Владимир Кумановский

Поездка в Китай. Дилогия

1. Морфология одного застолья

Поездка в Китай произошла так скоропалительно, что я не успел привыкнуть к мысли о ней, как уже сидел, невыспавшийся, в офисе туристической компании и заполнял какие-то анкеты. Прищуриваясь, отдаляя от себя лист бумаги, чтобы лучше видеть.
А произошло так, что в 5-й дом (наш полевой стационар) приехал некто Хромов из Красноярска. Когда я пришел, они с Плаховым уже были пьяны. На столе стояли бутылки: виски, коньяк. Закуска. Хромов, плотный, с животом, говорил четко, громко, буравил собеседника насквозь своими серыми глазами. Харизма, - подумал я. Саня же как-то оплыл, хотя выкрикивал свои фразы громко, но глаза его смотрели сквозь предметы и были мутны.
Застолье было в разгаре, даже клонилось уже к закату. Начались полубессмысленные речи с надрывом, не совсем понятно о чем. Саня пьянел, Хромов только входил в раж, его речь становилась все резче и четче, глаза буравили собеседника с удвоенной силой. Женщины – Валя и Тамара – особенно не пили, пили только Саня и Хромов. И конца и края этому пока не было видно. Рассказы становились все более обрывочными, кто и где и как выпил, перебивали друг друга, дерево диалога стало густо ветвиться, перемежаться восклицаниями, пошли сбои, то нарастая, то обнуляясь очередной рюмкой и тостами. Когда я сел за стол, Плахов рассказывал о своем пребывании в Красноярске на какой-то конференции.
- Я утром пробуждаюсь, этот граф уже встал, пошли, говорит, Александр Иванович. Мы вышли, и он же первый на этом льду поскользнулся, но фингал-то был у меня! – когда наутро я у Тамары проснулся, а я дошел до Тамары, врать не буду, я помню, были такси, какие-то разговоры, меня уже убили, и все, я уже… Не мог контролировать движения. Но когда наутро я вышел в туалет Тамары, а у нее там зеркала были, и посмотрел, и увидел то, что было в зеркале, я себя не узнал, я подумал, Боже мой, где я нахожусь! Я этих лиц не знаю, я вернулся обратно, чтобы осознать все происходящее, Тамара налила мне морковного сока, я помню, с мякотью, я думал, что мне это поможет, и я его выпил и вернулся обратно в туалет, но там было то же самое! А что это было? Это было: огромный фингал, глаза заплыли, - там стояло абсолютно незнакомое существо! И это существо должно было через два часа лететь в аэропорт! Да, мы были близки с этим существом, я понял, что это мое второе эго, на ближайшее время неотъемлемое от меня. И я такой прилетел в Москву. Да, мы прилетели в Москву: Алексей Николаич, в длинном пальто, с красивым галстуком, - зеленое кашемировое пальто – в ботиночках на тонкой и скользкой подошве. Когда мы только ехали на конференцию, и мы с ним шли, он несколько раз падал, и я знал, что у него есть такая привычка, идешь, а он – бац! – Но я был трезвый, и я был пролетариат, а когда я обратно ехал, я выдержал четыре окончания конференции, и я больше не мог! Организм перестал понимать, где же окончание конференции.
- Это были не лехины ботинки, а это был такой сибирский напиток, «чемодановка», его знают на всех континентах, в Австралии, в Америке, - это самогонка, настоенная на кедровом орехе и травах, а Санька уже был, он ведь пил сначала довольно средние напитки, - уточнил Хромов.
- Чемоданов, это физическое лицо, И.Б.Чемоданов, это же всем известно, это же российский бренд, и я, может быть, Чемоданова и выдержал бы, если бы он был первый, но, когда это случилось в конце, это был удар ниже пояса… А эти сибирские девки, которые у него работают, они только розовеют и поют все громче: ты же из Москвы, ты с нами потягайся! Но ведь я один! Я в поле один, я тягаюсь уже в четвертый раз! В четвертый раз выхожу на это поле, пытаюсь удержаться - и не могу.
- Да, он чемодановку не победил.
- Да, все, я уже ничего не помню, я помню, только, как я выходил, удар Лехи, удар в голову, такси, и дальше – утро у Тамарки, когда я смотрю в это зеркало и думаю, е……ть, у меня промилле в крови уже зашкаливало, оно было несовместимо с жизнью. По промиллям я уже умер. А Леха сразу после большого стола сел в кабинете и стал спать. Все дальнейшие праздники я держался один.
- Я спросила Сашу: что случилось? А он ответил: я шел один сибирской степью… Но я все-таки думала, что это была какая-то драка… - вступила в разговор Валя.
- Нет, это было мирное противостояние между Красноярском и Москвой: я один, девок – штук пятнадцать, и Хромов – во главе. А Алеша Попович-Добринский спал в кресле. Но чемодановку я еще раз хочу попробовать, ведь вкуса я так и не разобрал. Так что привози в следующий раз.
- Тамарочка, но сегодня действительно исторический момент, возрождается мещанство Российской федерации, - твердым голосом чеканил Хромов. - Партия регионов…
- Лесопарковое мещанство.
- Ты в нее вступишь?
- Мне близки идеи…
- Это не партия, это воззрение на жизнь! – исступленно, Плахов.
- Давайте, поближе к столу!
- Между прочим, Эдика мы примем первым! Это не противоречит уставу партии!
- Наш человек!
- Это Тамаркин конь!
- Он приятный парень!
- Пришел знакомиться с женщиной и говорит: здравствуйте, женский человек! Женский человек…
- Хорошо!
- Идеологически выдержано!
– Этот женский человек, Тамара… Я говорю, что Эдик… У нас такая партия, что Эдик может быть членом этой партии! Ничто не противоречит этому. Будешь? А давайте, я вас двоих пошлю в Китай! Мне не жалко денег, мне жалко ваше здоровье.
– Нет, в Китай – нет.
– На 18 дней всего, Володь!
– Нет, на сорок дней.
– А что там такое?
– Вас будут лечить иглоукалыванием. У Вали диагноз понятный: и психическое и физическое недомогание, а у тебя – психическое недомогание. Они тебе по пульсу все скажут, чем тебя лечить. Я оплачу.
– Лучше поехали в Словакию.
– В Словакию мы поедем, но сорок дней ты пролечишься. Я не говорю, что ты обязательно должен вылечиться, но судя по рассказам Хромова, они своими древними, граничащими с Российской Федерацией методами, - более прогрессивны, чем Европа. Поэтому тебе надо заключение, диагноз о твоем недомогании получить и ехать.
– Володе нужен диагноз!
– Валя, можно я скажу! Я говорю про диагноз, но врачи на той стороне должны определить сумму, они должны понимать, за что им платят. Поэтому, ваше лечение, Владимир Анатольевич, будет оплачено и Валино будет оплачено, потому что, когда будет весна, ребята, вы мне будете нужны живыми. У нас будет здесь словак, у нас будут опыты…
- Мне вернут права, и я буду…
- А я научусь водить машину к этому времени…
- Если ты будешь здесь жить зимой, ты себя загубишь, потому что жить здесь зимой – это не праздник. Так что ты будешь лечиться, в полном объеме научишься гимнастике ци-гун, а в марте ты сможешь вернуться в Россию, даже лучше в апреле.
– Че это в апреле? Здрасьте-вам-пожалуйста! В конце февраля не хочешь? Потому что надо рассаду рассаживать. Вдруг весна будет ранняя?
– А сейчас мы пьем за Эдика!
– Подумай про Китай! От Хромова вся медицина Российской Федерации отказалась, а китайцы взялись за него. И второй год он ходит с ногами. А был бы без ног. У него была закупорка вен, и ему обещали отрезать ноги полностью, а не частично. Отказались все. Даже друзья-врачи, сказали: мы тебя не возьмем. Китайцы за восемнадцать дней его поставили на ноги. А поехал он с женой. Ему лечили ноги, а ей – руки. У нее руки немели. – Володь, мне нужно лишь твое желание и все.
– Я столько всего прошел, Саня, столько разных врачей, за двадцать лет – очень много, и ничего не изменилось. Ничего они не смогли, даже диагноза нет. Чего говорить!
– Перестань об этом думать! Пока вы живете, вы проверяете себя каждый день. Ты пьешь водку, ты куришь, встречаешься с женщинами, ты влияешь на свое здоровье постоянно. Словом, мне от тебя нужен диагноз и желание. Если ты хочешь – ты поедешь. Поскольку ты человек интеллектуальный, я тебя вижу раз в неделю, ты мне будешь по электронке отсылать какую-то информацию, и для меня это будет минимальная потеря. А если ты восстановишь свое здоровье и будешь бодрым и активным, это только плюс, от этого всем станет лучше. А то, что я тебя люблю с 80-го года… Вот, пожалуйста: господин Хромов! Мы сидим пьем водку, и я не боюсь за его здоровье. Если я тебя таким же увижу, я буду просто счастлив. А то я с тобой выпить не могу!
– Да можешь!
– Нет, это ты мне говоришь; а пускай мне китайцы скажут! Я тебе не верю! Я тебя видел, какой ты бываешь. Мне это не нравится. Поэтому кооперируйтесь, поезжайте, пролечитесь, и если будет надо в два раза больше, то, пока могу в этом году, сделаю в два раза больше! Научитесь там этим ци-гунам, а там главное – чувствовать не движение, а чувствовать энергию.
– Энергию ци.
– И она уходит в землю. И ты должен ее увидеть и через себя пропустить, вот что самое главное. И вы должны этому отдаться. Не получится за 18, то тогда за 36 дней. Разберетесь. Когда поймете все это, приедете сюда. Гектар леса. Встали по углам. Подвигались. Энергию ци пропустили. Бедра двигаются, голова двигается. И «Явы» - чтоб я не видел! А то китайцы там просто умрут, как увидят, и вся энергия ци пойдет стороной. Так, а теперь, извините! Эдик хворает, Хромов хворает, я хвораю.
– А закусываете-то чем?
– Яблочком.
