Яна Юзвак

ВРАНЕЖ
или ДВА ИМЕНИ СЕРДЦА

* * *

все мы девочки и мальчики
всем нам сорок тысяч лет
улетевшие воланчики
холмогоры сигарет

революция заманчива
эволюция полна
смотрит девочка на мальчика
произносит имена

* * *

                              моя ворона ходит туда-сюда
туда и сюда ходит моя ворона

Человек! Который внутри меня! Где ты,
когда рушатся города? —
заспанный, неодетый

этим мартом такая лежит зима —
по живым рыдать, радоваться циклонам,
но она маячит даже в словах письма

                               моя ворона ходит туда-сюда
туда и сюда ходит моя ворона

восковой солдатик, тающий пилигрим
с узелочком слов — дырочки да заплаты
и бежит ворона курицею — к своим
и летит ворона — холодно, воровато

человек, рождающий города,
человек, рождающийся из лона,
не ходи с вороной туда-сюда,
человеком станешь, моя ворона

* * *

мальчик с железным танком
мальчик в железном танке
сморщенные младенцы
юные старики

чёрно-белые данники
пересветы-подранки
тук-тук-тук моё сердце
с жизнью вперегонки

* * *

свет норы в конце дыры тундры в рыло топоры
вереницы лиц столицы каракатицы зеницы
я люблю луны налив
ве?тра рваные верёвки
провода? воды на льду
центробежную живую
силу смысла масляную
коридор в конце игры
целовательные жанры

…и взлетают топоры
…и садятся дирижабли

* * *

чересчур тревожная эпоха
мальчики обучены ушу
я предпочитаю в стиле — бохо
но при этом кэжуал ношу

кобра городская идиотка
заползаю в метрополитен
городу идёт буддизм и водка
а не этот глянцевый шатен

и по переходу сквозняками
носятся — животная броня —
люди, запечатанные в камне
люди, не влюблённые в меня

* * *

Уговаривая себя жить, ты:

открываешь окна,
пьёшь воду,
отмечаешь, сколько в метро народу,
любишь первого встречного,
за то, что урод, —
потому что меченному
везёт

закрываешь окно
открываешь рот
понимаешь, бедный,
что сам урод

ПЕСЕНКА НА ЛИК ЛЯЩА ВАЛЕРЫ

Когда бы мне родиться из твоей головы?
Из рыбьей головы выбраться мне наружу!
Без помощи водки или травы
руки отделить от плавников, чешую — от кожи.

Куда бы мне выбраться из хвоста?
Научиться ходить или того хуже —
убегать от дьявола, сосчитав до ста,
ко всем чертям бежать от себя, похожей

на воду, фосфор и динамит,
крючки, раздирающие потроха.
Рыбак подсекает и говорит:
— Сначала ты рыба, потом — уха.

Но если успеть извернуться так,
чтоб мимо крючок и поглубже в ил,
тебя назовут человек-чудак,
он рыбой с божественным говорил.

И кто бы вырвался из него,
с глазами круглыми, как земля?
Вперёд не пятками — головой,
не от отчаянья — счастья для.

Дыми под вечер и пей с утра.
Какая разница — где и как?
Живородящий плывёт катран —
сначала рыба, потом рыбак.

* * *

Хикимори, одиночки и отшельники,
городские сумасшедшие и клоуны,
я катаюсь переулками на велике:
и куда ни плюнь — просветлённые!

Всюду небо и нирвана с кундалинчиком,
в магазине «Путь к себе» проверим ауру,
вдруг она у нас прыщаво-неприличная,
а на вкус и цвет скипидарная.

Одержимые духовными бореньями,
не смыкаем наши очи ночкой тёмною.
Я хочу тебя, поскольку все мы временно —
затемнённые с просветлёнными.

