Татьяна Чеботарёва

"Офис с видом на решетку …"

Вся страна знала о кончине Леонида Дантоновича, в морге лежало его тело, опознанное бывшей супругой Светланой Юрьевной, друзья, сотрудники и родственники готовились к похоронам и поминкам, об этом знаменательном событии знали все, кто только хотел и не хотел этого знать, все всё знали, ничего не знал об этом событии только один человек -- главный герой этого торжественного случая - сам Леонид Дантонович Бобров.
Казалось бы, а зачем ему, мертвому человеку, что-либо знать? Лежи себе да помалкивай. Так ведь нет. В это самое время он сидел в самолете, направляющемся непосредственно во Вьетнам. Он летел и дремал. Над ним висел монитор, на котором показывали видеофильм про животных, в частности, сейчас показывали милую возню бурых медвежат в глухом лесу.
Он летел и мечтал сначала только об одном. Добраться до пляжа и искупаться в теплых волнах Южно-Китайского моря.
Сначала для этого придется провести ночь в Град-Отеле в городе Хошимин, бывшем Сайгоне, а потом добраться на автобусе до того места, куда рвалась его беспокойная душа.

***
Леонид Дантонович спал в самолете, а молодой поэт Константин Рыбкин в это время ехал в метро. Напротив него сидела девушка с голубыми как небо глазами. Из-под беретика на ее лоб спускался золотистый локон. Рядом с ней сидели ее подружки, кто-то жевал жвачку, кто-то галдел, обсуждая вчерашнюю тусовку. Девушка с локоном молчала, задумчиво склонив голову.
«Вот она, моя мечта, а может быть моя судьба, а может быть муза», -воспылал Константин и вперился в нее глазами так, что даже проехал свою остановку.
Вдруг девушка подняла свои голубые как весеннее небо глаза на поэта, чуть приоткрыла свой прелестный ротик и выпустила из него огромный белый пузырь жвачки.
«Тьфу, опять не судьба», - огорченно подумал Константин и вышел из вагона.

***
Светлана Юрьевна напряженно что-то искала в своем огромном шкафу.
Марина Анатольевна с Панкратом закупали продукты на оптовом рынке для поминок.
Мать поэта смотрела новости по телевизору.
Сергей Сергеевич Волобуев спал, пребывая в домашнем покое и тепле. Бэлла Аркадьевна постепенно перебиралась от глаза к уху нового русского.

***
Боброва Леонида Дантсновича по желанию родственников предстояло кремировать. Прощание с телом покойного было назначено на определенный день и час. Опаздывать на церемонию было нельзя ни на минуту, поскольку на каждый ритуал отводилось буквально по несколько минут, затем гроб уплывал в подземелье, а провожающих быстренько выгоняли и запускали новых.

Ровно в одиннадцать тридцать по московскому времени возле тяжелых дверей торжественного зала собрались все, кто нашел в себе силы придти на прощание с телом погибшего.
Провожающие держались маленькими кучками, потому что многие не были даже знакомы между собой.
Собравшиеся мало чем отличались от других групп провожающих, потому что охранники пришли не в камуфляже и не военных парадных формах, а запросто, в штатском.
Марина Анатольевна была вся заплаканная с красными глазами и с темно-вишневым маникюром.
Тожественный зал был не один, здесь работала конвейерная система, и чтобы люди не ошибались, кому куда идти, возле дверей на специальных пюпитрах выставлялись портреты усопших.
Чтобы не происходило досадных ошибок, перед тем, как приглашать всю группу провожающих, строгие дамы в строгих черных костюмах заводили в зал сначала одного из ближайших родственников и показывали им гроб. Если родственник узнавал свого покойника, то тогда производили церемонию.
Все собрались к назначенному часу, только Светлана Юрьевна запаздывала. Народ потоптался, потоптался, да и решили, что не будут задерживать следующую группу, стоящую на ветру возле автобуса, и начнут без Светланы Юрьевны. Марина Анатольевна распорядилась за нее и церемония началась. Все зашли в зал и увидели закрытый гроб.
«Ну, это понятно, почему так», подумали все хором и никто ни у кого ничего не стал спрашивать.
Я стояла в уголке, чтобы не очень привлекать к себе внимание бывших сослуживцев. В зеленом пальто.
«Если он меня видит сейчас, то подумает, что я специально надела зеленое, чтобы ему понравиться».
Дама в черном тем временем включила траурную музыку и расставила пришедших вокруг гроба хороводом. Потом зашла за гроб, встала в позу и начала свою речь.
Закончив речь, она предложила высказаться всем желающим из присутствующих.
Кто-то что-то говорил, но невнятно и скомкано. Ораторов среди «наших» не оказалось.
Дама к таким ситуациям привыкла и не удивилась.
Она сказала: «Можете попрощаться с покойным. Подойдите к гробу и прикоснитесь к нему рукой».
И тут скрипнула тяжелая дверь и в зал вошла Светлана Юрьевна! Она была в красном манто и черных перчатках, а на голове у нее была невероятная эпатажная черная шляпа, увенчанная черными страусовыми перьями, среди которых выделялось одно белое. Она уверенно направилась к гробу, приподнялась на ступеньку, склонилась над ним на несколько секунд, уронила на гроб ровно одну слезу и вышла из зала походкой манекенщицы, громко цокая шпильками.
Как только она вышла из зала, народ начал перешептываться и переглядываться.
А я, сами понимаете, что я тогда подумала. «Ну и ну», - подумала я в тот момент, не столько удивляясь поведению бывшей жены, сколько своим представлениям накануне похорон. Я ведь сама так мечтала выглядеть и сама так вот ошеломляюще хотела войти и выйти отсюда, но не решилась, потому что шляпы не было и ничего интересного в шкафу не нашлось. Теперь вот стою серой мышью в уголочке и никто на меня не смотрит. Вернее зеленой мышью в старом зеленом пальто.
А церемония шла своим ходом и ничто не могло изменить запрограммированный ход похоронных событий, разве что взрыв атомной бомбы или столкновение Земли с кометой Галлея.