– А Леха – очень умный человек. Что касается лесного хозяйства, и, в частности, лесозащиты, умнее его просто нет сегодня в России.
– Нет, ну Шишанков умнее его был, ладно тебе.
– Нет. Вот я тебе скажу обратное. У Мишки идей своих не было. Мишка брал лехины идеи. Трансформировал их. Но: он брал 0.05 процентов лехиных идей, а остальное – 99 и 9 и 8 десятых – он отметал.
– 5 десятых, это я тебе как математик говорю.
– Он отметал. Но не все люди и не всегда могут идею озвучить, создать ее, - какую-то интересную, хорошую, мудрую идею. А Леха это умеет, и это - лехино. Но из ста процентов его идей только часть востребована. Но один из моментов – пришел новый человек. Кравченко. Дядька неглупый, 60 лет ему, он всю жизнь проработал в лесном хозяйстве, он тормозной, в лесозащите ни хрена не понимает и не хочет понимать, и не будет понимать! Ему это не надо! Но вот надо было Лехе бы по-грамотному бы подойти! А тот – самое интересное! – к нему прислушивался! А Леха с ним разговаривал так: козел, да ты ни хрена не понимаешь, пшел отсюда!
– Наш Леха так говорил? Леха не может такого!
– Может!!! Я присутствовал при разговоре; ну, Леш, Леха (в сторону), Леш, ты че делаешь-то? Леш, Лех, зачем ты так? Леш, ну при всех! Ну, один на один поговорил бы, а то тут все присутствуют! Все это ви… Зачем, Леш?!! Ты мне ответь, ЗАЧЕМ?!!
- Аристократизм…
- Прет, понимаешь, прет!
– Тут никуда… Екатерина Вторая, блин… подлюка! Ссука поганая!
– Ты понимаешь?! – И вот, самое интересное, что Мишка его мог остановить, как граф Орлов: харрош, Ллеха, ххаррош!! Я тебе сказал хватит!
– Мишка его как пролетариат останавливал.
– В задницу штыком – тык! – и все! И Леха отрезвлялся. А здесь, я ему говорю, Леш, ну нельзя так! Словом, сложилась печальная ситуация, патовая, у Лехи ни денег, ни просвета, и я его стараюсь пристраивать.
– А этот Кравченко-то хороший человек, нормальный? Ты скажи мне! У нас с Кравченко есть конфликтные ситуации.
– Думаю, что нет. Думаю, что нет. Думаю, что нет. Леха ж попал в эту конфликтную ситуацию, потому что он знает, что вам нужно проплатить работу, а как это законно сделать… Леха ж механизмов не знает, он в финансовом плане совершенно необразованный человек.
– Послушай. Мы в этом году выжили. У меня психология такая: выжили, и слава Богу. Если Кравченко в будущем там будет существовать и его не снимут, то с ним надо поговорить, узнать и посмотреть, где он может помочь. Даже если мы просрали те объекты, которые мы сделали, мы заплатим, потому что в этом году мы выдержали удар. Если Кравченко готов идти на договор, если мы на следующий год получим объекты, связанные, между прочим с феромонами, аттрактантами, …
- Сань, но, как Леха сам говорит, Кравченко – хромая лошадь, то есть хромая утка.
– Меня не интересует мнение Леши. Меня интересует твое мнение. Если у Кравченко хорошая ситуация и мы можем завести какие-то контакты…
- Думаю, что нет.
- Тогда я буду с ним говорить по-другому, если ты говоришь, что он действительно сильная лошадь, и мы на нее можем поставить, тогда я буду ставить на других лошадей.
– Мое мнение такое: Кравченко на сегодняшний день неплатежеспособен, у него денег нет вообще. Это – раз. Второе. А второе – помимо отсутствия денег – Кравченко сам сегодня на волоске. Вчера состоялось совещание…
- А кто его имеет?
– Рослесхоз.
– Рослесхоз – это кто?
– Министр. Вчера у министра было совещание, министр Маслюков…
- То есть они Кравченко не любят.
– Ты знаешь, самое интересное, что они его сами поставили, но видимо он оказался им не близок, то ли бабки не распилили, то ли он не выполняет… Но, представь, это человек, руководитель, которого вообще нет на месте полгода! И вчера уехал. Звонит мне, говорит: надо в Красноярске отремонтировать помещение. Я говорю: давайте бабки, я отремонтирую. Нет, говорит, надо сделать без бабок. У него нет денег.
– Ну, а кто им рулит? Ты мне скажи…
- Маслюков, я думаю, Маслюков.
- Маслюков. А Маслюков на кого реагирует?
- Зубков. Если мы вертикаль проводим, то – Зубков.
- Зубков… Они все животноводы. А Зубков это зам. Председателя правительства. Савинов – животновод, Маслюков – специалист по изготовлению сыра и масла, все они, словом, пришли в лесное хозяйство оттуда. Но вопрос не в этом. Вчера он не пришел на совещание к Маслюкову. А я ему пробил встречу с представителями всемирного банка. Я ему звоню. У меня запланирована эта встреча, я хочу его свести с буржуями, и у меня тоже шкурный интерес, я же не юридическое лицо. Мне надо поставить некую вывеску: «Рослесозащита», и пусть эта вывеска молчит, а я буду говорить. Пусть только головой мотает, мол, «да», «угу», надувай щеки, и не надо ничего говорить. А он мне звонит и говорит: я не могу придти на это совещание. – Как? Почему? – Я сегодня улетаю по поручению министра Маслюкова. Ну, думаю, да, ну, хреново. Но – никуда не денешься.
- А ты кто сегодня, кроме того, что ты – Хромов?
- Хромов, больше никто!
- Нет, ты мне скажи свой уровень. А то у меня какие-то дурацкие контакты, и у меня спрашивают фамилии, кто есть кто, что чего, кому помочь, а хочешь, говорят, будешь директором Института Лесоведения, а я не хочу быть никем…
- Сань, у меня сложились… Но давай с тобой выпьем сначала!
- Может быть, капустки, все-таки, - спрашивает Валя. – Сань?
- Мы буржуи, мы, получается, англо-саксы, раз пьем эту гадость.
- Вам уже тяжело, по-моему, становиться ее пить, ребятки.
- Эдику тоже тяжело, не так просто ему, но Эдик – он непростой.
- Да, Эдик совсем непростой! Сань, у меня сложились давние отношения, - Хромов переходит на четкий серьезный тон. Он вообще очень напирает, давит, буравит глазами, заполняет своей энергией всю комнату. - И сложились они неплохие; мы показали образ российского невороватого человека и невороватой структуры международному сообществу. Да?
- Ты по должности кто?! – плывущим голосом спрашивает Плахов.
- Директор филиала. Филиала Рослесозащиты в Красноярске. А Кравченко – мой директор, а Леха – замдиректора.
- Если тебе предложат должность министра, не отказывайся, пожалуйста.
- Откажусь. Для того, чтоб сегодня быть министром, нужны определенные предпосылки. Да? Вот если бы Леха у меня был в правительстве, а ты бы был в Минфине…
- Нет, я – лесник. Я – лесник! Лесник я.
- Ты только что сказал, что ты математик. Ты хороший министр финансов, понимаешь? Сегодня, к большому сожалению, в России так. Если у тебя нет какой-то политической подпоры, то делать на этом Олимпе – НЕЧЕГО! Нечего! Потому что сегодня ты здесь, а завтра тебя просто не будет! Это факт. Либо ты покупаешь эту должность, то есть у тебя есть куча бабок, либо у тебя есть административный ресурс.
- Нет, погоди, скажи мне уровень, на который ты хочешь выйти.
- Ничего я не хочу. Мне своего хватает. Почему? Объясню. Мне предлагали стать руководителем агентства по лесному хозяйства по Красноярскому краю – я отказывался. И отказываюсь сейчас.
- А Российской Федерации?
- Российской Федерации? – Надо подумать, – смеется.
- Ты подумай, а то мы тут водку пьем…
- Нет, Сань, я понимаю, что тебе предлагали стать директором Института Лесоведения…
- Я не стану! Я буду лесником всегда!!
- Сань, но ты послушай, Сань!
- Всегда!!
- Сань, ну ты как «Яблоко»!
- Я обыватель! У меня есть Зиглер! Зиглер, Вова! Ты здесь?!!
- Сань, ты прямо как Явлинский! Он – я его слушаю – все, ребята, он революционер, все переделать, все наладить!! Я его слушал раньше, и я – был только за «Яблоко»! А вот потом предлагают ему: пожалуйста! Министром! А он говорит: НЕТ!! Ну ни хрена себе, паря, ты даешь! Для чего тогда ты из кожи лез, партию создал: - ну, давай, будь ИМ! Нет! Вот и ты также: нет, я не пойду в институт, я буду лесником! Удобно? Несомненно удобно: мышковать, там, все такое…
- Убедил, пойду. С тобой вместе.
- Так вот смотри: с Лехой у нас давние связи. Проекты 95-го года мы реализовали; 97-2000 год – не уворовали, реализовали, показали хороший результат, и поэтому – они смотрят: да, в России я в человеческом рейтинге вроде бы честный, порядочный. И поэтому у меня есть возможность сегодня как-то повлиять и втянуть лесозащиту в новые проекты. На сегодня есть новый проект на 120 миллионов долларов.
- Маловато, – тихо и грустно говорит Плахов.
- Это уже неплохо, Саш! Сань, 120 миллионов долларов – это ты зря! Это ты зря, Сань!
- Для Российской Федерации это очень мало.
- Для Рослесозащиты, Сань, это неплохо! Это ты зря, Сань, зря!
- А какой вообще бюджет у Рослесозащиты?
- 900 миллионов в год. 46 филиалов по России.
- То есть это одна десятая от общего финансирования?
- 120 миллионов это сколько? Это, умножаем на 30, это, извини меня, 3 миллиарда 600. Это в три раза больше годового бюджета лесозащиты.