* * *

моя любовь Москва—Мытищи
апрельский снегопенопласт
здесь землеокие блядищи —
единственный рабочий класс

платформа в летоожиданьи
вагончик — пиво, сухари
и мы с тобой докоротаем
первопрестольнодикари

* * *

у меня есть ты
у меня есть он
у меня есть вырванный из времён
       как подвальный крыс
       как постельный клоп
       по дощечке — брысь
       по макушке — топ

как овечий глаз
виноградный жмых
не они от нас
и не мы от них
       береги меня
       позади себя
       у моих врагов
       кожа грубая

а у их детей
даже нету тел

а у женщин их
нету саженцев
прорастать весной
над тобой и мной

только кажется
горизонт кривой

у меня орда
у тебя труды
коридоры льда
нас веду в сады

* * *

…и много-много другого
для Бога
для пирога
для друга или врага
глубокого голубого
дикого неживого
то?ченного червоточиной
взятого за плечо
начатого и конченного
чего же тебе ещё?..

* * *

душно душно велико?
великодуше?вненько
человечек городской
хочет стать волшебником
доставать до облаков
звёздами жонглировать
и волшебным языком
жизнь протоколировать

но не знает городей
древнего обычая:
облакам не до людей —
грустных и обидчивых,
звёзды тоже далеко —
светозары космоса
человечек городской,
что на холод косишься?

если б выйти подудеть
в поле пшёнки рыжее
да на страшном на суде
стать душой бесстыжею
перед светом небеси
перед звёздной кладкою
и за эти чудеси
быть прощённо-гладкою
и волшебствовать сполна
до скончанья духови, —
с глаз белёсопелена
облетела б мухами

только в городе зима
светом не надышишься
от тырнетного дерьма
загудела мышица
кисли мысли глубоко
винтики лопастые
Человече, будь влеком
ты реальностранствием

* * *

А.Р.

Настенька, моя Россия
не рифмуется ни с чем —
до чего же здесь красивы
стрекоза и богомол!
Сколько совести и силы
в пограничности вещей:
нас когда-то укусили
змеи в ситцевый подол.

Я люблю, конечно, Север,
сердолик и Патти Смит,
но роскошество Рассеи
только — Крымское затмит.

У моей России — сиськи,
первозданные поля,
васильки и василиски,
перламутровая соль…
Но от праха до ириски,
нам прощение суля,
под ногами ходит пристань —
Караимская земля.

* * *

стрижей чернеющая ясность
черешен дикий холодок
посмотришь — в каждом жесте частность
увидишь — в общем-то, итог

кричи на тучи штормовые
грози предчувствием луне
слова, пробитые навылет
слова, избитые во мне

* * *

Проснёшься ближе к вечеру
инжиром перезрелым —
мы все вочеловечены,
пока не озверели.

У нас лопатки — крылышки,
рогатые кудряшки.
Покуда мир не вымышлен,
мы рождены в рубашке,

в сапожках-вездеходиках
и в шапке-невидимке,
цепные недокотики —
учёные скотинки…

…Проснёшься ближе к вечеру
посыпанный печалью —
мы все очеловечены,
пока не одичали.

ЛУННАЯ КОЛЫБЕЛЬ

такую луну показывают только в мультиках
выливай на небо каменные желтки
я видела их от Уганды и до Удмуртии
миллионы лун — похожих, но не таких

посмотри-ка, Мой Бог, на небе Твоём ни облачка
на земле Твоей всё множится и растёт
моя детка спит, кулачком прижав подбородочек
и луна окно подсолнухами метёт

* * *

Птицы не летают ночью,
не летают под дождём,
до чего же мир заточен
на камлание вдвоём.

Клюй зерно, теряя перья,
отправляйся на юга,
между зеркалом и дверью —
разнотравные луга.

И запомни между прочим,
завивая дом гнездом, —
птицы не летают ночью,
не летают под дождём.

