Имя ее давно известно миллионам любителей искусства в России и за рубежом. Кто она — Надя Рушева? Почему ее наследие хранят Пушкинский дом Академии наук, национальный Фонд культуры, известные музеи? Не ищите ответы на эти вопросы в энциклопедиях и словарях. Спустя три десятилетия после смерти Рушевой о ней так ничего и не прочесть даже в «Энциклопедическом словаре юного художника». Хотя в томах «Краткой литературной энциклопедии» ее рисунки опубликованы на иллюстративных вкладках к статьям о Льве Толстом и Михаиле Булгакове, рядом с работами самых именитых мастеров книжной графики.

Все дети рисуют в известном возрасте талантливо. Но лишь единицы берут из детства во взрослую жизнь дар фантазии и игру воображения, дополняют их мастерством и, уже преодолев рубеж юности, вершат самостоятельный полет в неизведанных пространствах творчества.

«Я не знаю другого подобного примера в истории изобразительных искусств, — писал о Наде Рушевой доктор искусствоведения А. Сидоров. — Среди поэтов, музыкантов редко, но были необычайно ранние творческие взрывы, — у художников же — никогда. Вся юность у них уходит на штудию и освоение мастерства».

...Школьная перьевая авторучка, фломастер, цветные мелки пастели, тушь. Вот и все орудия труда. Ими Надя запечатлела целые миры. Только представить себе, что ребенок, которому самой природой определена непоседливость, движение, игра, вдруг сосредоточенно и терпеливо погружается в рисование «с головой»! Или это было уже потребностью, удовлетворением все возрастающей страсти творить?

Рисовать Надя начала еще с дошкольных лет. Родители читали ей сказки, истории об античных героях и их подвигах. А девочка тут же придумывала картинки к услышанному. Год за годом собрание Надиных работ увеличивалось. Число папок, в которых они хранились, перевалило за сотню. Двухкомнатная «хрущоба» семьи Рушевых оказалась хранилищем свыше десяти тысяч рисунков. И все же потрясающая продуктивность — лишь одна сторона загадки Нади Рушевой.

«Я живу жизнью тех, кого рисую», — как-то обронила Надя. Быть может, в этом признании и есть самое ценное для понимания художнического гения Рушевой? С отважностью первопроходца и детской непосредственностью входила она в золотоносные пласты мировой культуры. Волшебная палочка воображения помогала ей быть то Медеей, то Жанной д’Арк. Надя видела себя Наташей Ростовой и Анной Карениной, Натальей Гончаровой и булгаковской Маргаритой... Превращений этих было много больше, чем рисунков в ее творческом наследии. И в том, что феномен Рушевой состоялся, едва ли не решающую роль сыграла особая, творческая обстановка в семье начинающей художницы.

Надя была единственной дочерью Николая Константиновича Рушева и Натальи Дойдаловны Ажикмаа. Она родилась в Улан-Баторе в 1952 году, где московский театральный художник и тувинская балерина находились в творческой командировке. Вскоре семья Рушевых вернулась в Москву. Родители Нади — люди искусства — не могли не заметить художественной одаренности дочери.

К счастью, они удержались от понятного соблазна научить девочку рисовать «правильно», позволили Надиному таланту развиваться естественным образом. В этом решении их укрепили педагоги Н.К. Рушева, а затем и ставший добрым наставником художницы знаменитый скульптор-анималист Василий Алексеевич Ватагин.

Он высказался веско: «Не будем мешать ее саморазвитию, оно и так бурлит. Не надо ее учить — ее надо лишь воспитывать». По совету мастера Надя продолжала заниматься в обычной школе, а по субботам посещала изостудию Московского дворца пионеров и школьников.

Участие в выставках студийцев привлекло к ее рисункам внимание. Журналисты самой массовой тогда «Пионерской правды» предложили Наде проиллюстрировать сказочную научно-фантастическую повесть польского писателя Тадеуша Ункевича «Эльмис профессора Рембовского». Из пятнадцати ее рисунков было отобрано девять. Они и появились в четырех декабрьских номерах газеты за 1963 год.

Там же были напечатаны и еще шесть оригинальных эскизов костюмов для школьного новогоднего карнавала. Одним из первых на этот Надин дебют откликнулся академик Ватагин: «Поздравляю милую Наденьку с первой удачной публикацией рисунков в печати в 11 лет! Великий рисовальщик Франции — Гюстав Доре начал печататься с 12 лет».

Известность пришла к Рушевой в двенадцать лет, в следующем, 1964 году, когда ее рисунками заинтересовались писатели Лев Кассиль и Борис Полевой, а в «Клубе искусств» МГУ и в редакции журнала «Юность» состоялись первые персональные выставки школьницы. Что же было на этих вернисажах? Тематика показанных рисунков говорит о многообразии интересов, стремительно расширяющемся кругозоре юной художницы. Кажется, Надя хочет объять необъятное. На выставках того года она представила листы серий «Русский балет», «Мир животных», «Космос и наука», «Сказки и фантазии», «Моды вчера и сегодня», «Эллины и рабы», «Мир детей», «Силы и грация»... На этих и на последующих двенадцати персональных выставках Рушевой ни одна из работ не повторялась.

Восторженные отзывы посетителей ее вернисажей, киносъемки, статьи в газетах и журналах — будто и не замечались Надей. Это подметил и точно описал Лев Кассиль, которого познакомили с «худенькой, чернобровой девочкой, молчаливо и как-то отчужденно, безразлично слушавшей все, о чем восторженно толковали писатели, журналисты, художники».

