по деревне с этим МР. Называли меня фашистом недобитым, ну а когда моя бабушка, бывшая три года в оккупации, увидела в руках «унука» это деревянное изделие, - чуть не свалилась в обморок. Назвала меня Гитлером, а Мишка на месяц в побег ушёл.

Кирюша лазил с уменьшенной копией нашего родного ППШ и поэтому вызывал у населения симпатию. Кирюша был СВОИ.

Я был немец. Мне даже прилепили кличку Немец, но продержалась она недолго.
В войне использовались и ручные гранаты всех видов и противопехотные мины. Центр Баттла находился в котельной, а зона боевых действий – на всём болоте. Мы бегали и воевали до ночи, пока не загонят или пока комары не сожрут окончательно. Возвращались победителями. Возвращались, чтобы утром снова пойти.
Кирюша прилепил мне погоняло Кот. За этих кошек. Я его называл Кирьян. Были так же: Слонёнок, Кабан, Страус, Жужа, Румын, Мотыль, и Лёша Говно, который ничуть не обижался на то, что он Говно, и даже через десять лет, когда его уводили в армию он был Говно и нормально на это позывное откликался.
Он и сейчас Говно. И у него есть дети уже. Двое, взрослые почти. Тоже Говно. И тоже не обижаются. Какая-то странная семейка. Жена у Говна – Маринка, забыл фамилию, короче все в неё были влюблены, а мы с Кирюшей на неё на чердаке дрочили.

05.02.2011.

Тюрьме скоро конец. Утром приходил Рогов, врач, местная легенда, ему уже за 70 и он до сих пор работает на этой грустной ниве дуропроизводства. Называл меня на Вы и говорил, что документы мои готовы и завтра-послезавтра он отправит меня в дурдом. А именно в 4-ю больницу, посёлок Содышка, Суздальского района Владимирской области. Очень извинялся, что здесь по сравнению с Кошкиным Домом, бытовые условия ужасные.
Я говорил, что нормальные условия, тюрьма как тюрьма, ничего страшного, а что стены со времён Берии некрашены – то в этом даже своя прелесть.

Потом выдернул меня опер. Молодой и толстомордый. Спрашивал, чем я на воле заниматься буду. Стандартная процедура перед освобождением. Потом бумажки, которые нужно подписать, что тут не били, не мочили и вообще, что рай на земле уже создан в отдельно взятой владимирской тюряге №2; плюс отеческие наставления, ты, типа, сынок, не попадай больше в нашу систему, ебать её в рот, живи, не хуеверть, люби свою Настю.
Я улыбался и кивал гривой и какая-то незаметная дрожь пробегала внутри. Освобождение.

Но до свободы мне ещё как до Китая раком, и сколько проторчу в дурдоме знает только Бог, да и то наверное не знает.
А пока я в кабинете этого опера смотрю на деревянную фиговину, размером в пол стола, миниатюру тюрьмы охренительных размеров, с пошлой зековской вязью «Владимирский централ».

Спал почти весь день. Просыпался только взять рыбу. Рыба вкусная. Пошла к моим запарикам, я сделал себе ужин на двух персон, заварил чай, отписал крытникам, чтобы прислали самогонки, мне ответили, что самогонки нет, но есть герыч, от герыча я отказался, хватило с меня блевать ещё на КД, потом ещё раз отписал насчёт трубы. Хотел позвонить маме.
Ответ пришёл, что нам на дурпродол трубы не гоняют, тысяча извинений, что здесь эти трубы дураки грызут и убивают, а они в тюрьме сам знаешь что и всё такое…
Зато следующим грузом загнали самогонки. Пол литровую бутылку из под минералки. С сопроводом, типа, мы тут подумали и вспомнили. Ты же говорил, что сегодня твой день рождения. Поздравляем. Даст бог, следующий будешь встречать на воле. Ну и всё в таком духе.

Самогон гонят тут все. Запах даже по тюрьме стоит, даже не запах, а духан.

И вот я в 12 ночи, под аккомпанемент херни местной радиостанции, вместе с кошкой, которую зовут Баланда, в 15й хате 1го корпуса 2й тюрьмы торжественно смотрю в окно, держа в руке пластмассовую кружку, мой фаныч, прошедший уже и этапы и Кошкины Дома, держу кружку, в которой плещется самогон от крытников, смотрю в кусок окна, между снегом и ночью, и поздравляю себя с днём рождения.
Поздравляю тебя, Илюша. Тебе сегодня 32.