- А, это хорошая сумма, - тихо констатирует Плахов. – Нет, вот будем с тобой министрами, министрами с тобой будем – только давай выпьем сначала за это отдельно. Но ты пойми, что, если госпожа Батурина своровала 13 миллиардов, и при этом бюджет Москвы не грохнул – ребята! 13 миллиардов и 120 миллионов – это очень большая разница. Вы понимаете, что Рослесозащита не может иметь 120 миллионов, что она должна иметь где-то миллиард долларов. Если параметры воровства…
- Откуда у нее будет, если сейчас все кинули на военных?! 30 триллионов дали военным! 30 триллионов!! Почему Кудрин ушел? Он был против! - вдруг вступаю я.
- Кудрин ушел от Медведева, но он сказал, что он готов быть независимым экспертом! И Путин не сказал, что он Кудрина не любит.
- Он не сказал, что не любит, но это именно он выделил эти гигантские, сумасшедшие деньги на эту войну! Кому, зачем она нужна, люди живут в нищете! Кто на нас нападает? Опять этот образ врага, опять «сплотимся вокруг партии»! – вскипаю я.
- Вова, ты не прав! Ты не прав.
- Лучше пенсии подняли бы.
- Ты не прав. Послушай, что говорит радио, - Саня заговорил четко, рублеными словами. – Радио говорит следующее. Что, во-первых, есть угроза нападения на Иран. Израиль, Америка и Европа готовы поддержать этот проект. То есть англо-саксы плюс Израиль.
- Да, они мутят там воду, но Иран и сам хорош.
- Володь! Что из этого следует? Или это внутри-российская пропаганда, или это факт. Они справились с Каддафи и теперь хотят Иран.
- Ну Иран им, скорее всего, не по зубам.
- Нет, Володь, подожди! Поэтому бюджет военно-промышленного комплекса связан с тем, что люди предполагают…
- А что мы собираемся защищать Иран?
- Вова! Мы будем защищать Иран!
- Так это будет война!
- Потому что с Каддафи мы обосрались!!
- Сань, можно тебя на минуточку, - тихо говорит Валя.
- Нет, нельзя!
- Ой, Саша, как же вы недоступны, - смеется Валя.
- Налей сто грамм.
- Валь, вот ты, между прочим, сейчас вот так вот вольно обращаешься с будущим министром! Но, Сань, когда был Егорыч, Лехе было вольготно. А сейчас, пойми, Леха совершенно не приспособлен к современной жизни. Это печально. И сегодня все как крысы. Накинулись на него. В Рослесозащите идет интрига, Татьяну Иванну Тузову знаешь?
- А как же!
- Татьяна Иванна очень умная, неглупая интриганка с большим стажем, понимаешь…
- Красивая хорошая женщина. Ей можно дарить цветы. Она это понимает.
- И самое интересное, Леха-то к ней неплохо относится, Леха вообще ко всем хорошо относится, честно скажу, он даже к Кравченко, которого он так третирует, он к нему не относится как к врагу, он ему не ненавистен, это – факт. Он просто построил себе такую линию, что ему можно так разговаривать с дедушкой, понимаешь, Сань? Зачем, Леш?! Ну ведь ты же не такой!
- Ах, эти потомки Екатерины Великой! Они в 17-м году чему-то не научились! Не научили их! Они могли бы все поправить, но они не смогли! Они могли бы от чего-то отказаться, ведь главное-то это интеллект, на самом деле, главное – понимание.
- Да это у него есть. Я всегда все свои идеи, которые у меня есть, стараюсь сверять с Лехой. И он действительно вносит совершенно классные корректировки, понимаешь… Действительно. Но вот откуда это… Я говорю, Леш, это же несвойственно тебе! Я его сто лет знаю и знаю, что такое общение ему несвойственно! Понимаешь?!! Как с холопом! Со своим директором разговаривает как с холопом, понимаешь?! ХОЛОПОМ!!! – Хромов аж краснеет от напряжения.
- Братец, а куда девать генетическую наследственность? Володя, расскажите, пожалуйста, о вашей генетической наследственности!
- Да, у меня бабушка…
- Ты послушай-послушай!
- Сломается, к примеру, холодильник. Она говорила: нужно вызвать человека. Не мастера, не дядю Петю, а человека. Как в трактирах кричали: человек! Подь сюда! У нее в крови сидела эта сословная разница. Человеку нужно налить. На кухне, не в комнате, на кухне. Это никуда не девалось.
- Они не говорят по именам, как Володя заметил. Не говорят по именам. Приходит ведь конкретный человек, который что-то делает, но он обезличен. Они же этого не понимают! У аристократов это в мозгах! Понимаешь!
- Даже о деде, который был сыном священника, который был главой семьи и кормильцем, ученым, доктором наук, бабушка могла порой в сторону бросить: из поповичей! Ну он же из поповичей!
- У Лехи иногда прорывается. Даже этот дурила, который сидит рядом, завтра он станет бароном, и я буду ему «что-с?» говорить.
- У нас есть замминистра, слышали, наверное, Саша Панфилов. Нормальный чувак когда-то был, кандидат наук, по радиологии защищался. Сегодня он говорит так: (Хромов переходит на значительный полушепот): я (неразборчиво) некую важную информацию. И люди… И я сижу, а я глуховат. Я и так глуховат, а тут вообще мне приходится тянутся ближе и, понимаешь, возникает некая «поза готовности», понимаешь? Ха-ха-ха! И они этого хотят, понимаешь?! Он когда-то нормально говорил, а здесь стал так тихо-тихо. Это же у обезьян, понимаешь, у обезьян, у них есть эта самая «поза готовности» перед более значимым самцом! Это говорит о том, что – все! Извини, дорогой, ты меня имеешь, и все! Поэтому… Гх… Господа!
- Нет, ребята, жизнь устроена так, она так была устроена тыщу лет, и, если мы хотим что-то доброе сделать, давайте делать доброе возле себя.
- Сань, я согласен, я тоже…
- Возле себя! Не надо искать китайцев.
- Вот я пришел на станцию защиты леса, там было пять человек. Сейчас там сто пять человек.
- Сань, я не могу на это смотреть, налей мне тоже рюмку! – сдаюсь я.
- Вова! – орет Саня. Терпи! 17-й год помнишь?! Штык под жопу помнишь? Вот генетически и терпи!!
- Налей ему сока!
- Не надо мне сока!
- Морсу!
- Не надо!
- Владимир, ты будь НАД этим! Смотри: холопы сидят, пьют горькую! Виски и шампанское. А ты сидишь за столом, смотришь на этих придурков.
- Вов, я за тебя боюсь. Вот после Китая, спросишь… Я хочу его с Валей послать, а то он тоже больной весь…
- Съезди, Володь! Рекомендую. Я действительно рекомендую. У меня болячка такая – тффпрр! Я с ней, наверное, и уйду. Почему, потому что даже если тромбы уйдут, в сосудах деформировались клапаны. Их просто нет. Голая трубка. И кровь снизу поступить не может, только если ноги задрать выше сердца, и тогда самотеком, только самотеком кровь потечет в сердце.
- А искусственные клапаны делают? – спрашивает Тамара.
- Не делают. Ничего не делают. Нету. В мире технологий нет. Поэтому, Вов, будь выше этого, это ж хрень собачья! Будь над этим!
- Вылечишься, придем, Володь! Мы ж тебя любим и таким!
- Тамарочка, лапочка моя, давай! Будь с нами! Чокнемся!
- За Эдика!
- Эдик у тебя, послушай, я хоть его не разу не видел, но чувствую, ты понима… Эх! Да, Эдик суровый, суровый, - кряхтя и закусывая.
- Эдик у тебя другой, - уверенно произнес Саня.
- Другой-другой, - вторит Хромов. А у меня – не думаю, чтобы не было какого-то сословия. Кто уж они были – сосланные в Сибирь. Мое предположение такое, что были ребята какие-то с кистенями, которых сослали отсюда, но какое-то золотишко у них было. Потому что из восьми братьев все кем-то стали, кто-то – купцами, кто-то - там это, все… Это по бабушкиной линии, фамилия Зверевы у них была. Значит…
- Был такой министр.
- Да, был такой министр, Алексей Ильич его звали.
- И в детстве я помню, он приходил на юбилей к деду, подошел как-то ко мне маленькому и сказал на ухо: я Зверев, а меня часто путают с Медведевым…
- Ты Медведву расскажи эту историю, запомни ее и расскажи, я тебя познакомлю с Дмитрий Анатольевичем, обязательно расскажи!
- Да, хорошо.
- Мы же все уже ребята! Мы же страной уже руководим уже все же уже же ребята же ведь мы же, - с усилием, схватив голову руками, будто мучительно выдавливая из себя полухрипел Саня. – Пару Зверевых, одного Хромова и пару Селиани…
- Нам с тобой пару Эдиков, и вся страна у нас с тобой будет наша. Лежать будет.
- Лежать.
- Эдик – самое главное наше достояние!
- Володя, я в прошлом году съездил: взял маму, брата, и поехали мы в деревню, где раскулачили моего деда. Приезжаем: огромный дом. Бабушка мне рассказывала, когда пришли белые, они развернули тачанку и давай палить из «Максима» по окнам, а они с бабушкой упали и лежали между окон; я это запомнил, как бабушка рассказывала и, когда приехал, посмотрел – от пуль дырки! Дырки в бревнах! И посмотрел я – дом громадный, разделен на две части; они держали 18 лошадей, то есть что-то вроде станции было у них, где лошадей меняли. И у них был семи-ведерный медный самовар, который все время был горячий, потому как в любой момент мог приехать путник, и чтоб всегда был кипяток. А дед ездил в свое время на Великий шелковый путь, который проходил через Томск. Ездил туда, чтобы купить красное вино и чай китайский плиточный. Привозили огромные плиты…
- А ты привез из Китая его?
- Нет. Мне не понравился по вкусу. Мне понравился зеленый, его я и привез.
- Он похож на сено по вкусу.
- Не брал я его. Ну не понравился он мне. Вот и привозили… И огромная печка стоит, то есть все сохранилась. Сейчас там семья живет. Там была школа сначала, там был сельсовет, что-то еще, контора коммунистов была, а сейчас семья живет.