***
Леонид Дантонович чуть приоткрыл глаза и увидел небо и облака под собой в виде застывшего океана. Под лучами незаходящего солнца причудливые барашки облаков светились багровым сиянием, создавая фантастическую картину.
«Еще чуть-чуть, и Космос», - подумал он, сладко потягиваясь в своем кресле. Тут и миленькая стюардесса в белой блузочке, похожая на ангелочка, подъехала с едой и напитками. «Эх, благодать-то какая», -подумал он, протягивая затекшие ноги под переднее кресло. И приступил к трапезе несколько опережая своих друзей, которые в это самое время только пробирались, подолгу простаивая в пробках, в простом ритуальном автобусе к месту его поминок. Они только мечтали пропустить по маленькой за помин его души, а он уже выпил рюмочку коньячку за свое здоровье.
Он достал из кармана сотовый телефон, нажал на нем какую-то кнопочку и стал любоваться на его экран. На экране светилось чье-то лицо, но нам его очень трудно было разглядеть, потому что мы с вами находимся очень далеко от этого самолета. Единственное, что мы с вами могли понять, так это то, что это был не простой телефон, а с какими-то прибамбасами, типа цифрового фотоаппарата, встроенного в телефон.
Полюбовавшись, он выключил телефон и снова задремал. Проснулся он оттого, что услышал сквозь сон аплодисменты, которыми пассажиры приветствовали свое благополучное приземление. Он стал приходить в себя, постепенно осознавая, что он находится на земле, удаленной от его дома за многие тысячи километров. Здесь, в этих краях еще утро, так что он во время полета как бы не существовал во времени. Так что друзья и родственники, прощавшиеся с ним в этот момент были недалеки от истины, думая, что он в этот момент уже не существует. Времени не было, да и зачем оно было ему, блаженно отдохнувшему от проблем, от постоянного напряжения последних дней, от постоянно включенного мобильника. Он вытащил свою ручную кладь из верхнего багажного ящика и направился к выходу вместе с толпой пассажиров.
Он знал город, в который он прилетел и поэтому не трепетал при мысли о том, где можно поменять валюту, где остановиться, как себя вести с местным населением. Он не был туристом ни в одной стране мира.
Все эти проблемы он решал почти автоматически, поскольку это было частью его бывшей профессии.
Во Вьетнаме было жаркое утро, а в Москве - холодный вечер. Город Хошимин встретил Леонида Дантоновича безумной суетой. Вьетнамцы обоего пола приставали как мухи, стараясь что-нибудь ему продать - совали ему под нос открытки с видами города, сувенирчики, предлагали почистить ботинки, а у кого ничего не было в руках, предлагали ему свое голое тело для неземных наслаждений.
- Наин, ядрена вошь! - кричал на них наш покойник, продираясь сквозь толпу.
- Алле, алле зу зан!!! Вит, вит!
Но им что по-французски, что по древнеегипетски говори, что кол на голове теши - результат был один и тот же.
Леонид Дантонович и не настаивал на том, чтобы его кто-нибудь здесь понимал - у него был свой «план - кинжал», который ему надо было выполнить до зарезу.
Первое дело было - добраться до гостиницы, оставить вещи, и на рынок!
Зачем ему рынок? Он что, голодный, давно бананов не ел? В самолете его только что кормили, между прочим, и очень неплохо, с выпивкой и горячими блюдами.
Экзотики захотел? Да нет, не похоже. Хочет отравиться местной кухней рисовыми макаронами с подозрительно острым соусом? Хочет, чтобы его обокрали, заразили местными вирусами, бактериями и лямблиями?
Да, наверное он именно этого хочет, другого объяснения не придумать. Самоубийца, да и только.
Вот он идет на рынок под нашим бдительным наблюдением. Не упустить бы нам его, он ведь прыткий, того и гляди, в сторону сиганет и поминай как звали.
Вот он приближается к фруктовым рядам и начинает ходить по ним туда - сюда. Фруктов здесь были горы самых разнообразных, даже таких, названия которых никто из нормальных людей не знает, или не может выговорить.
Ходит с недовольным видом по рядам, что-то выискивает, не может найти, чертыхается, проклинает вьетнамцев за то, что «вечно у них не найдешь того, чего тебе надобно», но вот, кажется, нашел и идет с рынка, неся под мышкой какой-то круглый предмет, завернутый в газету.
А что это - никто не знает кроме него самого.
Мы с вами к сожалению не можем видеть сквозь бумагу. Вьетнамский шрифт мы с вами понимаем, можем даже прочитать крупные заголовки статей на газете, в которую завернут предмет, но это нам ничего не дает для разгадывания загадки. Вот он пришел в свою любимую гостиницу под названием «Гранд Отель» с белой башенкой на углу, напоминающей купол парижского «Сакре Кера», поднялся на второй этаж, открыл свой номер и положив круглый предмет на тумбочку, рухнул на мягкую кровать. Видимо, думал просто полежать, но тут же заснул, не дожидаясь вьетнамской ночи. Намаялся!
А уголок газеты вдруг слегка зашевелился... то ли от дуновения ветра, то ли...
Зашевелился и замер. А там завиднелось что-то ой-ой-ой, кажется желтенькое что-то... Все, больше не шевелится. Значит, это ветерок шалил, а не содержимое газеты. Но это уже хорошо, мы с вами могли бы и этого не увидеть. Значит, желтенькое. Хм-хм. А зачем ему оно, это желтенькое? Если это что-то съестное, почему он это не ест? Может это угощенье кому-нибудь? Может даму решил пригласить? Тогда где напитки и торт? Это все не круглое должно быть, а квадратное или цилиндрическое.
А у него шар. Продолговатый немного. И спит вдобавок. Фу ты, ну ты, неразрешимая загадка.
Ну его! Пускай себе спит, а мы с вами давайте посмотрим, как проходят его похороны в Москве.
Это очень интересное зрелище!!!!!!!!