Соседи Рушевых по многоквартирной пятиэтажке рассказывали, что только после внезапного ухода Нади им стало известно, как много она рисовала, что оставила людям. Припомнили, как еще малышкой на берегу окрестных Царицынских прудов Надя сосредоточенно чертила что-то прутиком на песке, пока другие дети лепили куличики. Спустя годы она рисует на лицейском снегу в Царском Селе пушкинский абрис, лихого гусара, девичий профиль. Случайным прутиком. И эти хрупкие импровизации запечатлят на пленку кинодокументалисты, как свидетельство окружающему миру — не рисовать Надя не могла!..

Рушева была обычной ученицей окраинной московской школы. Пока не брала в руки ручку или фломастер. Тогда происходило чудо — под пером художницы в считанные секунды возникал законченный совершенный рисунок. Иногда на простой промокашке умещалось несколько десятков лиц...

Одноклассники не воспринимали Рушеву как художницу. Учителя тоже не делали ей каких-либо поблажек. Девочке приходилось особенно в старших классах корпеть над многочисленными домашними заданиями. В первую очередь по точным наукам. Физика, химия давались ей нелегко.

Зато в свободное время можно было кататься на лыжах, плавать, читать, слушать любимую музыку от Рахманинова до песен Таривердиева и Высоцкого, танцевать под ритмы «Битлз», ухаживать за морской свинкой и кактусами... И рисовать: что угодно и сколько угодно.

1967 год принес Наде событие, которое разделило для нее многое на «до» и «после». После восьмого класса она стала делегатом III Всесоюзного пионерского слета в Артеке. Там она обрела друзей, с которыми переписывалась, мнением которых дорожила. Потом в письмах к Алику из Баку и к Ольге из Павлодара, ставшей ее самой задушевной подругой, Надя не раз вспомнит золотое время в Крыму, заметит, что чем тяжелее приходится, «тем сильнее сияют дни Артека».

Многие часы проводила Надя за книгами и альбомами по истории культуры, в музеях и картинных галереях. Особенно любила художников Возрождения — Сандро Боттичелли, Леонардо да Винчи, Микеланджело.

У великих предшественников она училась умению извлекать и запечатлевать красоту. И когда обнаружилось, что ее одноклассники равнодушны к искусству, она брала на себя обязанность полпреда прекрасного: проводила беседы, выпускала едкую стенгазету, делала рисунки для школьных вечеров, «вытаскивала» учеников в Музей изобразительных искусств. Приобщала сверстников к классике как могла.

Зачем ей нужно было еще и это — общественная работа, внеклассная нагрузка, морока с ребятами, лишенными широких интересов? Самой Наде каждая возможность такого просветительства не казалась обременительной. Она искренне удивлялась чудакам-одноклассникам, которые живут в Москве и не пользуются ее художественными богатствами. Чтобы расшевелить инертных, помочь им почувствовать высокое предназначение человека, она, в сущности, и трудилась в искусстве не покладая рук. Афористически выразив свое отношение к ленивым и равнодушным душой: «Если хочешь, чтобы они немного потлели, гори до тла сам... Это страшно трудно, но нужно. Нельзя только для себя».

Последний год жизни Рушевой совпал не только с выпускным школьным. Ее «Пушкиниана» пополнилась замечательными композициями. Античная серия завершилась графическим шедевром на тему мифа об Аполлоне и Дафне.

Кажется невероятным, что шестнадцатилетней художнице удалось стать первым иллюстратором знаменитого романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Но именно Надя Рушева создала «для себя» более ста виртуозных по мастерству иллюстраций. Они по сей день поражают всякого, кто открывает через ее рисунок облик Ивана Бездомного, Фриды, Иешуа и Понтия Пилата.

Те, кто побывал в доме Рушевых в начале 70-х, навсегда запомнили домашние вернисажи, которые устраивал Николай Константинович в память о дочери. После разговоров о выставках, новостях культуры, публикациях и традиционного чаепития он извлекал из шкафа какую-нибудь папку с рисунками. Диван у стены превращался в подобие стенда. Один лист, другой, пятый... Кто-нибудь из присутствующих просил сделать паузу, чтобы рассмотреть тот или иной рисунок — ими хотелось любоваться! Такова магия ее графических миниатюр...

«То, что это создала девочка гениальная, становится ясным с первого рисунка. Они не требуют доказательств своей первозданности», — написал Ираклий Андронников на одном из листов Надиной «Пушкинианы».

Но, может быть, проникновенней других природу, глубинную сущность творчества Нади Рушевой мог бы определить... древний философ Плотин: красота заключена не столько в симметрии, сколько в освещающем ее сиянии. Не для сознания ли того, что есть красота, и явлено человечеству искусство гениев?

В середине ХХ столетия в мир пришла художница, равной которой не было в искусстве. К концу века становится очевидно, какое безмерное богатство оставила она людям. Как нерачительны мы с этим наследием, как не умеем распорядиться им. И слабым утешением остается факт «космического признания» необыкновенного дара Нади Рушевой. В середине 70-х годов космонавт Георгий Гречко взял с собой на околоземную орбиту рисунок Нади и во время телесеанса с Землей показал его миру. Рушева стала первым художником, чей вернисаж состоялся в масштабах планеты.

Еще несколько лет спустя одна из малых планет Солнечной системы получила имя Нади Рушевой. Но, может быть, самым удивительным оказалось открытие энергетики ее рисунков. Парапсихологи и экстрасенсы обратили внимание на то, что среди работ художницы есть листы, излучающие энергию.

Концентрация ли это духа, квинтэссенция эмоций, чувств? Или волшебство красоты? Как бы то ни было, эта девочка своими легкими, парящими линиями словно зовет нас в полет к красоте и совершенству. К неведомой планете, имя которой — Надежда. И пусть в полет к бесконечной тайне ее дара отправляются новые и новые души, взыскующие прекрасное. Их ждут открытия и откровения гениальной художницы, ставшей «самой великой из молодых и самой молодой из великих».