* * *

невыносимо думать постоянно
не надо вешать! — мир не справедлив
не потому, что я не верю в Слово,
в его солнцеподобные изъяны
и мыслеверфи сказочный улов,
зеркалящий приливы и отливы
болванок электронной чешуёй

* * *

пыталась с этим а не с тем
для разговора нету тем
и от бетонных этих стен
шиза и слёзы

от Елисейских от Полей
до Енисейских кругалей
смотри-смотри не околей
меняя позы

* * *

Бежать, бежать неистово
пожарами дорог:
сюда — кленоволистая,
туда — чертополох,

и эта — не конечная
и та — не переход…
Прости за не отмеченный
на карте разворот,

за прозу сумасбродную,
за мягкий переплёт,
что в Господе, как в городе,
а не наоборот.

Пусти меня за тридевять
незыблемых земель!
Дорожное покрытие —
свободы параллель.

* * *

это твои страхи тебя трясут
это твоё сердце тебя стучит
никому не хочется навесу
потому карабкайся и молчи

клювоносый чиркает облака
ветроногий прячется под кровать
как тебя разделали по кускам!
как теперь без схемы тебя собрать?

убегай с насиженных пустырей
покидай доверчиво и смешно
будет сердце биться твоё быстрей
отмеряя шорохи тишиной

* * *

повторить ошибки матери
не понять заслуг отца
как во мне отряд карательный
ранил брата-близнеца —
у него рубаха бязева
в серу крапинку пальто
я в нём к дереву привязана
и убита только что

КЛАССИЧЕСКИЙ ЭТЮД НА ЗАДАННУЮ ТЕМУ

Представь, что ничего не изменилось:
по-прежнему наружу шиты швы,
как распашонка — сны и Божья милость,
так мало нужно, чтобы быть живым,

так много можно, чтобы быть счастливым,
не ощущая в радости вины,
и даже слёзы, крупные, как сливы,
проникновенной радости полны.

Просторен дом, просты слова и пища,
таланты не сокрыты под землёй,
никто не топчет сердце сапожищем,
и горизонтом мир не разделён.

Останется тогда такая малость:
представить — будто ножичком по шву, —
что это никогда и не менялось,
а было в самом деле наяву.

* * *

Амбиций нет и не было,
не надо ничего —
за этой старой мебелью
лопочет домовой:

хранит воспоминания,
крадёт мои мечты.
И вот уже не надо мне
небесной суеты,

где ангелы в оборочках,
архангелы в цвету, —
держись за эти поручни,
вздыхая на лету

о радости нечаянной…
Но рядом никого —
скрипит-скрипит ночами
зубами домовой.

* * *

Соловьиный бог, улетай домой.
На каком верху ты меня поёшь?
Может, проще будет мне петь самой?
Потому что всякое слово — ложь.

И в какие земли бы ни летал,
и какому небу бы ни служил,
будут птичьим клювом твои уста,
куда Бог всю правду Свою вложил.

* * *

…со мною всё в порядке
осенне-обострённо
мужички-цыплятки
барышни-матрёны

это что-то личное
время через щёлку
дедушки-былиночки
бабушки-бочонки

как летала около
рядышком летала
се?рденько заёкало —
душеньку признало!

* * *

раскачай этот камень, сестра, раскачай этот камень
мне сегодня не нужно ни слов, ни сухого вина
на конвертах моих не меняется адрес веками
я была адресатам зачем-то от века верна

забери эту тяжесть с меня, запусти её к чёрту,
коли нету спасения в ангелах и городах
жми на тормоз и газ — всё равно загорается жёлтый
нам от скорости двести не будет в пустыне вреда

коротай моё время, сестра, затянись сигаретой
было лето да сплыло и вытекло через края,
спета песенка старая, брошена в воду монета —
завтра в зеркале тающем буду наверно не я

* * *

…Я уже была невестой,
недоматерью, вдовой,
экскурсантом под арестом,
арестантом под травой,
паучихой на насесте,
водомеркой на песке,
жестом и его подтекстом,
всем и более никем,

полумёртвой людоедкой,
перезрелой вольницей,
тютелькой или креветкой,
подкарнизной горлицей.

Нет ни бисера, ни крошек,
горизонт необозрим —
не была я, мой хороший,
даже именем своим!

Весна—осень 2013 г.