***
Как и предполагала Бэлла Аркадьевна, все дело шло к танцам. Нет, не подумайте, что за упокой не выпивали. Выпивали! Еще как выпивали и закусывали. И даже не забыли традицию, и первую рюмку выпили не чокаясь, молча, напоминая друг другу об этом с необыкновенной заботой в голосе и первый кусочек селедки прожевали тихо и вдумчиво. Зато потом, с честью исполнивши обряд, раздухарились и начали шуметь, громко разговаривать, вскакивали со своих мест, бегали туда - сюда по коридору, курили, хохотали, причем даже как-то особенно оживленно, особенно празднично. Да уж, это вам не какой-нибудь рядовой Новый Год или Восьмое марта. Это бывает единственный раз в жизни каждого человека, праздник имени его, невидимо витающего над поминальным столом и роняющего невидимую слюну при виде блинов с икрой и хорошей фирменной водки, которую ему в реальной жизни не так уж часто доводилось отведывать. «Эх, селедочка», - думал витавший над столом, и невидимые его глаза наполнялись невидимыми миру слезами.

***
«Селедочка», - прошептал во сне Леонид Дантонович, пожевал губами и повернулся на другой бок. Она ему снилась с луком и подсолнечным маслом, посыпанная сверху мелко порубленным укропом, красиво выложенная в длинной хрустальной селедочнице. Для него это был обычный симптом - как только он пересекал границу, ему во сне начинали являться типичные русские блюда. Просто наваждение какое-то. Бэлла Аркадьевна понимала, что сегодняшний день - решающий, в том смысле, что именно сегодня она сможет выяснить, что все-таки произошло с Леонидом Антоновичем и когда именно. Она не знала, кому довериться со всеми своими наблюдениями. Ей так же было