- Ну что, славяне! Чарселиани, Зиглер! – вдруг заорал Саня, до этого тихо сидевший. – А?! – заорал и стал смеяться. – Пойдемте водочки выпьем, а?!
- Кончай, Сань, провоцировать!
- Я люблю вас всех, - захлебываясь от смеха говорил Саня, - потому что Россия наша - такая смешная страна! Что дальше некуда! Все мы в этом котле варимся, все всем недовольны, а в результате – все в жопе. Все в жопе.
- А че смешного? – вдруг строго сказала Валя.
- А мне нравится, что мы славяне. Чарселиани и Зиглер! И Гурцев с ними! А что – не смешно разве?! Ребят?! Девчонки, мальчишки! Смешно же! Марушкина! Ты была хозяйкой мельницы!
- Была! Пол-реки мне принадлежало. Несколько мельниц, десять лошадей… Принадлежало бы.
- Бы. А у меня бандитское прошлое! Я ж Шутенков. Вот сижу здесь и всех кормлю! Бандит.
- А нас всех в Свердловск отправили без права возвращения.
- А Свердловск раньше что за город был?
- Екатеринбург, по-моему. А отец четыре года беспризорничал. Потом его поймали, отправили учиться, он семилетку закончил за два с половиной года. А дальше – война. Это разве жизнь? Это жизнь разве? Ему всю жизнь после войны – до самой смерти – снилась война.
- А дед у нее был – просто чума. Я вам расскажу мои впечатления. Впечатления москвича. Мы с Валей только поженились, я приехал…
- Саня! Я когда напьюсь, - перебил Хромов. – Я…
- Давай еще выпьем, - перебил Саня.
- Бабушка мне рассказывала, что у деда была «бобриковая» доха и «соболья» доха. И я вот сейчас одел санькин тулуп, пошел до ветру и думаю: «соболья» доха!
- А вы знаете, сколько лет этой дохе? Вы знаете, где я ее получил? Я ее получил, когда пришел в Союзгипролесхоз…
- Да ты что!
- Да! Это была одежда для работы в зимний период. Это был 80-й год.
- Это самая теплая штука. Ее надо зимой в Сибири носить. Вот это вещь!
- Рабочая одежда! Сотрудников! ИТР’ов! Союзгипролесхоза! Для работы в зимний период! И говорят теперь, что наше время было фиговое!
- А я подумал, зачем это все было: бобриковая шуба и все прочее? А они, когда ездили на санях, зимой же холодно, и они заворачиваются в нее, на лошадку, поехали и тепло!
- А ты знаешь, что это плохая доха?
- А что? Химически обработанная?
- Нет!
- А что ж?
- А она чуть ниже яиц у тебя! А нормальная доха должна быть до пят!
- А это называется, дорогой мой, «полу»!
- Полу?
- Полу!
- Полу.
- Шубок.
- Полу.
- Ну, это у кого – где. У меня, положим, чуть выше, у вас там, в Сибири, чуть ниже, извиняюсь, конечно! Девчонкам, правда, без разницы, лишь бы неутомимый был!
- Вот, конечно, история: вчера с Лешкой мы говорили, что классно, когда у них это все - фюить! Фюить! Все как бы задействовано, записано, а у нас что произошло: когда пришли большевики, на хрен всех раскулачили, и моего деда братья – кого не успели раскулачить, те – хренак! Кто-то на золото-разработки, все рассосались и взяли фамилии своих матерей, своих жен, раньше это просто было, паспортов не было…
- А Зиглеры в это время без шубы остались! – прогремел Саня грозно.
- Ха-ха!
- И вот интересная такая вот судьба, да? Человеческая. Жизнь. Ээх!
- Ребята, мы все русские. Если ко мне приходит Чаркселиани, я люблю ее, потому что она – Тамара. Если приходит Зиглер, я его люблю, потому что он – Володя!
- А татары? – спрашивает Валя.
- Валя, посмотри на нас: мы все татары! У меня бабушка бурятка. Я тебе покажу фотографию моей бабушки… Где фотография моей бабушки?!
- Да, скажу я тебе, вылитая татарка. Выпьем. Выпьем за друзей, за…
- Валя!! Где фотография моей бабушки?! Почему ее здесь нету?!! – Саня стучит кулаком по столу. – Фотография моей бабушки – где?
- За наших друзей, за наше окружение!
- Володь, а где сценарий?
- Потому что я люблю этого вот человека. Очень. – Хромов обнимает Гурцева.
- Правда?
- Да.
- И я тебя люблю. И Зиглера люблю. Зиглер – ты супер.
- Поэтому, за наших друзей, за Леху!
- А Леху, че ты его поминаешь?
- Я не поминаю, я за Леху, за Тамарочку, чтоб у нее все было нормально… Я так за Леху болею душой…
- Как за меньшего брата.
- Это не то слово! Ты понимаешь…
- Понимаю!
- Ты, братан, с 17-го года за него переживай!
- Мне было 30 лет, когда мы с Лехой познакомились. И за 30 лет, чтобы человек превратился в друга – это редкость. Редкость.
- Ты ж с ним в экспедиции познакомился? – включилась в разговор Валя.
- С Лешкой? Мы с Лешкой познакомились примерно 30 лет назад.
- Тут все знакомы друг с другом 30 лет.
- Целая жизнь!
- Таких людей, как Леха, их очень мало.
- Жизнь поколения.
- Это 100 процентов, таких мало.
- Но я его очень плохо понимаю, Леху. Вот он как был такой странноватый в молодости, таким он и остался, - говорит Валя.
- Не, ну это здорово, это здорово!
- Вы литературу не читаете! – выкрикивает Саня.
- Это здорово, потому что таких честных и бескорыстных людей практически нет!
- Литературу не читаете. Они же странные - все. Аристократы – они странные все, их понимать надо! Они одной ногой в Западе стоят, другой ногой они вроде бы в России, и надо просто понимать, где они чаще стоят. А чаще, на самом деле, они просто женщин любят! Давай я тебя поимею, а ты будешь императрицей Российской! По барабану! Они же ее любят! И отдаются. А другая говорит: давай, ты будешь… -
- Гендель!
- Гендель. Ты немка? Немка. Я тебя буду любить. Очень странное впечатление от того, как у нас в российском государстве все устроено.
- Ты читал Лешкину книжку?
- Добринского? Не читал.
- История Российской империи или как-то так. Лехина книжка. Мама у меня прочитала ее от корки до корки. Я тоже осилил: но странноватая. Странноватая.
- Ребят, они часто отвечают за социализм. Хотя с этим бороться не надо, потому что социализм это продолжение капитализма, они чудные.
- За новую партию, которую мы сегодня создали!
- Ах! Да! Точно! Ребят, вы знаете, что вы присутствуете…
- При историческом моменте!
- Возможно, это получится в будущем.
- Почему в будущем? Сань? Мы с тобой утвердили? Подписали?
- Мы с тобой утвердили.
- Тамар, распишись за Эдика!
- Нет, Эдик пока…
- Эдика мы уже в партию взяли!
- Ну, а раз ты с Эдиком, то ты с нами!
- Эдик…
- Выпьем!
- Я найду другой напиток!
- Эдик – это да… Но Вайт хорз неправильно идет. Не туда пошло.
- Надо перерыв сделать, - тихо, осознавая тщету сказанного, говорит Валя.
- Владимир, ты, наверное, запоздал, но я тебе расскажу идеологию, возникшую после пьяной встречи, счастливой встречи. Мы хотим придумать, чтоб была некая мещанская сеть. Сеть обывателей. Которые не борются с политической партией, которая наверху, а которые просто заявляют: нам хуево!
- Добринский слабоват…
- А если можем, то давайте решать через адвокатов. Через гражданское общество.
- Которого нет.
- А мы будем доплачивать. Возможно. Если мы поймем, сколько. Если мы будем. Потому что, если будет Путин, а потом Медведев, а потом Зюганов, а потом Жириновский – ничего не изменится, мы будем в говне. А мы хотим сказать: нам плохо! А давайте нам мещанскую партию! А нам без разницы, кто сверху! Решите мой вопрос! У меня нету газа. Я не могу пойти на работу. У меня до хуя налогов. Решите такие вопросы! Мне не важно, кто там. Нам поебать! Тебе поебать?
- Да!
- И мне поебать. Партия мещанская, мы просто ОБЫВАТЕЛИ, нам ПЛЕВАТЬ, кто там сверху! Я хочу, чтобы у меня здесь и сегодня мои дети ходили в школу. Все. Зачем нам политическая подоплека? Мы обыватели! Как ты думаешь?
- Хорошая идея, - мямлю я.
- Короче говоря, голосуем за коммунистов. Все остальные партии ангажированы властью! – наседает Хромов на Тамару.
- Вы не обязаны объединяться! Вы обязаны заявлять свою готовность заявить, что вам это не нравится, - продолжает втолковывать мне Плахов.
- Ты хочешь сказать, что надо голосовать за коммунистов? – спрашивает Хромова Тамара. – Нет, нет, у меня идеосинкразия на коммунистов.
- Правильно, Тамара, правильно, - вклиниваюсь я.
- Но из всех зол – это меньшее. Сегодня альтернативы нет. В Госдуме это единственная реальная оппозиция.
- Понятное дело, что мы должны все как-то систематизировать, - гнет свое Плахов.
- Зюганов не всем нравится, он резкий, но все политические решения…
- Нельзя говорить: я против Урюпкина… Человек должен сказать, что я не хочу, чтоб мои дети жили на улице!
- Возьмем Жириновского…
- Это требование объединяет 5 миллионов людей. Тогда мы нанимаем адвоката – адвоката. Он народный. Народный.
- Это оппозиция с ослабленным голосом. И я хочу его усилить.
- Мы к нему приходим и проводим нереволюционным путем. Но если у нас не получится нереволюционным путем – ребят! Извиняйте! Штыки, Серебряный бор, 17-я парковая, пулемет «максим», все есть. Ребят! Все есть!
