Татьяна Чеботарёва

Сон в метро

Я просыпаюсь в вагоне метро от ощущения чего-то мокрого на колене. Томатная паста?! Или кетчуп - не знаю.
Ужас. Кругом люди. Они от меня как-то все отстранились, сидящие рядом отодвинулись. Что делать - не знаю. Как это оказалось у меня на коленке непонятно - двери открылись и виновники выскочили на остановке. Кто-то что-то случайно разбил - ну бывает. Я в карман, в сумку - платка нет, никаких влажных салфеток не употребляю. Тупо смотрю на колено и понимаю, что лучше выйти, чем сидеть так дальше.
Встала. Густое. На пол не падает. А вокруг люди. Рядом девочка - хипстер тоже выходить на следующей остановке собралась. В бандане, с планшеткой перед лицом, вай - фаю улыбается, а он ей в наушники что-то нашептывает.
Прошу прощения, но не знаю, как будет хипстер в женском роде - хипстерша, хипстерица, хипстерюга - нет, не хватает у меня ума на словотворчество.
Да и не мое это дело - творчеством заниматься. Я- поколение "доживания", мое дело доживать, а не творить.
И вдруг я чувствую - в кармане куртки что-то появилось. Рука ощутила что-то тепленькое. Выдернула руку из кармана. Заглядываю, отогнув край кармана - а там сарделька лежит. Поверх ключей, мелочи и каких-то чеков. Хипстерша подбросила, больше некому. Она кстати что-то жевала.
Добрая, хорошая девочка захотела облагодетельствовать уставшего от жизни человека.
В московском метро, кстати, уже давно нет урн. Их убрали окончательно и бесповоротно в связи с терактами.
Есть только медпункт. Но что я скажу медработникам в данном случае?
Что это не кетчуп, а кровь?
Уже навернулись слезы.
Поднимаюсь по эскалатору. Выхожу на улицу. Иду и думаю.
А что я собственно оплакиваю? И как мне не стыдно грустить. Обидеть меня никто не хотел. Кетчуп - случайность, сарделька - акт благотворительности.
Если бы я на машине времени перенеслась с этими обстоятельствами в блокадный Ленинград....
Ну вот ну что, что я плачу?
Это ведь по существу слезы гордыни. А гордыня - грех. Негордый, праведный человек на моем месте не стал бы так нервно реагировать, догнал бы хипстершу и поблагодарил бы ее. Спросил бы ее имя, чтобы свечку за ее здравие поставить.
А я злюсь, обижаюсь, грешу значит.
"Сядь на скамейку, говорю я себе - успокойся, подумай.
Положи ногу на ногу, та которая с кетчупом пусть сверху будет, Вынь сардельку из кармана, отлепи от нее монетки и подумай о своем поведении.
А не пора ли тебе грехи свои замаливать?
Пора.
Вот пойди в церковь и расскажи все это батюшке. И послушай, какой он тебе совет на это даст. Как с гордыней бороться."
Но. Головного платка нет, на ногах брюки. Никак нельзя прямо сейчас в церковь являться.
Пока я все это обдумывала, глотку мою душили слезы.
И вдруг подошел мой спаситель.
Он посмотрел мне в глаза и вильнул хвостом.
Он слизнул с моего колена эту мерзость и с величайшим почтением принял от меня, осторожно взяв в зубы, сардельку.
Глаза его были полны благодарности и сочувствия.