Дима Ухин

- Игорeк, только не бей меня, не бей!
- Да не собираюсь я тебя бить, ты что? Я тебе говорю: здесь больше не курить!
- Не буду... Не буду...
- Куда пошeл?
- Кружку - отнести.
- Ты что, Женя, не понимаешь, что в таком виде!.. Ну, куда ты идешь. Ты же засветишься!
- Меня застучат? Кто?
- Здесь не стучат, здесь записывают. Вот увидишь, завтра же будешь иметь беседу с зав. отделением.
- Ой, напугал...
- Что ты ему объясняешь, - вмешиваюсь я, - он же сейчас ничего не понимает. Игорь, ты просто не знаешь, что такое делирий.
- Я с детства ненавижу пьяных, я жил в коммуналке, где все соседи были алкоголиками. Чего я там насмотрелся!.. Хватит до конца жизни, - отвечает Игорек - артистичный белокурый юноша с балетной выправкой.
Женя, мужчина средних лет, с коротко остриженной круглой головой, глазами хищника и жертвы одновременно, покачиваясь, выходит в коридор. В одной руке он держит кружку, в другой - сигарету.
- Мудак, - бросает ему вслед Игорек.
- Что ты сказал? - оборачивается в дверях Женя, - А... Ладно..
- Что-то горит! - Игорек подбегает к постели Жени. - Так и думал - матрац тлеет. Что завтра будет!
- Да ничего особенного не будет, - отвечаю я равнодушно. Мне страшно надоел этот нескончаемый вечер, я хочу спать, и гори все синим пламенем.
Игорек хватает свою кружку и бежит заливать "пожар".
- Что у тебя в бокале? - спрашиваю я.
- Кофе.
- С молоком?
- Нет, с лимоном.
- А, ну, давай, тогда заливай, можешь взять еще мою минералку.
Действительно, разит паленым нестерпимо.
И всё это происходит у меня дома - какое безобразие!
Почему "дома"? Потому что ощущение дома, забытое мною за последние десять лет, наконец-то ко мне вернулось - здесь, в лечебнице для душевнобольных. У меня есть: своя постель, своя тумбочка с тремя ящиками, свой, обитый дерматином стул. Кровать стоит возле окна, из которого открывается чудный вид: нескончаемый белый забор, за ним узкая дорога, по ней громыхают, разбрызгивая грязно-бурую мартовскую жижу грузовики, через дорогу - серо-зелёные покосившиеся изгороди, кое-где подбитые ржавыми кусками листового железа, неизвестно с каких пор появившиеся здесь огороды, а далее до горизонта - промзона: "Химволокно", "Пив-завод", "Рыбокомбинат" и т. д. Особенно красивы пять величественных заводских труб в час заката, когда нежное мартовское солнце подсвечивает дым, придавая ему золотисто-кремовый оттенок. Да, что вы, мне и не передать всех ньюансов, лучше приезжайте и посмотрите на это своими глазами, я устрою вам экскурсию, покажу редкой красоты помойки, и красно-кирпичную трубу котельной. Вчера, к примеру, на помойке пылали какие-то коробки, и казалось, что эти столпы пламени - отражения золотистого солнца или упавшие с неба на землю капли напалма - огненные слезы ангелов. И как это так? В моем доме вдруг происходят какие-то эксцессы, и я вынужден в этом участвовать!
Пока я размышляю о неустойчивом равновесии моего домика, о вторжении ненужного, инородного, Игорек бесконечно долго и громко говорит, причитает, жестикулирует, бьет себя по ляжкам, и любая его фраза либо начинается либо заканчивается местоимением "я". Однако мне не понятно, как такие мелочи, как чье-то опьянение, тлеющий матрац, курение в палате, - могут вызвать столь бурную эмоциональную реакцию. Что поделать: мои соседи! В качестве компенсации я получаю спокойствие, возможность не отвечать на чьи-то вопросы, захотеть или не захотеть с кем-то разговаривать...
Возвращается Женя, не знаю почему, он мне нравится. Он обладает дает мягким, вкрадивым голосом, у него небольшие ловкие руки. Мое отношение к нему скорее можно определить как странную привязанность. Я вижу, что скрывается за его ироничными фразами. В нем есть сила, сила человека "оттуда", которого не переломало и не озлобило заключение. Женя относится ко мне с явной симпатией и, произнося "Игорек, не бей", он смотрит на меня и улыбается мне своими хитрыми и печальными глазами. Эта его фраза звучит как просьба ко мне, остановить упреки и поучения Игорька, которые, впрочем, мешают ему не более, чем комариный писк.
Однажды утром я вошел в палату и не обнаружил своих тапочек, точнее обнаружил их под Жениной кроватью. Женя высунул голову из-под одеяла, и сонный еще, заплетающимся языком произнёс:
"Извини, мне пришлось воспользоваться твоими тапочками, только я оторвал от них золотистые наклеечки, уж больно они мне понравились". Мне оставалось только улыбнуться.
Женя - вор, он сам мне в этом признался, а еще сказал, что любит свою десятилетнюю дочку, потому что она - человек и ходит в церковь.
Интересный он. Запойный...
И вообще, мои собратья по несчастью - неисчерпаемый источник вдохновения. Вот на днях один старичок, исковерканный комсомольскими стройками, согбенный и трясущийся, за вечерним просмотром "новостей с орбиты" заметил: ""Мир" устарел, пора его заканчивать". Может быть он и прав. Однако я имею склонность к обобщениям: "Mиp устарел, пора его..."