Линии разговоров вдруг сходятся:
- То, что Сашка говорит, и если бы эта партия существовала, я бы проголосовал за нее.
- Не партия, ребята, это объединение людей.
- Санечка! Санечка. Вот, послушай! На сегодня, если ты даже объединение сделал, то голосовать-то кто будет?
- Тамарочка! Ты меня любишь? Да? – вдруг переключается Плахов.
- Сань! Санечка, но ты послушай! Голосовать-то кто будет? И за кого, если это просто «движение»?
- Ребята, не надо ни за кого голосовать, надо списываться!
- Лапочка мой, списываться можно, но вопрос о том, что сегодня в государстве решаются важные задачи…
- Ребята!
- И если бы это была партия…
- Давай начнем!
- Давай!
- Давай начнем! – торжественным полушепотом.
- Давай!
- А начинать надо – с адвокатов!
- Санечка, да хоть с кого! Ну, с адвокатов.
- Давай с адвокатов!
- Давай с адвокатов. Но сейчас надо 4-го числа идти голосовать, и надо определиться.
- А ты голосуй за кого угодно!
- Нет, понимаешь, «за кого угодно», вот она пойдет голосовать за Явлинского… Хрен ли за него голо…
- Дай Бог тебе счастья!! – кричит Плахов Тамаре.
- Тьфу!
- А мы сейчас нальем!
- Вопрос в другом: вопрос в том, кто сегодня реально может подкусить существующую власть?
- Ннникто!
- Коммунисты могут.
- Кусай! Ты обыватель, ты видишь коммунистов, кусай! Ребята, вопрос не в партии, а вопрос в отношении к ситуации.
- Ну че ты, Саня, ну че ты такой-то? Сегодня реально ведь что происходит?
- Кусай!
- Сань, ну че ты? Ну че ты? Вот сегодня как все происходит, давай я тебе расскажу, как в Госдуме все происходит! Вот, столкнулись с Лесным кодексом. Хреновый? Хреновый. Мы говорим: давайте проинициируем какие-то добавки в Лесной кодекс. Кем они пропускаются? Большинством голосов. Единороссы говорят: нет-нет-нет! Кодекс классный! Как вчера - господин Панфилов сказал, что Лесной кодекс - это совершенно нормальный документ, которым можно пользоваться. Нельзя им пользоваться!! Сегодня олигархи, сегодня частная собственность, леса вырубаются, никакого порядка в лесах нет, он не регулирует лесные отношения. Почему, потому что у нас сегодня губернатор, у него 10 миллионов гектар. Да? Его нет, господина Кузнецова там, но 2 года назад он был? Председателем совета директоров «Ангара-пейпа»! Когда его выбрали в губернаторы, он сдал господину Азанову свои полномочия. Господин Азанов?! – обращается к Плахову.
- Я здесь!! Бля!
- Холоп!
- А че холоп?! У тя есть че сосать? Бля!
- Вот смотри, - ласковым голосом тихо внедряет Хромов, - я тебя назначил! Саня, - еще ласковей говорит Хромов. – Я тебя назначил, я тебе плачу бабки, и ты будешь делать все, что я тебе скажу!
- Я все сделаю, у тебя есть че отсосать?!
- Есть, - вкрадчиво-настойчиво ведет свою линию Хромов. – И ты будешь это делать!
- Ну, давай, я сяду!
- Садись! Садись!!
- Сажусь!
- Садись!!!
- Сосем, ребят! Хоп! Хоп!! – зверски орет Плахов.
- Сань, понимаешь, а вот губернатор сидит здесь, да? Холоп у него есть. И он говорит: ребят, я бескорыстен, у меня нет ни копейки бабок вообще! А ему: на а как же, Лев Владимирович! У вас же Ангара-пейпа, вы там были генеральным директором! Какая Ангара? Ребят?! Это все он! Вот – генеральный директор: маленький! Маленкий-маленький!! – гладит по голове стоящего перед ним на коленях Плахова. - Все вопросы к нему!! 10 миллионов кубометров? Это все его! Это к нему!
- Медкомиссия у нас рядом, – щебечет Плахов.
- Я ни при чем, я губернатор, я занимаюсь политической деятельностью, я руковожу краем, да? А он – он холоп! ХОЛОП!! А он мне деньги кует, так? Саня! Сань!! Положи-ка сюда! – отверстывает карман для дачи денег. – Молодец! Мой маленький, бля! Вот такая жизнь, к сожалению… Сегодня структура такова:…
- А че про Эдика? Я устал тут внизу-то находиться, я ж все-таки бизнес как бы…
- Да-да-да-да-да-да! Посиди-посиди! На коленях!!! Алло!!!
- Ах-ха-ха-ха-ах!! Мне же унизительно, унизительно же мне, да? А что там интеллигенция русская?
- Интеллигенция безмолвстует, - цежу я неспешно.
- Скажи мне, разве кодекс плохой? Скажи мне, пожалуйста! Ты чиновник. – подает голос Валя.
- Я чиновник, но небольшого ранга. Вот ты потерпи немножко, я тебе все сейчас расскажу. Так. Ты понял, я тебе… - чокаются в замедленном режиме.
- Да, я здесь внизу, я холоп, я - да - все понятно: Ангара пэйперс, там все, покурил, отстоял, отсосал, там все…
- Валя, иди сюда, я тебе все…
- Валя, колбаски можно, да?
- Колбасы?
- Колбасы, тут у нас Ангара-пэйперс без колбасы уже… три дня…
Хромов вдруг заливается смехом: тха-тха-тха-тха-тха – Ыых – вдыхает воздух: тха-тха-тха-тта-тта! Потом кашляет.
- Слушай, у меня пацан тут есть, его надо выпустить, ты можешь сделать?
- Валечка, вот теперь – ответ на твой вопрос.
- Ты можешь сделать пацана, два, два пацана? Один в думу… другой…
- Ребята в Думе, да? Сидят думские чиновники, да? Видишь как? Чувак с Ангары-пэйпа – откусил и говорит: с Думы, чувак, с барского стола, давай я тебе дам… Ну-у-у… пару миллиончиков. Но. Я говорю… вот сидит честная...
- А ты?
- Послушай, вот – честный человек сидит, который предлагает, вот, Лесной кодекс, я вам предлагаю добавки, дополнения, изменения в Лесной кодекс, да? А он говорит:
- 4 миллиона.
- Он же получил, а она – честный человек! У нее ничего нет, у нее только безрукавка, блин, да? Она говорит, типа, чувак, это ж Госдума, это Госдума, да? Видишь вот лежит: колбаса! А у нее ничего нету! Она ему говорит: идея хорошая, вот мы… а он говорит: ИДЕЯ… ИДЕЯ… ИДЕЯ… А она ведь понимает, о чем он! Здесь даже поза готовности не поможет.
- А знаешь, что говорит Тамара… м-м-м-м: Ты КОЗЕЛ!!!
- И все…
- А Кодекс лесной…
- Валечка: исторический момент! Да? Я тебе расскажу сейчас…
- Давай.
- Приезжает такой чувак Хромов с Красноярска, да?
- Такой честный, честный!
- Нет, чувак с Красноярска…
- Тара-ра-ра-ра-раааа! – поет Плахов в безумии.
- Саня, подожди! Саня!
- Ря-ря-ра-ра-рарара! На Рублевке у нас все тут чуваки живут! Ра-ра-рай-ра-ря!
-Нет, Сань, подожди!
- Ра-ра-ра-рай, ра-ра! Ра!! Ра-рай-ра-ра!
- Валь, я тебе реальную… картину, реальное время, да? Я член координационного совета Сибирское соглашение, мы читаем Лесной кодекс: – херрровый!
- Плохой.
- Это не то слово! «Плохой» не выражает вообще! В частную собственность передают леса, да? Мы говорим: ребят, ну это нельзя! Никак нельзя! Мы не готовы! Мы не готовы. Мы говорим: ребят, не пойдет! А координационный совет включает 19 субъектов Российской федерации. Я, как член – я по большому счету говорю: ЧЛЕН. Этой организации. Да? Но! Тем не менее, что происходит?
- Я-а-а-а субъект-а-а-а-а! – поет Плахов.
- Мы сели и 19 субъектов, выпив по 50 грамм, договорились: да, ребята, Кодекс хреновый.
- Но другого нет, давайте жить по этому, - вставляет Валя.
- Нет, нет, нет. Давайте мы сделаем поправки.
- Давайте-е-е-е! – поет Плахов.
- Я приезжаю домой, беру юриста, мы садимся и пятеро суток, днем и ночью, хреначим поправки, думаем, понимаешь, все такое, понимаешь, и у нас сорок – сорок! Замечаний и предложений. То есть нельзя сегодня говорить, что плохо! Это плохо! Это плохо! Нет, мы предлагаем такую редакцию.
- И?
- И. Да. Я приезжаю на Сибирское Соглашение, говорю: так и так, вот, смотрите, у нас что-то то-то, где-то это, как-то это вот так-то. Мне говорят: да, согласны. Все согласны. Все субъекты согласны.
- Все 19.
- Все 19. Согласны, классно, я доволен, все нормально, все путем, все… - немного завывая и затихая, говорит Хромов.
Мхатовская пауза. Вздохи. Откашливания. Звон рюмок.
- Но кто поедет в Москву?
- Я! – кричит, как раненый зверь, Плахов.
- А ты субъект федерации? – подначивает Валя потерявшегося в пространстве и времени Плахова.
Плахов мычит нечленораздельное, где можно при усилии выделить сочетание звуков: «объект», «субъект» и «без разницы».
- Нет такого, чтобы «я», – режет Хромов.
- А-а-а, нету, да? – вопрошает раненый Плахов.
- И она – видишь? – молчит. Нет, ты повернись сюда! – в сторону Тамары.
- Я смотрю!
- Я ей равнодушен, ей насрать на меня! Нет, Тамарочка, лапочка, ты уж послушай! Любимая поговорка вот этого дядьки: «насрать!» Но она ведь даже не слышит! Она в интернете там, все уже, все! А смотри: Зиглер сидит, смотрит: мол, придурки здесь ковыляют! Ты видишь, как он улыбается?!