06.02.2011.

Самогон очень хороший. Чистый. Я полгода не пил ничего спиртного, теперь я поплыл и перезагрузился. Теперь буду доделывать эту бутылку и ходить по камере. Я буду мечтать и думать. И мысли будут о музыке и, конечно, о Ней. Она же думает сейчас обо мне. Я это чувствую. А это значит, что я живой, что она жива и что скоро вся эта дрянь закончится. А пока ходи. Ходи, Кот.

День рожденья у меня, маленького, всегда выпадал на какие-нибудь вторники. Я просыпался утром и мама говорила, что я стал на год взрослее, и я бежал смотреться в зеркало, в котором отражался на год повзрослевший я. И становилось только грустно от этого. Подарки, которые дарили, немного скрашивали этот день, но быстро уничтожались, а я клял весь мир за то, что день рожденья у меня зимой, а не как у Кирюши, - летом.
Вечером я забирался на окно и смотрел в тёмное ничто, и дышал на стекло и ждал, всё чего-то ждал, когда кончится эта проклятая зима, которая хорошая, но когда я у бабушки. А этот день я всегда с родителями и они опять собачатся, вечно чего-то делят. И я поэтому смотрю в окно. Там будущее, которое счастливо, а пока я вечно что-то жду. Я закрыл дверь в комнате и не хочу с ними общаться, я не хочу здесь жить.

Когда я учился в школе, когда был совсем большой, - то ещё и там поздравляли всякие дебилы и учителя. Зачем меня поздравлять, оставьте меня с моим детством, отпустите меня к чёртовой матери, я не хочу здесь жить.

И ничего не изменилось. Я так же смотрю в окно, только я теперь пьяный и торчу в тюрьме и на хуй мне это всё нужно?
Бляха, если бы не Настя – вздёрнулся бы сейчас без вопросов. На хер мне эта жизнь?
Стой, тормози, кот, а ведь в жизни столько прекрасного!
- Особенно тюрьма эта.
- Да хуй с ней, с тюрьмой, это временно.
- А потом опять?
- Да нет, потом счастье.
- Вот эта вечная неприкаянность и бездомное одиночество?
- Да нет, всё будет хорошо.
- Почему? Почему, чтобы заполучить счастье нужно вот это всё?
- Да сам виноват.
- Да хуй знает, кто виноват. Судьба может?
- Да пошёл ты на хер, нет судьбы.
- А Бога?
- Бога тоже нет. Если бы он был – то он бы любил тебя.
- Это с какого перепоя?
- Ну, говорят, что он любит всех.
- Да пошёл он тоже на хуй.
- Тише ты. А вдруг есть и ты пиздюлей получишь за такие слова.
- Я уже получил. И сколько ещё получу.
- Ты успокойся, ведь живой.
- А на хера я живой?
- Ну, она у тебя есть.
- А точно есть?
- Да.
- Откуда ты знаешь, кот?
- Потому, что она тебя любит, а ты, сволочь, которая отмазывается на дурака, после гадостей, которые ты сделал для неё.
- Я не делал гадости для неё. Я..
- Пошёл ты на хуй, долбоёб. Бери вон коня, вешай на решку, не на решке тебя в шнифт спалят, хотя не спалят, иди вешайся, тебе не нужно жить. Тебе не нужно жить здесь, живи где-нибудь в Раях и Адах, если они есть, но вот хуйня в чём, может их и нету.
- Пошёл ты тоже на хуй, я буду жить. Я всё стерплю. Я её люблю очень и не стану убивать нас нас обоих.
- А вы есть, оба-то?
- Да есть, не еби мозги.
- Откуда знаешь?
- Чувствую.
- Ну если чувствуешь, тогда не еби себе мозги и живи. Хотя бы ради неё.
- Ты тоже не еби мозги.
- Ложись спать. Завтра может в дурдом поедешь.
- Охуительная перспектива.
- Другой нет. Пожелай ей спокойной ночи и ложись. Укройся, чтобы не замёрзнуть и кошку выпусти, она уже пол часа просится.
Спокойной ночи. День рожденья прошёл удачно. Мир прекрасен.
Всё будет хорошо. Покури и посмотри в потолок, там лампочка, а вместо плафона пачка «Примы», чтобы было потемнее. Мусора просят только, чтобы ты снимал эту хуету во время проверок. Непорядок, говорят.
Мусора просят. Где в Москве мусора просят? Смешно.