- Госдума!
- Не-не-не!
- Я – Госдума!
- Мы собрались здесь и говорим здесь о… Сибирском… 19 субъектов.
- 19!
- Мы собрались все, по 50 грамм выпили, и у нас - все, и кому – что, и надо… А я с инициативой выступил; ну, а раз ты с инициативой…
- Слушай, чувак! – говорит Валя. – 19 субъектов, это же половина России!
- Ты послушай! Видишь, она там сидит? Она смотрит на обезьяну, и ей по-хрену! Почему – потому что: да на фига ей это надо!
- Она на пенсии уже. Конечно!
- На пенсии, и ей – по-фиг. Чувак! И ты предлагаешь, да? Потому что ей – по-фиг. Ты говоришь: я предлагаю, чувак, да, я…
- Я предлагаю – Хромова!
- Так и предложили. Так и предложили! Так и предложили. Ты в точку, ты понимаешь? Предлагают: а давайте, Хромов пусть поедет в Москву! Я говорю: ребят! Я инициирую. Я говорю: мужики: вы че? А тут: ты – зам.губернатора, вот этот – зам. губернатора сидит, и тот – зам.губернатора сидит, и тот – он тоже зам.губернатора, всех этих субъектов. Но он же мудрый, у него нефть, у него газ… Он сидит и думает: придурки, обезьяны!
- Москва! Москва! – ревет Плахов уже почти нечленораздельно. – Он из центра!
- Выпьем!
- Москва! Москва! Москва!
- Что происходит дальше?
- Это Москва!
- Общим числом голосов голосуют: все они, все голосуют, в том числе: смотри: обратила внимание, хотя ей и по фиг. Да пусть этот придурок съездит, решили общим числом голосов. А ехать нужно в Мин. Эконом. Развития.
- Получается, что у этого придурка душа-то болит, - примирительно говорит Валя.
- И говорят: придурок – вот этот: пусть он едет! Я говорю: мужики – вы че, бля?! Тут статус нужен, да? Я кто? Я член координационного совета, но…
- Мы забыли про короеда, который живет и проживает по адресу… - полумычит Плахов.
- Сань, подожди, подожди, Сань! – просит Валя.
- И действительно: они принимают решение: пусть этот придурок едет. Ну, раз уполномочили – поеду!
- А про короеда…
- Я поеду. И я поехал. Я поехал туда.
- В Думу.
- Нет, не-не-не-не. Не в Думу. Я поехал к Герману… Ах! Оскаровичу… Грефу.
- О-го-го-го-го!! Ох-хо!!
- Он стоит во главе стола. А я один – от 19 субъектов. А остальные – с других субъектов.
- На самом деле, ты представлял половину России.
- Да. Половину России. Я приезжаю…
- Я уехал в Магадан! – рычит Плахов.
- Греф стоит, - поддерживает нить Валя.
- Освободите площадку для диалога! – орет Плахов.
- Единственный боец был у нас – Александр Сергеич Исаев.
- Бля, я его люблю!
- Единственный, который встал и честно, с гражданской позицией, с хорошим раскладом, в том числе с экономическим, политическим, экологическим, биологическим, социальным, лесоводственным…
- Для судьбы России, - восторженно-карамельно почти поет Валя.
- Для судьбы России. И он сказал. Ни в коем случае нельзя. Но:
- А твои поправки?
- Послушай, Валечка, я тебе все расскажу!
- А фебя пофадят первым! – Плахову трудно даются звуки речи.
- Саня, ну ты послушай! Ты личное-то убери, дело-то государственное, мы решаем вопрос, мы политическая партия уже! Смотри: перед тем, как мне придти к Герману Оскаровичу, вызывает меня мой министр и говорит: то есть это я прихожу и говорю: Валерий Палыч, вот так и так, 40 замечаний и поправок в Лесной кодекс, я вот приехал, меня делегировали… 40 минут перед ним: по поправкам, что чего, что неправильно, что правильно, чего куда… Глаза горят, молодой, а я смотрю: фюить! Заинтересованности нет! Вот примерно как сидит девушка вот эта: как ее зовут-то?
- Тамара!! – сущим зверем хрипит Плахов.
- Нету! Нету заинтересованности! Тут судьба России, да насрать ему на судьбу России! И мне этот человек, мой министр говорит: он говорит: Владимир Влмрвч! Я попросил бы вас не озвучивать ваши предложения и замечания у Германа Оскаровича.
- На хрена! А я за этим и приехал, ребята, - устало тянет Валя.
- Я сказал!
- Это – моя жена!! – утверждает Плахов.
- Валь, на плаще у него что есть? Лычечка. То есть он в системе. А мне министр говорит, а у меня – петлицы, нашивки! А я человек системы. Субординация. И я – под козырек!
- Мы – люди системы! – Плахов. – Виктори!
- И я пришел к Герман Оскаровичу, и язык свой держу – в жопе! – переходит на торжественный громкий шепот Хромов и пучит глаза.
- Зачем ты к нему пришел, если ты понял, что говорить-то нечего?
- Я об этом и говорю!
- А у тебя не случилось инфаркта?
- Нет, Валь! Инфаркта нет, Валь! Но в душе вот такое вот говно! Таких как я сидело – из системы – пол-стола!! И мы все сидели и молчали! Кроме Александр Сергеича Исаева! Кроме Александр Сергеича Исаева!! Кроме Александр Сергеича Исаева!!!
- Мы будем пить или нет? – еле ворочает языком Плахов.
- Нет, пить мы не будем, мы пообщаемся с Эдиком.
- Эдик, ты нас ждешь?
- Скажи пожалуйста, почему ты выбрал приоритет того предложения, которое тебе сделал министр, зная заранее…
- Нет, не знал заранее. Не знал заранее. Не знал заранее. Не знал заранее.
- Ты не обязан отвечать на все ее вопросы! - восклицает Плахов.
- Если бы я знал, я б…
- Оставьте Валю в покое!!
- Родной ты мой!
- Инопланетяне, инопланетяне.
- Я с Сатурна!
- Валя, ты точно с Сатурна! Валя! А есть российская действительность, извини, дорогая!
- Ты попала! Ну ты попала!!
- Чур меня, чур, чур!
- Вот так вот, Саня.
- Эдик!
- И все равно, Володь, честность, правда, справедливость…
- Ты будешь пить виноградный сок вместе с нами?
- Нет, - отвечает Тамара.
- А мы будем пить за Эдика… Мы тебе нальем… Виноградного соку… И ты будешь пить за Эдика. Нет? Не хочешь? Мы упадем. У меня ресурсов уже очень мало.
- Мы тебя накроем одеялом, где ты упадешь, и ты будешь спать.
- Логично… Вова! Это – Россия. Это мы с ней. Грузия плюс Россия. Сестры. Увы. Брат мой! Чаркселиани! Давай ее поднимем с колен! Пам-пам, па-дара-ра-рам-пам, па-да-рара-рам-пам, па-дам-па-дам… Вова! Они не хотят пить, они не хотят говорить! Володя, в этом мире – контраст. Этого не может быть. Они говорят, но не пьют: Валя и Володя.
- Я-то пью, но мне не дают.
- А ты пьешь, но тебе не дают: это правильно, Вовка! Ты же интеллигенция! Тебе это надо. А этот озлобленный… А груТины наши, они делают, что хотят… Но мы их любим…
- Саня! Вообще-то, ты, как гостеприимный хозяин… Я помню чемодановку: перерыва не было.
- Было сплошное веселье.
- Валя! Они не хотят пить.
- Кто не хочет пить? Да кто тебе такое посмел сказать? Тамара! Тамарочка!
- Она Эдика забыла!
- Тамарочка!
- Хочешь, я тебе Эдика покажу? Ты Эдика видел?
- Покажи. И это – твой Эдик?
- Это Эдик.
- Ух ты-ы-ы-ы…. Симпатичный.
- Танцевать!
- Лезгинку, Саш, надо. Тамар, тебя Саша на танец приглашает!
- Грузия! Поднимайся!
- Санька совратил всех девчонок в Красноярске. Серьезно.
- Они полюбили меня, да?
- О-о-о-о-о! А на следующий день, когда увидели тебя с синяками… Он побил всех мужиков в городе Красноярске. Я офигел! Когда я увидел этот фингал! И когда он говорит, что он упал на бордюр, - да такого не может быть! Это долго били в это место, я вам говорю!
- Первая увидела Тамара, все что было на лице…
- А ко мне он приехал уже с фиолетовыми подтеками.
- Девчонки! Мы поднимаем за вас третий бокал. Мы с Саней всего две рюмки выпили. Нет. Две емкости. Нет. Два объема. Девчонки! Поэтому мы хотим сказать, что мы вас любим, мы за вас, дай Бог вам здоровья, любовников вам хороших…
- Побольше.
- Побольше! В Китае мы тебе найдем, я тебе обещаю! А девчонки там… Вов! Классные! Правда, у них волосы толстые! Волос один – вот такой вот! Но симпатичные, китаянки очень бывают симпатичные! Вова! Ты замужем? То есть женат?
- Да.
- Жалко.
- Ты мне объясни, почему волосы толстые.
- Саня, там белые простыни, там, где в тебя иголки втыкают, и вот, когда волос толстый, его на простыне видно, а я брезгливый, как собака! Я когда вижу, не могу – и все, понимаешь? Вот такой вот волос лежит и все. Вот такой толстый и черный, понимаешь? Санечка, давай еще за наших девчонок!
- Наши девки хорошие, но чудные, блин! И никуда не денешься… Валькия, Тамаркия, за вас! ЧуднЫе, блин!
- Спасибо!
- Ей – по фиг. Как у Грефа на заседании: ПО ФИГ. О политике, что в России творится, она приехала сюда, шмыг в лес и ПО ФИГ.
- Тамарушка, ей по барабану – что, но есть закон. Фирм, организаций, государства – без разницы. Есть закон.
- Володя! Не пей эту гадость!
- Никогда.
- Никогда! Но со мной – иногда.
- Вот поедешь в Китай: нация не пьет. Вызывает восхищение. Нация не пьет. Все покупай: вино, водку! Но им не в кайф.
- Не в кайф.
- Трезвая нация.
- А нам с Вовкой в кайф!
- А мы считаем: мы умные, мы там это, мы то. Но мы пьем. Вот это беда. Это Российская беда.
- Нет, это не беда.
- Сань, беда.
- Не беда. Не беда.
- Сань, беда.
- Санечка…
- Нет, Вова, - не беда! Запрети себе эти слова. Не беда. Мы пьем, и нам это помогает. Ребята, запомните, все и всегда на России, мы живем здесь. Всегда. И сегодня мы пьем, и нам это нужно. Если вам что-то не нравится, ребята, - забейте на все! Все, что сверху. Если вы хотите сегодня есть и пить, то вы можете делать, все, что угодно. И никто вам не имеет права запретить. Это первый принцип жизни в государстве. Здесь куча проблем. Но если вы хотите здесь и сейчас, вы на это имеете право! И никто вам не имеет запретить! Все.
- А можно что-нибудь…
- Йес! Вова! Ребята, это грубофть! Я не хочу! Репу, капусту, ребята, у вас ресурс такой, посылайте на хуй всех! Всех, кто к вам приходит, если вы производите первичный продукт. И вы можете послать в жопу всех! Это фотосинтез. А-ля-ля-ля-ля!
- Картошечки?
- Пойдем кушать!
- Мы сегодня кушать будем?
- Валя! ВАЛЯ!! Кушать хотим. – Кричит Саня и засыпает на раскладушке.

- Поэтому политически на сегодняшний день происходит такая ситуация, что… - без конца начинает свою фразу Хромов.
- Дайте мне хоть рюмку выпить, трудно мне.
- Володь, не надо. Володь, не надо. Володь, не надо. Володь, не надо. Володь, не надо.
- Ну-у-у я ж-ж-ж-ж…
- Выдержи, Володь, выдержи. Ну что ты. Володь.
- Не, ну я ж чуть-чуть, я ж не это…
- Володь, выдержи! Ну ее на хрен!
- Да?
- Куда тебя несет? – Валя правит движение вдруг вставшего с постели Плахова. И кладет его обратно.
- Вов! Я понимаю, что это сложно.
- Мне это для того, чтобы немножко ээээ….
- Не надо.
- Я крепкий чай готовлю, - бодрит Валя.
- Вов, я-то за то, чтобы российская интеллигенция возродилась. И в том числе в вашем лице. А сегодня повод – с рюмкой – ты выпьешь одну рюмку, тебе скажут, что ты алкаш. Согласен со мной?
- Согласен.
- Система работает против инициативы, система работает против системы.
- Потому что она косная.
- Почему я говорю про коммунистов на сегодняшний день? Сегодня вы, ты, я и всякие инакомыслящие не представляют опасности для системы. Потому что мы единичны. А коммунисты…
- А сколько, кстати, коммунистов? – спрашивает Валя.
- Я говорю о том, что они сегодня представляют реальную опасность для действующей системы. Мне эта система генетически неприемлема. Генетически, понимаешь?
- Коммунисты?
- Коммунисты. Но я за них. Потому что они могут создать альтернативу существующей преступной системе.
- Садись, пожалуйста! Картошка. Капустка. Тамаркина груТинская картошка.
- Ты держишься, как огурчик! Садись, ешь.
- Держишься! Я на последних оборотах. Сашка-то крепчее меня.
- Да где ж крепчее?
- Сашка? Он крепчее меня!
- Может быть, когда-то это и было, но не теперь.
- Валя! Сашка крепчее меня!
- Ну хорошо, крепчее, ладно. Согласна. Держите картофель, хлебушек, капустка… майонезик…
- Надежда у меня лично, честно говоря, на вас. Почему?
- На вас – на молодых, тем, которым сейчас по 40-45?
- Нет, Валя, не то чтобы на молодых. На центральную Россию. На то, что люди, которых пустили в запой, смогут остановиться и высказать свою точку зрения. Государство специально провоцирует запой. Некая безысходность, понимаешь? Они понимают проблемы интеллигенции. Точно. Есть социологи, которые скажут, мол, некуда им, на хуй, деваться. Они, бля, сейчас запьют. И в результате – кто они? Никто. Вов! Вы, извините, - никто. Обидно, Вов?
- Да.
- Но это так, - пронзительным шепотом. – Это стоит признать.
- Володь! Не будет обидно, если ты себя будешь рассматривать в макрокосмосе. Впереди тебя только Бог. Если ты так настроен, то все остальное неважно.
- Валечка! Можно думать, можно что-то делать, но сегодня существует мощная система в лице государства. Людей правящих. Если ты придешь к власти, вот как ты есть сегодня, какой ты есть сегодня, ты пришел сегодня к власти, Вов. И что ты сделаешь?
- Я не знаю.
- Ты не знаешь. Но я тебе скажу. Я промоделирую твою ситуацию. Ты сегодня решил один вопрос удачно; второй вопрос – классно. Третий вопрос – супер. Четвертый вопрос – провал. Вов! Когда тебе херово, что ты делаешь?
- Выпиваю.
- Алгоритм? Алгоритм, Вов. Валь, заткни уши. Пиздец. Государству. И пиздец тебе, – все тише и проникновеннее. – Как руководителю. Все, Вов. Алгоритм! Беда.
- Володечка, ешь картошку, пожалуйста, совсем остынет.
- Валечка, я же пьяный, я же никакой. Вопрос в том – примут меня или не примут, ведь я же мертвый!
- Тогда поешь, как следует!
- Я не хочу есть. Я сейчас с Санькой пойду вместе в горизонтальное положение. Володя, Санька для меня очень авторитетный человек, и то, как он тебя охарактеризовал, как очень умного, способного человека, классного человека, но! Вов, и выскочить из этого «но» посильно только – кому? Только тебе.
- Это очень трудно.
- Беда. И беда, Вов, самое-то интересное: это беда России. Поэтому – справишься, Вов, Леха, ты, постараетесь объединиться, тогда интеллектуальный потенциал России, генетический потенциал России… Потому, я предполагая свое историческое предназначение, я бы постарался справиться с личными проблемами. У Сашки прекрасная идея, которую лично я бы поддержал. О мещанской партии.
- Тебе бы полежать хоть часок! Давай я тебе горячего чая налью.
- Мы с Сашкой сегодня литр выпили.
- Вы выпили больше.
- Валя, сядь, пожалуйста! Попу прижми! Сегодня воскресение, да, Валь? В понедельник позвони в Китай, обещай мне!
- Обещаю.
- Вов! Езжай с Валей. Езжай.
- Ты думаешь, они справятся?
- Вовка, я не знаю, но попытаться надо.
- Давай сладкий чай с лимончиком!
- Вов, езжай, попробуй!
- Я рядом буду, Володь.
- Вов, ты понимаешь, самое страшное, что сегодняшняя власть отстрелила интеллигенцию, и это беда, и это специально, это не просто так. Сегодня наиболее мыслящую часть общества специально спили. У меня мой хороший друг – зав. аспирантурой института вычислительной математики академии наук. Прошла перестройка, и он оказался просто в вакууме. Высшая математика на хер никому не нужна ни в экономике, ни в политике, ни в экологии, ни в социологии. Чувак оказался в вакууме. Что делать? Где себя применить? Он – туда, сюда тыкнулся, в 10 структур: пошел на хуй! С Новым годом. Вов, что делать? Не востребован. Не востребован. Что делать? Переходит на шепот: вакуум. Я на фиг никому не нужен.
- Так случилось со всей наукой.
- Я о чем и говорю: пиздец. Это полное поражение. Сразу. В одночасье. Вот, Вовочка, в чем большая беда. Российской науки. Тамарочка моя, сядь, ты не представляешь как мне тяжело! Этот засранец лег, а мне лететь, я должен держаться! Вовочка, при всех характеристиках, которые есть, хотелось бы: справься! Вступи в борьбу, твои дети, потомки… Справься! Вступи! Сегодня некая получилась безальтернативность к большому сожалению.
- Да.
- Ну что да? Ты говоришь: налей! Сегодня 50 грамм, завтра 150 грамм – и понеслось! И вот этим власть сегодня пользуется в полный рост. Они наиболее к удару слабы. Леху отстреливают, моего друга, самого близкого. Отстрелили. И он с этим согласился. Неправильно, ну, неправильно! Мы же есть вокруг, мы рядом. Пока человек у власти, шестерок, которые жопу готовы лизать – море, а завтра – ноль! Вот что страшно! Остаются единицы. Мишке жопу лизали, Мишка пригласил, мол, давайте, мужики, соберемся, побеседуем, попрощаемся - Тамарочка, - не пришли. Козлы! Жопу лизали 10 лет. И у нас это принято в России. У меня в коллективе 100 человек, и шестерок я терпеть не могу! Я их на хрен посылаю. Вов, я просто Тамару люблю, лапочку. Редко сегодня бывает чистый во всех отношениях человек.
- Надо генератор дернуть: уже 41.
- А зачем?
- Чтоб электричество было. Зимой не хватает света, приходится заводить генератор.
- Будем честными, летом тоже не хватает.
- Володь, подумай, пожалуйста! Может эту твою легкую зависимость положить во благо государства российского? Тамар! Посадите на самолет? Проведете через контроль?
- Да, мы там кофе выпьем, купим тебе жвачку…
- Надо погулять немного.
- Может поспишь часок?
- Нет лучше погулять.
- Как ты себя ощущаешь…
- Да хреново. А как с Плаховым иначе?
- Надо устанавливать сразу норму и все.
- Валечка, подожди! Я тебе говорю: как с Плаховым иначе, как? Смоделируй, пожалуйста!
- Я же говорю: устанавливать норму.
- Кто будет устанавливать? Я постарался обозначить норму. Сказал, ребята, все, хорош, хватит! Я с Лехой еду в аэропорт. Эдика берем в пакет и едем. Моделируем, Валя!