Или кировский конвой, например, ПРОСИТ…

Угораю от смеха. Владимирский централ, воспетый гопниками, после гениальной песни Круга, настолько лайтовая тюрьма, если сравнивать с Москвой, что становится смешно. И хорошо, что так всё вышло, хорошо, что едешь в дурдом, хорошо всё. Туши свою сигарету и спи. Спокойной ночи Насте пожелай и спи. Отдохни и не мучай сам себя. Успокойся, кот. Спи.
- Хорошо, ложусь спать. Уже докурил.
- Спокойной ночи?
- Спокойной ночи.

Не нужно себя жалеть. Ни в коем случае нельзя этого делать. Нужно стать сильнее. Ещё сильнее. Никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя себя жалеть.
А то сожрут. Да сам себя сожрёшь, полезешь в петли или побежишь на автомат, вскроешься или ещё какую хуйню придумаешь, - всё это от жалости к себе. Или понты начнёшь колотить, это тоже от жалости, это защита такая, это всё для чурят и долбоёбов, которые выёбываются на 10 лет, а получив год начинают ныть как последние пидорасы, хотя ни разу не видел ноющего пидораса, они почему-то совершенно спокойно относятся к своим срокам и к статусу. Хотя сидеть им гораздо тяжелее, нежели чем чурёнышу или так называемому «пацану», но они как раз и не ноют, почему? Странно. Может я мало их встречал? Да, наверное мало. Ничего, говорят, что в дурдоме их как выше крыши. Насмотрюсь, короче, ещё на всех. И на пидормотов и на блатоту, которая как раз и ноет, как ссаные дети.

Блатота придумала, что они т.н. блатные. (Блатные, т.е. имеющие блат у мусоров, считай сами как мусора) То есть они постоянно ноют и пиздят про зоны и мусоров, слушают парашный шансон и толку от них никакого вообще. Вреда тоже нет, если ты не лох, конечно, но если лох, - то начинают разводить на бабки или ещё на что. При этом, когда им говоришь, что отработать у того, с кем сидишь, что-то по 158-й – это крысятничество, за это и к пидорасам можно загреметь, или вообще на том свете приземлиться, а отработать по 159-й – это развод лоха, честь и доблесть каждого блатного хуеплёта, так вот, когда им говоришь, что это одно и то же, и кража и мошенничество по отношению к своему собрату – это скотство. Это одно и тоже. Это крыса. Только умная. Они зависают и находят отмазки вроде «ну нужно же на общак бабло…» или: «это ненормально, но …»
Короче, хуеплётство сплошное, понты и беспредел, с которым они так яростно воюют, рассуждая о «понятиях», полная залупа эта блатота. Дебилы. На уме только героин и животное начало, которое и «кончало». Короче, уроды.

А сколько в тюрьме действительно стоящих и правильных людей?
Единицы. Но эти единицы – личности. Личности, которые навсегда впиваются и в память и которых не встретишь на улице. Тюрьма как золотой прииск. Среди тонн говна – один грамм золота. Зато золота, а не пластмассовой позолоченной китайской подъёбки.

07.02.2011.

Сегодня не повезут. Узнал точно. Везут завтра. Уже заказали чумовоз и остаётся только спать и курить. Пью чай. 10 утра.
Пойду в баню сегодня, выстираю за одно майки, хотя холодно, могут не успеть до завтра высохнуть.
Баня здесь, по сравнению с Москвой, - просто супер. И мойся хоть целый час, козёл водит, даешь ему пачку сигарет и он всё устроит. Мусорам похуй.
И вода горячая и лейки человечачьи, грейся, стирайся, делай что хочешь, пой и радуйся, кури и пой.
Всем похуй.

08.02.2011.

В 11 забрали матрас и казёнку всю. Сижу на голых нарах. Пью чай, жду мусора, уже заказали. Курю и выпускаю кошку. Пора упаковывать тетрадку, режим он-лайн временно недоступен.

Прошло время. Пришло время. Я живой.

Спасибо всем, кто помог мне на этом пути. Я вам всё отдам. Всего себя. Я обещаю.

(Октябрь 2010 – февраль 2011. Бутырка, Кошкин Дом, Владимир.
(ОД-1/Т2) или тюрьма-2.)