- Пакет затерялся в машине!
- Это уже другое, Валечка! Это уже более сложная конфигурация. Да, Вов? Володя понимает. Я думаю, и ты понимаешь. Валь, и ты понимаешь, что если есть сформированный пакет вместе с яблоками мочеными, которые в машине оказались, лапочка моя – модель-то хреновенькая, слабенькая, Вова тебе скажет, ты можешь даже ничего не говорить. Володь, сегодня надежды российской интеллигенции, внимательно послушай, - они на вас. То есть фактически на вас. К большому сожалению. Ту модель, которую Саня нарисовал – про тебя, про Добринского – люди слабенькие, и это херотень какая-то.
- А что? Добринский тоже?
- Иди заводи генератор, не отвлекайся.
- Валечка, хренотень, может травка есть, чтобы протрезветь, я же мертвый. Представь, как я буду лететь.
- Ну, у тебя есть еще время. Сейчас 6. У тебя еще 5 часов.
- Но до выезда – 2 часа. Спать нельзя.
- Может, билет переоформлять?
- Какой билет? В прошлый раз опоздали.
- Тогда время не рассчитали.
- Время не рассчитали: водку жрали в бане. А я-то не знаю, куда ехать, я ж на них полагаюсь, на москвичей.
- А сегодня я беру на себя ответственность, а тогда я не считала.
- Володь, брось эту херню! Завяжи! Займись делом! Я не знаю тебя, впервые тебя вижу, но по характеристикам… Ради этого говна… Хочешь – я тебя поддержу? Год надо не пить – готов, два – готов. Если я скажу – железно.
- Я стараюсь.
- Ни хера ты не стараешься. Я получил твои характеристики сегодня: классный парень, честный, государственный, но! Вот это «но» для всех врагов будет… Где бы ты не прокололся, и даже если ты не прокололся, твои старые грехи вспомнят! Валя бросай на хрен это грязное дело - курение.
- Да, в мои годы пора задуматься. Ужас!
- Валь, давай: дурость полная, понимаешь?
- Вов, а ты не куришь?
- Курю.
- Ну, не самое страшное по сравнению с другим.
- Вот – Тамара у нас не курит, не пьет.
- Тамара – наша гордость.
- Вопрос о том, что, я тебе говорю: пей ты, лучше пей! Валь! Лучше пей. Валь, ты меня слышишь? Я прошел через это. Я покуривал.
- Володь, я тебе приготовила люльку, давай туда.
- Нет, мы с Тамарочкой пойдем обниматься.
- Ты Тамарочку сломаешь, обнимешь один раз и она напополам.
- Ты ее не знаешь, это стержень такой, у-у-у! Лапочка моя, я ее знаю давно, эта дама – стержень, сталь, пример нам всем.
- Тамар, ты сталь?
- Кремень.
- Володь, постарайся! Ради государства российского. Понимаешь, когда некая идея есть – легче.
- Понимаю.
- Ты не понимаешь! Проще всего сказать, «понимаю». Вов, давай я тебя обниму! Наиболее интеллектуальная часть общества к большому сожалению выброшена из оборота. Согласись.
- Володечка, еще чайку налить?
- Да. Нужно восстановиться. Нахреначился, ты не представляешь.
- Вы со скольки сегодня начали?
- С 10. Я никакой. А мне лететь.
- У тебя еще есть время. Пред ясные очи бортпроводницы мы тебя представим через три с половиной часа.
- Я же просто мертвый. Два литра выпили, представляешь! Тяжело. Сашке-то проще, упал, засранец.
- Так, пора выключать генератор.
- Не-не-не! Не надо!
- Почему?
- Хорошо, тепло.
- Так от него электричество, а не тепло.
- Да? Да ты что! Валь! Почему ты сибиряков не любишь? Саньку уложила спать, а сибиряки – сиди, жри за столом. Два литра.
- Вов, как быстро жизнь-то промелькнула! Мы еще на тему жизни не говорили.
- Валь, помнишь, как Плахов на турнике навернулся и все хозяйство свое…
- 2000-й год. Валя все это вынесла на себе, если б не Валя, то Плахов и не жил бы сейчас. Это Валя подняла европейскую медицину, чтоб ему сделали операцию, ему звонили из Израиля, из Лондона, из Германии, и говорили…
- Валь! Ты помнишь этот момент?
- Валя все это своей кровушкой полила и Валя все сделала.
- Валь, вопрос не в этом. Ты помнишь этот момент?. То есть, понимаешь, прошли как бы моменты жизненные… Это уже история.
- История, которая не забывается.
- Валь! Что такое история, Валь. Зафиксировано в некой памяти - вот это история. А ты говоришь, что история «к сожалению то, что не забывается». Валь, это история уже!
- Это история, но сейчас пришло время, когда ему надо обследоваться опять.
- Валь! Сейчас – это другой момент. А в то время была история. Валь! А помнишь, мы в больнице у Сашки были?!
- Вы были с Вероникой, наверное.
- А Вероника это кто? Я не знаю Веронику.
Звонок.
- Да, Алексей Николаич! Я не в состоянии. То есть, Плахов не в состоянии, а я в состоянии. Меру ответственности возьмите, пожалуйста, на себя. Сейчас я Тамаре передаю трубку, чтобы она перевела. Засранец.
- Беда одного человека стала нашей общей бедой.
- Да это не беда, это все херня, вопрос не в том, вопрос в нашей коммуникации. И беда в том, чтобы мы в нашем возрасте перестали коммуницировать!
- Перестали чего?
- Общаться!
- А что по-русски не говоришь?
- Так мы же англо-саксы, блин. Вот я сегодня сижу самый пьяный из сохранившихся и мелю вскую хрень, самую глупую чушь я могу сморозить. И вы скажете : а-а-а, этот козел полный!
- Володь, мы так не думаем и никогда не скажем.
- Слава Богу, вы мудрые девки.
- Я думаю, что Володе посильно справиться со своими мелкими проблемами ради государства Российского.
- Не ради государства Российского, а ради того, что у него есть сын, который ходит в третий класс.
- Но я понял, что Володе это посильно, я посмотрел сегодня в его глаза, и я понял, что мужику это посильно.
-Я думаю, что все наладится и все будет нормально.
- Тамарочка, как бы мне это: в бассейн, может упасть?
- Бассейнов здесь поблизости нету.
- Может голышом побегать?
- Это экстремизм какой-то! Слушай, Хромов! Я с тобой бегать не буду.
- Нет, я выбрал я лучше с Тамаркой и в шубе.
- А ты пирожка не хочешь кусочек?
- Валечка, я готов сожрать все, чтобы хоть как-то восстановиться! Девчонки! Офигеть! С друзьями сидим, бухаем! А девчонки провожают. А друзья где?
- Друзья сломались, оказались не очень подготовленными.
- Валя! Я твоему Саньке никогда этого не прощу!
- Хромов, не вредничай, пожалуйста! Чего он плохого сделал? Так хорошо сидели, беседовали, партию новую создали, судьбу России решили, чего тебе не хватает?
- Валечка! Когда политический деятель идет спать, это – не по-политически!
- Это по-геополитически!
- Одеваем тулуп и фигачим с тобой, Тамарочка, гулять… Это просто необходимо, потому что меня в самолет иначе не посадят. Господи! Если бы еще Тамарочка меня взвалила на себя. Валь, ты очень продвинутая! Дали бы мне чего-нибудь выпить, чтобы у меня прошло эта хрень.
- Ты придешь после прогулки и выпьешь кофе. Давай?
- Давай, если сердце не выскочит. Тамарочка! Ты посмотри, какого чувака ты будешь садить в самолет! Тамар! Фюить! Фюить!! Фюить!!
Наконец, Хромова отправили на самолет, и в доме стало оглушительно тихо. Мы помыли посуду, покурили еще немного и пошли спать. Долго крутился в моем черепе густой и чадящий ком, слепленный из пьяных бесед, из тяжелой, тупой, больной пьяной энергетики, и никак я не мог его выдавить из себя, и то там, то здесь резали острые непонятные осколки: «… ради государства Российского…», «на сегодняшний день сложилась следующая ситуация…». Они резали прорывали тонкую ткань дремоты. И тут вдруг возникли звуки. Какой-то вой или пение с надрывом. Я не сразу, не сразу вынырнул из полудремы и осознал, что вой находится где-то неподалеку. Звуки доносились из комнаты Плахова. Я растерялся, когда вошел в комнату Плахова вместе с Валей. Я был не готов к такому зрелищу. Плахов лежал на полу, поджав под себя ноги и выл, рыдал во весь голос. Лбом он касался пола, и мусолил им лужу блевотины. Он рыдал. Он рыдал каким-то речитативом, как будто молился.
- За что? За что? Зачем вы меня? Уйдите все от меня! Как вы меня все заебали! Зачем я вам нужен?! Что вы от меня все хотите? Чего все хотят от меня?! Оставьте меня! Не трогайте меня! Что вы все приебались?! Все-то есть у меня, деньги есть, но зачем вы так?! Успешный, деньги есть, все есть! Уйдите все! Оставьте меня! Как я устал от вас от всех!
Помедлив, я стал пытаться Саню поднять, но он был так широк в плечах и так тяжел, что я не смог. Валя, подотри пол. Но, увидев Валю, Плахов заорал еще громче: Уйди, тебя видеть не могу! Пусть только Зиглер останется!
Еще долго рыдал он и завывал, говорил, что устал от всего, что все чего-то хотят от него, а он хочет только покоя, он рыдал междометиями и умолял кого-то оставить его, и недоумевал, и кричал, и молил кого-то о чем-то.
В конце концов, мы уложили его, и он, свернувшись калачиком, заснул на своей кровати.
«Мы, бедные, любим свои страсти, уважаем их; и какое ж воздаяние от них получаем? Мучение совести и томление духа…» - преп. Макарий.
Утром он был тих и прозрачен, и молчал, и все больше сидел и курил; сказал только, что ему любопытно следить за своим состоянием, тихим и прозрачным.

2. Китай »